Станция плененных (СИ) - Муссен Анна. Страница 1

Клоака. Станция плененных

Часть пятая. Тюрьма. Первая камера — Братья

— Ты, наверное, думаешь, что мне нравится это делать, — произносит Князь, щелкая пальцами.

На мое лицо накидывают тряпку. Я не могу пошевелиться. Руки заломлены за спину. Мышцы в них давно онемели от такого неестественного положения конечностей. При каждой моей попытке — скорее все же инстинктивной, чем логически обдуманной — пошевелиться, тело пронзает короткая вспышка боли.

— Но ты ошибаешься. Я не садист.

Я ощущаю, как на мое лицо начинают лить холодную жидкость.

На связанных жесткой веревкой запястьях кожа сдернута, и из ссадин сочится кровь. Из-за чертовых инстинктов я пытаюсь вдохнуть воздуха, наполнив легкие кислородом, но вместо этого в горло попадает вода, и я начинаю захлебываться.

Где-то со стороны звучит очередной щелчок. Тряпка была убрана с моего лица, и я жадно, как попавшая на сушу рыбешка, начинаю открывать рот, борясь с раздирающим легкие кашлем.

— Костя, Костя, — покачивая головой, произносит мое имя Князь, удобнее располагаясь в своем кресле.

Он опирается руками о колени и наклоняется ко мне, чтобы что-то прошептать.

— Одно твое слово и все закончится.

— Одно…слово?.. — хрипя, произношу я, встретившись с ним взглядом. — Как насчет двух?

На секунду лицо Князя становится беспристрастным. Словно кто-то отключает ему все эмоции. А потом он снова щелкает пальцами и моя водная процедура повторяется.

— Такими темпами ты от него ничего не добьешься.

Дмитрий, стоявший все это время позади меня и молча наблюдавший за тем, что происходило в кабинете Князя, наконец-то подает признаки жизни.

— В моменты, когда грубая физическая сила не действует, есть другой способ воздействия на человека, — говорит он.

Его намек мне понятен, и сердце в груди начинает колотиться от злости.

Он знает, как меня разговорить.

И я знаю, как меня разговорить.

Об этом знает и Князь, но он все-таки садист и идет по трудному, но доставляющему его больному сознанию удовольствие пути.

— Хех… Серьезно?.. — усмехаясь, спрашиваю я.

Разбитая губа начинает пульсировать от прилившей к ней крови.

— Хоть пальцем тронешь моего брата, порежешь его или убьешь…

Я сглатываю появившуюся во рту горечь.

— И недолго тебе останется сидеть в этой канаве.

Князь кривит губы, хотя мы оба знаем, что я обращаюсь не к нему.

— Ты так уверен в своем хладнокровии? — спрашивает у меня Дмитрий.

— Я так уверен в своем нежелании помогать вам за просто так.

В этот момент я слышу, как за моей спиной скрипит дверь. Я пытаюсь обернуться, чтобы увидеть того, кто пришел, но двое душегубов, проводивших надо мной свою «несадистскую» экзекуцию не дают мне этого сделать.

По полу тут же тянет сквозняк. Я чувствую запах сырой земли. Пороха. И крови.

— Нашел их? — спрашивает Князь у пришедшего человека, встав с кресла. — Или нет?

— И то, и другое.

Это был Вано.

Его мерзкий голос я бы узнал и через десятки лет проведенных в канализационных трубах.

— Двоих привели обратно.

Двоих.

— А еще двоих?

Князь проходит мимо меня. Теперь я могу только слышать чужой разговор.

— Двоих упустили у стены, — нехотя признается Вано, сразу же собираясь оправдаться. — Но я не виноват!.. Это все!..

— Закрой рот, — глухо прерывает его монолог Дмитрий. — Кого привел?

— Сергея с Машей.

Значит те двое, что выбрались… Нина.

Я испытываю некое облегчение. Ей все же удалось сбежать из этого места.

— Сергея мы подстрелили…

Это Вано добавляет только потому, что после все равно пришлось бы об этом докладывать.

— Ранение серьезное?

— Не особо. Наверное… Надо найти Семена.

— Вы его до сих пор не нашли? — спрашивает Дмитрий, не скрывая своего раздражения. — Какого черта вы все это время делали?

Вано хочет сказать, что пытался вернуть беглецов обратно в лагерь, но с этим заданием он провалился. Наполовину. А возможно и на четверть.

— Лучше ничего мне не говори, — добавляет Дмитрий. — Эй, вы двое, отведите его в тюрьму.

К моему удивлению никаких действий со стороны душегубов после его слов не последовало.

— Да н его, а этого, идиоты.

Меня тут же рывком подымают на ноги, только вот стоять самостоятельно я не могу. От первых побоев, когда меня только поймали, морально я уже отошел, но вот мое тело так быстро восстановиться, к сожалению, не может. Зато, опять же к сожалению, боль, которую оно испытывало, я прекрасно чувствую.

— Бросьте его в камеру к брату. Посмотрим, будет ли он таким же несговорчивым, когда пообщается с близким человеком и вспомнит, что такое семья.

Меня выводят из кабинета.

На улице светло и пасмурно. Я поднимаю голову вверх, насколько мое состояние это позволяет и, сощурившись, смотрю на панели. Времени у Клоаки остается немного. Сбоев, которые жители лагеря могли не замечать из-за своей неосведомленности, с каждым днем становится все больше и больше.

То там что-то перегорает, то там что-то включается не с первого раза.

Я понимаю, почему Князь и Дмитрий так спешат. И чего тайно боятся.

— С возвращением, Костян, — произносит душегуб, имени которого я, разумеется, не помню.

А может, никогда и не знал.

— Хорошо погулял?

— Бывало и хуже, — отвечаю я.

Меня тащат через весь лагерь как живое подтверждение тому, что сбежать отсюда нельзя. Встречавшихся на нашем пути людей я не знаю. Вообще ни одного. Они, я думаю, меня тоже видят впервые, но цель, которую Князь и Дмитрий преследовали, достигнута.

Они запугали тех, кто остался внутри лагерных стен.

Наверное, при устроенном мной шуме некоторые все же сбежали. Я уверен в том, что такие смельчаки тире идиоты нашлись. Бежать в город, не зная, куда и для чего бежать, равносильно самоубийству.

Это я знаю по себе.

— И как ты умудрился столько времени выживать в одиночку? — продолжает наш диалог душегуб.

Его друг молчит, выполняя только поставленную перед ним задачу: довести меня до тюрьмы и закинуть в камеру.

— Хочешь узнать?

— Не-е, не надо. Нас и тут неплохо кормят.

— Да неужели…

В том месте, которое они называют «тюрьма», я ни разу не был. Только видел, как тех, кто ослушался приказа или сделал что-то, за что было положено наказание, уводили туда. И, как правило, обратно из тюрьмы уже никто не возвращался.

Меня волокут по коридору.

— Эй, Костян!..

Хватит меня уже так называть.

— Ты только не отключайся, слышишь?

Слышу. Такой ор прямо в ухо невозможно не услышать.

— Не то кто с братом-то разговаривать будет?

Саша.

Я собираю остатки ускользающего от меня сознания в одном месте и пытаюсь сообразить, где я все-таки нахожусь, и как отсюда можно сбежать. И я обнаруживаю, что если меня сейчас посадят под замок, то выбраться без помощи извне мне уже не удастся.

Не очень-то обнадеживающая перспектива на ближайшее будущее.

— Костя?..

Голос, который я меня окликнул, кажется мне знакомым лишь отчасти. Он звучит удивленно и неуверенно. Но незнакомым кажется отнюдь не из-за этого.

— Это ты?..

Пожалуй, в глазах брата я сейчас выгляжу иначе, чем два года назад, когда он видел меня в последний раз.

— Смотри, пацан, не описайся от радости! — ржет разговорчивый душегуб, пока второй, отогнав Сашу от камерных прутьев, открывает дверь камеры. — За тобой здесь никто убирать не будет.

Меня в прямом смысле слова закинули внутрь камеры. Как ненужный больше мешок. Если бы не Саша, успевший подхватить меня и опуститься вместе со мной на холодный пол, то шмякнулся бы я на него в гордом — или же горделивом — одиночестве.

— Костя!.. Костя, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Саша.

По коридору разносится звук удаляющихся от нашей камеры шагов.