Андреевский флаг (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 19

— Генуэзским правлением тяготится, особенно налогами, что взыскивает с Матреги каффский консул Георгио Рецци в пользу владельца сих земель «Банко Сан-Джорджо», которому принадлежат все крымские владения «Великой общины». Генуя их продала, когда османы закрыли проход кораблей через Босфор, и запретила торг в Царьграде. А оный Захария по матери из князей черкесских, а потому четыре года назад эти самые черкесы начали воевать с фрязинами, и заставили тех оставить Захарию в покое. И этими родичами своими он мне и грозил, если мы не вернем ему город, или не будем выплачивать ему отступное.

— Да кол ему в задницу, вымогателю, — взорвался князь Яков Федорович Долгорукий, топнув ногой. — Корчев и Тмутаракань древние русские владения, и по праву принадлежат тебе, государь, и не след платить за них католикам, что ни стыда, ни совести не имеют!

— Построить редуты в узости, там реки, болотина и озера — и оные черкесы кровью умоются, — подал голос генерал Автоном Головин, — я сам все там объехал — за месяц укрепления возведем.

— Да и не будут черкесы за этого Захарию с нами воевать, — пробурчал князь Борис Голицын, утирая пот на лбу платком, — сами фрязины вздохнут с облегчением, что мы его тут прищучим.

— Вот потому сего Захарию и не надо трогать и в кандалы брать тем паче, — отозвался постельничий Гаврила Головкин. — Этим мы других генуэзцев взбудоражим не ко времени, а султанский флот скоро в море выйдет и к Трапезунду пойдет в силе тяжкой. Как то уговорить его нужно, чтобы он тебе, государь, по доброй воле присягнул. Может подарить ему что-нибудь, хотя деньги давать нельзя — казна не бездонная.

— А корабль ему дать из тех, какой нам не нужен вместо пенсиона. И пусть воюет против османов, грабит их суда, добром всяким разживется, людишки у него верные есть. Пушки даже дадим, те, что поплоше, припас какой-никакой. Неужто откажется? А если потонет сей Захарий, так и хрен с ним, нам забот меньше будет!

Все задумались над предложением Меншикова, включая самого царя. Оно было вполне рациональным, вот только пушки было жалко, не так их и много. Но если фальконеты отдать, да «басы» дробовые, то вполне подойдет. А тут Алексашка снова вылез:

— Я могу с ним поговорить, неужто прельстить не удастся? Распишу ему, кхе-кхе, возможности всякие — молодой еще, горячий и пылкий! И нам ссоры лишней с черкесами не будет.

— А еще послов надо отправить в Трапезунд и княжество Феодоро, помощь предложить в борьбе с османами, — тихо произнес князь-кесарь, и все внимательно посмотрели на него, зная, что Ромодановский всегда все обдумывает, и лишь потом говорит.

— Но не просто так — у них народ есть, ремесленники. А также многое, что нам очень нужно — лес, медь, железо, доспехи, злато-серебро. Не стоит худые корабли разбирать с галерами — пусть их выкупят или обменяют. Против нас они все равно воевать не станут, а с турками потребно. К тому же зависеть от нас будут на будущее.

Наступило молчание, все переглянулись — было видно, что предложение князя-кесаря пришлось по душе, к тому же если удастся продать или обменять то, что не нужно на значимое, то такой момент нужно использовать. А раз предложение Федора Юрьевича Ромодановского всеми фактически одобрено, пусть и молча, необходимо выбрать послами тех, кто договариваться будет с будущими союзниками. В том, что греки и феодориты станут на царскую сторону, никто не сомневался — деваться им некуда, особенно императору Давиду, он любой помощи рад будет. Главное не продешевить, хоть лаской, хоть угрозами, заставить признать главенство царя Петра Алексеевича — нужно только послов выбрать.

— Дозволь, я поплыву в Феодоро, государь, как и говорено прежде было, — негромко произнес Федор Алексеевич.

— А я отплыву в Трапезунд, к императору Давиду, — ревнивый взгляд, брошенный князем Долгоруковым на старшего Головина, говорил о многом — между ними шло острое соперничество.

— Хорошо, быть по сему, — глуховато произнес Петр. — «Крепость» к отплытию готова, капитан Памбург моряк знающий — дойдет до Трапезунда быстро, и ветер попутный. С Яковом Федоровичем в помощь поплывет думный дьяк Украинцев, поможет в переговорах. А ты, Федор Алексеевич, отправишься в Каламиту — у феодоритов это единственная гавань. Вторым послом будет Гаврила Иванович.

Глава Посольского Приказа и Головкин поклонились, принимая царскую волю. А Петр Алексеевич, обведя всех собравшихся внимательным взглядом, продолжил также негромко говорить.

— Вас шаутбенахт Рез на трех кораблях сопровождать будет — надо фрязинам нашу силу показать, и чтобы пушки подсчитали. И осмотреть все внимательно — бухта, где древний Херсонесс стоит, зело притягательна для флота нашего, ее осмотреть нужно внимательно. На карте одно изображено, а глаза иное увидеть могут.

Царь замолчал, что-то обдумывая, никто не хотел прерывать его размышления, тем паче отвлекать от них. После долгой паузы Петр Алексеевич заговорил чуть более громким голосом:

— Вице-адмирал Крюйс с пятью кораблями и четырьмя галерами, бригантинами и фуркатами пойдет Кафу смотреть, в «гости» к консулу. Пусть силу нашу увидят и почувствуют ее. Воевать с фрязинами не нужно, но примучить к союзу с нами крайне необходимо…

Венецианские и генуэзские галеры сошлись в очередном бою в ходе бесконечных войн, что вели между собой эти две торговые республики. Причем в этой битве галеры под флагом "Святого Марка" применяют "греческий огонь", данный им византийцами.

Глава 21

— Петр Алексеевич, ты ведь реформы повел в России не просто так, видел, что держава, тебе богом врученная, отстает в экономическом развитии от ведущих европейских стран. Приложил массу усилий, многое из того что ты сделал и ввел больше двухсот лет существовало, а кое-что и потом, после «Величайшей Смуты» восстановилось. Но главное ты так и не закончил — умер и наследника не оставил.

— Как, а сын мой Алексей?! Он умер…

— Ты его казнить приказал, — пожал плечами Павел, и отвел взгляд в сторону — Петр сидел с потрясенным видом, уставившись куда-то остекленевшими глазами. Затем через силу глухо спросил:

— За что я с ним так?!

— Он не хотел реформ, «бородачи» его подучили. Сбежал к цезарю, ты Христом поклялся, что если сын вернется, то позволишь ему пойти в монастырь. И клятву сию не сдержал, поддавшись уговорам супруги, которая родила второго сына, названного Петром в честь тебя. Ты его «Шишечкой» называл, как мне помнится.

— Кто из принцесс моей супругой стала?

— Я жалею, что проговорился, Петр Алексеевич — нет сейчас и не будет того будущего, оно здесь с нами и мы его творим сейчас.

— Скажи, мастер. Знаю, что ты говоришь мне правду, а когда не хочешь, то отмалчиваешься. Поведай о моих ошибках, я знать их должен, понимаешь, чтобы вдругорядь не повторить.

В голосе царя впервые прорвался надрыв, и Павел решился, заговорил, но смотрел в сторону. Он обещал Петру Алексеевичу, что никогда не будет ему врать, но бывают ситуации, когда и правду говорить нельзя — опасна она, как обоюдоострый клинок, порезаться можно.

— Чем-то тебя околдовала чухонская приблудная девка Марта Скавронская, жена королевского кирасира Иоганна Рабе. Вначале под телегами с драгунами спала, потом ее Шереметьев к себе взял служанкой, от него она попала к Меншикову, а тот одной ночью подсунул ее тебе. Вот такие пироги — действительно зачаровала, раз ты через пятнадцать лет с ней венчался, а еще через четыре года собственными руками на нее корону возложил, сделав императрицей. Головокружительная карьера!

Павел замолчал, поднял пальцы, и слуга тут же принес ему раскуренную трубку, такую же царь получил от своего денщика. После долгой паузы, поймав требовательный взгляд царя, он заговорил дальше.

— И жаль — бабы тебя всегда предавали, кроме последней. Анна Монс спуталась с посланником Кейзерлингом, ее братец Виллим стал любовником императрицы — ты голову приказ ему отрубить, заспиртовать в банке и в ее покои поставить. А если бы знал тогда, что именно царица приказала вытравить твой плод у княжны Марии Кантемир, то сам бы за топор схватился. Твои письма остались — вы переписывались обо всем — о реформах, о новых деньгах, о мастерских. Такая тебе жена и нужна была, только опоздал и ты, и она. Мария очень умная была, много читала — ты буквально отдыхал с ней душой, пока в Персидский поход не ушел. Но не успел ты вернуться вовремя, и злодейство пересечь, а княжна сбросила мальчика, стала бесплодной. И любила тебя до конца своей жизни.