Призрачный обряд - Моран Маша. Страница 69

Дайске вдруг хмыкнул, и министры удивительно слаженно повернулись к нему.

Сунлинь улыбнулся.

– Лучший алхимик служит мне.

Катарина не знала, сказал он специально, чтобы порадовать Дайске, или просто решил еще больше сбить спесь с министров, а может, была еще какая-то причина, но его слова возымели колоссальный эффект.

Баи недовольно завозился, Дайске расправил плечи и едва ли не засветился, а министры совсем сникли. Шанюань насупился, но, кажется, тут же забыл о сказанном. Прилип грудью к плечу Катарины и делал вид, что не замечает ее отчаянных попыток отстраниться.

– Хм… должно быть, так и есть… Его величество объявил вас мертвым, но все знали, что он ни на день не прекращал ваши поиски.

– Король безумен, ваше высочество. – Гэ Дэй по-жабьи надулся и выпучил глаза. – Когда королева родила, он приказал вырезать всех, кто узнал о поле ребенка. Но, благодаря нашим усилиям, ему не удалось скрыть правду. У него родилась дочь! Вы по-прежнему единственный наследник престола.

А ведь Феникс сказал ей… Девочка, с которой король сделал что-то нехорошее…

Катарина продолжила кромсать труп черного монаха, как будто от того, на сколько частей она его разрежет, зависела ее жизнь.

– Вы проделали такой путь, чтобы сообщить мне о том, что хотите видеть на троне меня? Его величество никогда не объявлял меня наследным принцем, вопреки всем заблуждениям.

– Трон принадлежит тому, кто сможет им завладеть и на нем удержаться. А вовсе не тому, кого объявили наследником, – неожиданно подал голос королевский писчий, который до этого молчал.

Сунлинь вновь выгнул брови.

– Значит, вы хотите быть теми, кто посадит меня на престол? Править Ванжаном, управляя мной? Принимать выгодные вам решения и каждый раз, когда я пожелаю пойти не по намеченному вами пути, напоминать мне, кто сделал меня королем?

Все трое растерянно молчали, и Катарина поняла, что так оно и было. Эти люди просто хотели посадить на трон марионетку. Хуже всего было то, что он пойдет с ними. Другого выхода у него нет. А ей нет места во дворце. Со злости Катарина отодрала несколько крупных щепок и швырнула их в плошку. Из растерзанного монаха посыпались жуки и многоножки. Насекомые оказались засохшими. Стоило сжать чуть сильнее, и они рассыпались в пыль.

– Ванжану грозит опасность, ваше высочество. – Министр Фань Му начал заметно дрожать. – Вы не видели то, что видели мы. Страна объята огнем. Столица, дворец… теперь они принадлежат этим тварям. Ваш отец где-то раздобыл поистине отвратительное порождение алхимии. У него есть свиток, в котором записаны заклинания, каких прежде не знал ни один алхимик. – Министры дружно закивали, а Фань Му продолжил: – Мы здесь не для того, чтобы пользоваться привилегиями чиновников, посадивших на трон послушного короля. Тем более… как оказалось, вы совсем не такой.

Нетерпеливый Гэ Дэй его перебил:

– С каждым днем эти твари множатся. Ваш отец – проклятый безумец! То, что он сотворил со своей дочерью, невообразимо! С помощью какого-то колдуна провел над ней ритуал… Девочка начала взрослеть с поразительной скоростью. А потом стали пропадать женщины. За пару недель во дворце не осталось ни одной придворной дамы или служанки. Мои шпионы выяснили, что женщин похищают для короля. Над ними проводят богомерзкие ритуалы. Не знаю, какие, но…

– Черные монахи забирают их. В столице не осталось никого, кроме старух. – Люй Шен горько усмехнулся. – Они сожгли все поместья. Забрали женщин и убили мужчин.

Со странной грустью Фань Му тихо произнес:

– Поместье господина Люй вырезали первым. Забрали дочь, племянницу и жену. Всех служанок. Мужчин разорвали на куски.

– Вы сбежали сюда, чтобы жить жизнью обычного крестьянина… – Люй Шен усмехнулся и покачал головой. – Но у вас ничего не выйдет, ваше высочество. Монахов становится все больше. Они повсюду. Даже здесь. Охота на вас не окончена. Только благодаря тому, что господин Фань выкрал вашу кровь и ваши волосы, ни монахам, ни королевским алхимикам не удалось вас отыскать. Возможно, ваш алхимик и талантлив, но Шанюаню все равно удалось выйти на ваш след.

Вот и случилось то, чего Катарина так боялась. Монахи повсюду, дворец захвачен, и Сунлиню не остается ничего другого, как вернуться…

– Вы уничтожили то единственное, что могло помочь моему отцу найти меня. Вам самим удалось найти меня лишь спустя много месяцев. – Сунлинь оставался невозмутим. Катарине не верилось, что совсем недавно это человек стонал под ее ласками и давал клятву перед призраками. Его чувства, эмоции – их словно не существовало. Ни одна черточка лица не выдала истинных мыслей. – Я могу оставаться для вас вечно неуловимым.

– Ваш отец боится вас! – Министр-жаба вскрикнул так резко, что Катарина вздрогнула. – Почему-то он боится только вас. И то, что он создал из своей дочери… оно тоже вас боится.

– И, зная это, я должен отправиться вместе с вами в столицу? Что вам мешает выдать меня отцу и… сестре? Преподнесете им в дар беглого принца и заслужите их доверие, расположение и еще бóльшую власть, чем прежде…

Министры вновь растерянно замолчали. Да уж, принц был непробиваем. Настолько, что даже Катарина усомнилась в том, что хоть сколько-нибудь знает его. Тот, кто сейчас с ироничной усмешкой смотрел на министров, был абсолютной противоположностью тому, кто умолял ее ласкать его плоть. Он и вправду… будущий король.

– Они не пощадят никого. – Люй Шен говорил спокойно, будто тоже лишился эмоций. – Им не нужны союзники. Тем более такие слабые, как люди. Мы просто хотим уничтожить эту скверну, эту дрянь. Я хочу уничтожить. Отомстить за свою семью. За всех служивших мне людей.

– Монахов становится все больше. Столица в огне. Они везде разжигают это жуткое пламя. Издеваются над людьми. Забирают женщин и заставляют их смотреть на то, как их семьи умирают.

– Куда они забирают женщин?

Голос Сунлиня не дрогнул. Он словно говорил о чем-то простом и обыденном.

– Во дворец. Отдают их вашей сестре.

Было понятно, что даже разговор об этом вызывает у министра Гэ неподдельный ужас.

– Зачем, вы, конечно же, не знаете?

Все трое покачали головами.

– Как выглядит моя сестра?

– Ее никто не видел. Никогда. – Писчий Люй Шен смотрел в одну точку. – Черные монахи тщательно ее стерегут. А те, кто ей служит, никогда не расскажут, чтобы сберечь свою жизнь.

– Вы решили, что я могу справиться с черными монахами, только потому, что отец приказал разыскивать меня по всему Ванжану?

В голосе Сунлиня снова послышалась усмешка, словно даже после всего услышанного он не собирался никому помогать.

Писчий покачал головой.

– Однажды я подслушал, как он с кем-то говорил… Все твердил, что вы – единственная угроза. «Хорошо, что этот мальчишка сгинул! – Так он тогда сказал. – Только он может все испортить. Все получится, если не будет его».

– И только по этому бреду вы решили, что я в силах справиться с тем, что творится в Ванжане?

Катарине начало казаться, что она присутствует при допросе. Сунлинь вытягивал из министров по капельке то, что они почему-то не хотели ему говорить.

Министр Гэ Дэй вскочил со своего места.

– Вот именно! Это бред! Всегда было бредом! Потому что вы трус! Трус и слабак! Вы родились таким! Постоянно болели, неделями не покидали своих покоев. И даже когда лекарь уверял, что вы совершенно здоровы, выглядели так, словно сейчас свалитесь замертво! Разве в состоянии вы были поднять что-то тяжелее ложки? Все ваши учителя жаловались, что вы глупый и недалекий, не способный понять даже простейших вещей и выучить десяток иероглифов. Ваши стражники рассказывали, что вы пугались собственной тени и боялись высунуть нос за пределы своих покоев во время грозы. – Он замолчал, пытаясь перевести дыхание и пораженно развел руками. – А теперь выходит, что именно такой, слабый и безвольный, принц способен победить скверну.

Так вот каким его все считали… Катарина исподтишка взглянула на Сунлиня. Он не выглядел ни оскорбленным, ни удивленным. Скорее, удовлетворенным. Словно все происходило так, как он и планировал. А еще… бесконечно красивым. Настоящий король. Ну уж нет! Не позволит она никому отобрать его у нее. Никому. Она не отступится… Хватит бежать. Набегалась уже. Пора защищать то, что принадлежит ей. А Сунлинь именно ей и принадлежал. Даже если считал, что он свободен.