Ангел севера - Клейпас Лиза. Страница 11

– Я сожалею… – прошептала ему вслед Тася.

Она продолжала смотреть на дверь и вдруг увидела, что у этой сцены были зрители. В своей ярости Стоукхерст не заметил, что у двери к стене салона прижалась его дочь. Теперь из-за дверного косяка выглядывал ее глаз.

– Эмма, – тихо сказала Тася.

Девочка тут же исчезла, бесшумно, как кошка.

Тася медленно опустилась на вертящийся стульчик у рояля. Она не могла забыть, каким было лицо Стоукхерста, когда он слушал этот вальс. Его лицо выражало такую муку.

Что за воспоминания пробудила в нем музыка? Тася была уверена, что мало кому доводилось видеть его таким. Маркиз походил на человека, не теряющего самообладания ни при каких обстоятельствах. Возможно, он убедил себя и окружающих, что сейчас его жизнь такая же, как и до смерти Мэри, но на самом деле в душе он продолжал страдать.

Это было так не похоже на отношение ее матери к смерти отца.

– Ты же знаешь, что папа всегда хотел видеть меня счастливой, – сказала мать. – Он теперь на небесах, а я-то еще жива. Мертвых надо помнить, но ведь жизнь продолжается.

Твоему папе сейчас все равно, что у меня есть друзья-мужчины, и тебя тоже это не должно волновать. Ты меня понимаешь, Тася?

Но Тася не понимала. Она негодовала, что мать так легко оправилась после смерти Ивана. Теперь она начала сожалеть о своем суровом осуждении поведения матери. Возможно, Марии Петровне следовало дольше носить траур, возможно, она была себялюбивой и поверхностной, возможно, у нее было слишком много этих «друзей-мужчин»… Но она не таила ран, не сжигала себя горем изнутри. Лучше жить полной жизнью, чем все время помнить об утрате.

Люк шел, не осознавая, куда он идет. Ноги сами привели его в спальню. Огромная кровать с шелковыми драпировками цвета слоновой кости стояла на четырехугольном постаменте. На ней не спал никто, кроме него и его жены.

Это была священная территория. Он никогда не допустит сюда другую женщину. Они с Мэри провели в этой постели свою первую брачную ночь. И тысячи следующих ночей. Здесь он держал ее в своих объятиях, когда она была беременна.

Находился рядом с ней, когда она рожала Эмму.

В ушах его все еще звучал этот вальс, и Люк застонал, опускаясь на краешек постамента. Он сжал голову руками, как будто старался не пустить в нее воспоминания.

Как ни трудно это было, но он смирился со смертью Мэри. Период его траура уже давно кончился, у него были родные, друзья, любимая дочь и красивая любовница. Жизнь, которую он вел, была слишком наполнена, и на мысли о прошлом времени не оставалось. Но иногда он испытывал такое острое чувство одиночества, что справиться с ним не мог. Он и Мэри дружили с детства, задолго до того, как полюбили друг друга. Он всегда обращался к ней, чтобы поделиться радостью или горем, излить свой гнев и найти утешение. Когда она умерла, он потерял не только жену, но и лучшего друга. Только Мэри заполняла его сердце.

Теперь оно было болезненно пусто.

Как наяву он увидел Мэри, сидящую за роялем, волосы ее сверкали огнем в солнечном свете, падавшем из окна. Звуки вальса лились из-под ее пальцев…

– Разве он не прелестен? – ворковала Мэри, а руки ее порхали по клавишам. – Я играю его все лучше и лучше.

– Несомненно, – согласился он, любуясь блеском ее рыжих локонов. – Но ты твердишь этот вальс уже не один месяц, Мэри Элизабет. Ты когда-нибудь сыграешь что-то другое? Просто для разнообразия?

– Нет, пока не буду в совершенстве играть этот.

– Да за такое время его и ребенок вызубрит. Мне он даже чудится по ночам, – жаловался он.

– Бедняжка, – беспечно улыбнулась она, продолжая играть. – Неужели ты не понимаешь, как тебе повезло?! Я выбрала такую божественную мелодию, чтобы тебя терзать.

Взяв ее за подбородок. Люк запрокинул ей голову и поцеловал прелестное лицо.

– Смотри, я сумею придумать свои пытки, – шутливо пригрозил он.

Она рассмеялась, щекоча ему смехом рот:

– Уверена, что сумеешь, дорогой. А пока иди займись чем-нибудь, а я еще поиграю. Почитай книжку, покури трубку, постреляй во что-нибудь из ружья… Что там еще делают мужчины в свободное время?

Рука Люка скользнула по ее пышной груди.

– Обычно они предпочитают заниматься любовью со своими женами.

– Как неаристократично, – пробормотала она, податливо выгибаясь под его ладонью. – Тебе полагается идти в свой клуб и разговаривать о политике. И вообще сейчас середина дня.

Он поцеловал ее в шею.

– Я хочу увидеть тебя обнаженной в солнечном свете.

Пойдем в постель. – И, не обращая внимания на ее протесты, он поднял ее на руки.

Она удивленно засмеялась:

– А мои занятия…

– Позже.

– Может быть, я в жизни не сделаю ничего великого, но когда меня не будет на свете, люди скажут: «Да, этот вальс она играла в совершенстве». – Она говорила это, глядя через его плечо на покинутый рояль, в то время как он нес ее наверх…

Вспоминая об этом. Люк почувствовал, что его губы тронула улыбка, горькая и сладостная одновременно.

– Мэри, – прошептал он, – ты сумела сыграть его в совершенстве.

– Милорд? – Голос камердинера прервал наваждение.

Люк вздрогнул и оглянулся. У секретера красного дерева стоял Биддл с охапкой накрахмаленных белых рубашек и галстуков. Худощавый маленький человек лет сорока. Больше всего Биддлу нравилось наводить порядок.

– Вы что-то сказали, сэр? – спросил камердинер.

Люк уперся взглядом в узорчатый ковер и перевел дыхание. Призрачное эхо наконец перестало звучать в ушах. Он постарался говорить сухо, отрывисто:

– Уложи перемену белья, Биддл. Я переночую в Лондоне.

Камердинер глазом не моргнул. Подобные приказы он слышал и раньше. Много раз. Все знали, что они означают.

Сегодня милорд нанесет визит леди Айрис Харкорт.

Тася все еще сидела за роялем, когда Эмма вернулась в музыкальный салон. Она была одета в простое голубое платье, подходившее к цвету ее глаз.

– Я позавтракала, – сказала девочка тихим серьезным голосом. – Мы можем начать заниматься.

Тася кивнула, сделав вид, что ее нисколько не удивило это предложение.

– Тогда давай выберем в библиотеке нужные нам книги.

Эмма подошла к роялю и коснулась клавиши. Одинокая нота повисла в воздухе.

– Вы играли вальс моей мамы. Я всегда хотела услышать, как он звучит.

– Ты не помнишь?;

– Нет, но миссис Наггз рассказывала мне, что мама особенно любила один вальс. Папа никогда не говорил мне, какой именно.

– Я уверена, что ему это слишком больно.

– Вы мне его сыграете, мисс Биллингз?

– Боюсь, что лорд Стоукхерст этого не позволит.

– После того, как он уедет. Я слышала, как Биддл, его камердинер, говорил одному из лакеев, что папа сегодня навещает свою любовницу.

Тася была поражена осведомленностью и каким-то наивным цинизмом девочки.

– Ты знаешь все, что делается в этом доме. Не так ли?

Ее сочувствующий тон вызвал слезы на глазах у Эммы.

– Да, мисс Биллингз.

Тася улыбнулась и, взяв ее руку, сжала в своих.

– Я сыграю тебе этот вальс после отъезда твоего отца столько раз, сколько ты захочешь.

Эмма шмыгнула носом и тыльной стороной руки вытерла глаза.

– Не знаю, почему я столько плачу. Папе это не нравится.

– А я знаю почему. – Продолжая ласково сжимать ее руку, Тася притянула Эмму ближе к себе. – Так бывает, когда растешь. Тебе кажется, что чувства переполняют тебя, и, как бы ни старалась, ты не можешь сдержать слез.

– Да, – закивала Эмма. – Это ужасно. Они прорываются в самое неподходящее время, и я чувствую себя такой глупенькой.

– Так все чувствуют себя в твоем возрасте.

– Даже вы? Не могу себе представить, что вы плачете, мисс Биллингз.

– И я плакала, конечно. Несколько лет после смерти отца я только это и делала. Он был для меня самым главным человеком на свете. Когда его не стало, мне казалось, что больше и поговорить-то не с кем. По малейшему поводу я разражалась слезами. Однажды, чуть ударив ногу, я прорыдала целый час. – Тася улыбнулась. – Но постепенно это прошло. Так будет и с тобой.