Манящая тайна - Маклейн Сара. Страница 18
Боже праведный! Да ведь она – само совершенство!
И кроме того, она солгала.
Потому что если он и видел ее в одном нижнем белье, то не помнил этого. Нет, скорее всего не видел. Он бы запомнил ее пышные груди и россыпь веснушек над ними, запомнил бы эти дивные округлости, увенчанные… Хм, он нисколько не сомневался в том, что соски у нее такой же восхитительной формы, как и вся грудь.
Нет-нет, эти груди он забыть не мог.
Или мог?
«Вы не в первый раз видите меня в одном белье».
Он крепко зажмурился, но воспоминание не приходило. Да, была какая-то юная женщина, но он всегда считал, что это скорее воображение, чем правда. Впрочем, глаза он помнил хорошо. Очень странные глаза, опьяняющие… А волосы…
– Они рыжие? – Эти тихие слова модистки прозвучали как выстрел.
Мара вздрогнула от неожиданности и пробормотала:
– Прошу прощения, вы о чем?
– Ваши волосы, – пояснила Эбер. – Бывает, что при свечах зрение обманывает. Они рыжие, да?
Мара покачала головой:
– Нет, каштановые.
«Шелковистый водопад золотистых локонов», – подумал Темпл. И тут же произнес:
– Золотисто-каштановые.
– Вы не похожи на мужчину, который может заметить разницу в оттенках, – сказала Мара, глядя не на него, а на изящную француженку, опустившуюся на колени.
– Я замечаю больше, чем вы можете себе представить.
Эти волосы то и дело всплывали в его памяти на протяжении двенадцати лет. Но он говорил себе, что они – не настоящие. Убеждал себя в том, что просто вообразил их. И ее – тоже. Вообразил себе хоть что-то хорошее о той ночи.
Но оказалось, что Мара – настоящая. И он знал, что она – ключ к той ночи. Что она помнила больше, чем он. Что она – его единственный шанс узнать историю его, Темпла, падения. Но ему никогда не приходило в голову, что той ночью она провела с ним слишком много времени. Наверное, почти сразу же сбежала. Опоила его и оставила отвлекать окружающих, пока сама бежала бог знает от чего и бог знает куда. А эти ее слова про нижнее белье – всего лишь очередная попытка помучить его.
Но нет, это не ложь! Он знал это точно. Вот только…
Почему-то то, что он знал правду, делало все еще ужаснее. Ведь она не просто ушла той ночью. Она ушла, не оставив воспоминаний о себе.
Так… Нужно собраться и взять себя в руки. Нужно вернуть себе чувство превосходства.
Темпл заставил себя снова откинуться на кушетке. Он ни за что не покажет ей, что позволил выбить его из колеи.
– К примеру, я заметил, что вы не носите перчаток.
Ее руки взметнулись вверх и тут же опустились. Явно смутившись, она пробормотала:
– Когда работаешь, чтобы выжить… невозможно…
Но ее никто не заставлял работать. Она могла бы стать герцогиней. Почему же не стала?
Он хотел ответов. Жаждал их.
– Все мои знакомые гувернантки всегда их носили. – Он посмотрел на ее руки – огрубевшие, с шершавой кожей, с покрасневшими от холода костяшками. Руки, знающие, что такое черная работа. У него у самого такие же.
Еще больше смутившись, Мара ответила:
– Но я не совсем обычная гувернантка.
Темпл с улыбкой кивнул:
– Да, верно. Не думаю, что вы обычная хоть в чем-то.
Тут мадам Эбер поднялась, извинилась и вышла, оставив их наедине. Мара долго стояла молча, затем произнесла:
– Я чувствую себя тут… как на жертвеннике.
Он понимал, что она имела в виду. Возвышение купалось в теплом золотистом свете, а все остальное пространство было погружено в полумрак. И Мара в своем светлом нижнем белье вполне могла бы играть роль ничего не подозревающей девственницы, которую вот-вот бросят… например, в жерло вулкана.
Девственницы? Он невольно задумался. Интересно, успели ли они…
Перед глазами мгновенно возникла картинка: она – распростертая на хрустящих простынях… И ее изящные ноги и руки, совершенно безупречные. И вот она открывается ему…
Во рту у Темпла пересохло, и он, судорожно сглотнув, попытался представить, с чего бы начал. Да-да, для начала он бы обратил внимание на то, что скрывалось меж ее длинных, стройных ног, а потом…
Темпл встал и направился к Маре, не в силах удержаться, словно какая-то сила влекла его к ней. А она обхватила себя руками за плечи, и он заметил, что ее руки покрылись мурашками. Что ж, он бы мог ее согреть.
– Вы замерзли? – спросил Темпл.
– Да, – резко ответила она. – Ведь я полуголая.
Лжет. Ей совсем не холодно. Она просто нервничает.
– Что-то не верится…
Мара нахмурилась и пробурчала:
– Почему бы вам самому не раздеться и не проверить, каково это?.. – Слова вырвались раньше, чем она успела сообразить, что именно сказала.
А Темпл остановился на самой границе светлого пятна, в котором стояла Мара. Пристально глядя на нее, он спросил:
– А я уже делал это раньше? – Вопрос оказался куда более многозначительным, чем он ожидал.
Мара уставилась себе под ноги. Темпл посмотрел туда же, на ее обтянутые чулками ступни. Не дождавшись ответа, он добавил:
– Ведь тем утром я проснулся голый. Голый и залитый чьей-то кровью. Там оказалось чертовски много крови. – Он наконец шагнул в круг света. – Но то была не ваша кровь?
Она покачала головой. Затем все-таки посмотрела на него и ответила:
– Не моя.
– А чья же?
– Свиная.
– Зачем?
– Я не хотела…
Черт побери! Не нужны ему ее извинения! Ему нужна правда!
– А где была моя одежда?
Она снова покачала головой:
– Не знаю. Я отдала ее…
– Несомненно, брату. Но зачем?
– Мы… я… – Она замялась. – Я подумала, что если вы останетесь без одежды, то не сразу начнете меня искать. Подумала, что у меня останется больше времени на то, чтобы убраться подальше.
– И все? – Темпл в ужасе понял, что это объяснение его разочаровало. А впрочем, чего он ожидал? Что она признается в страстной любви к нему?
Черт побери, от нее одни неприятности! И он к тому же даже не знал, чего, собственно, хотел от этой женщины.
– Я лежал голый, Мара. И я помню ваши волосы, свешивавшиеся с кровати. Помню и ваше тело…
Она покраснела, и Темпл внезапно понял, чего хотел. Он шагнул на возвышение, чуть потеснив Мару, но каким-то образом – возможно, благодаря своей грациозности – не прикоснулся к ней.
– Мы с вами…
– Прошу прощения, ваша светлость.
Он даже не взглянул на модистку.
– Минутку, Эбер.
Благоразумная француженка, не задерживаясь ни на секунду, выскользнула из комнаты.
Темпл же обвил рукой талию Мары, ненавидя себя за слабость. Немного помедлив, он крепко прижал ее к себе, и она тихонько ахнула, но нисколько не испугалась.
Боже правый, она его не боится! Когда же он в последний раз обнимал женщину, не боявшуюся его?..
Наверное, в тот момент, когда в последний раз обнимал ее.
– Так как же, Мара? – тихим шепотом произнес он ей прямо в ухо, едва не задевая его губами. Он с трудом сдерживался, чтобы не прикусить ее ушко; ему хотелось ласкать эту женщину до тех пор, пока она не задрожит от наслаждения. Да-да, от наслаждения – не от страха. – Вы мне тогда отдались? – услышала она вдруг его шепот.
Мара вздрогнула и замерла. А Темпла пронзило чувство вины, но только на мгновение. Он твердо решил, что не станет сожалеть о сказанном.
Да-да, не станет сожалеть. Потому что и эта женщина ни о чем не жалела.
Тут она повернула голову и воздала ему мерой за меру – прижалась мягкими губами к его уху и поцеловала несколько раз, а потом легонько прикусила мочку его уха. И на него тотчас нахлынуло желание. Боже милостивый, он хотел эту женщину! Знал, что она ядовита, но все же безумно ее хотел.
А она, внезапно отодвинувшись, спросила:
– А если расскажу, простите долг?
И стало ясно: эта женщина – самый искусный противник из всех, ему встречавшихся. Потому что в тот момент он на полном серьезе думал согласиться. Простить все и позволить ей бежать. Возможно, он бы так и сделал, если бы она вернула ему воспоминания.