Не останавливайся - Черно Адалин. Страница 7

Я от неожиданности ее даже отпускаю. Позволяю спрыгнуть и осмотреться.

– Где она? Ты снова снимаешь меня? Или нас? Где камера? На холодильнике?

– Снова, блядь… на холодильнике, – киваю, как китайский болванчик. По простонародному – идиот.

Накрывает противоречивыми эмоциями. С одной стороны – камеру действительно ставил я. Она догадалась, она знает, было дело. А с другой… Сейчас что? Что она ищет? Как она вообще обо мне думает? Что я законченный урод? В прямом, сука, смысле. В самом что ни на есть прямом… А может, так и есть?

Глава 8

Соня

Сжимая кулаки, наблюдаю за тем, как Тан рыскает по холодильнику, а затем со злостью выдает:

– Упала, видимо. Закатилась за холодильник. Найдешь – верни, ладно?

После этих слов он тут же направляется на выход, а я обнимаю себя за плечи и убеждаю стоять на месте. Ни в коем случае не идти за ним.

Лишь когда дверь с грохотом захлопывается, я отмираю, и напряжение покидает тело. Я соскальзываю на пол и сижу так некоторое время. Так много разных мыслей в голове в этот момент. Я цепляюсь за самые нейтральные, например, за предстоящую учебу, за поездку на кемпинг, о которой мы договорились с подругами, за необходимость искать работу. Но ни одна из этих мыслей в голове не задерживается.

Место им уступает произошедшее недавно. Я жалею, что спросила. Да, была обязана, я должна была узнать, кто поставил камеру, но… жалею, что спросила так рано. Я соскучилась. Очень сильно соскучилась по человеку, который снял меня на камеру. Я сразу поняла, что он врет. По напряженным рукам, по отсутствию удивления. Это было видно, я чувствовала. У меня с детства какое-то внутреннее чутье, когда мне врут. Я почти сразу это понимаю, особенно если знаю человека дольше нескольких минут.

Тан мне врал. Я должна была это знать, но, черт, как же не хотелось спрашивать. Хотелось думать, что все по-настоящему. Снова.

Поднявшись с пола, иду закрывать дверь, а затем отправляюсь в кровать. Долго кручусь, не в силах уснуть. Меня терзают тревожные мысли. Я цепляюсь за них, словно упустила что-то важное, но никак не могу понять, что именно. Как итог, утром просыпаюсь разбитой, с темными кругами под глазами и слегка припухшим лицом. Душ, конечно, здорово помогает. А еще макияж, на который я трачу неприлично много времени. Поразительно, но я не испытываю угрызений совести по этому поводу. Сегодня у меня нет никаких планов, но хочется выглядеть красиво.

Когда заканчиваю, телефон оживает трелью звонка. У меня… почти ничего не екает. Я прекрасно знаю, что кроме подруг и мамы звонить некому, но после вчерашнего что-то во мне непроизвольно ломается. Легкий укол разочарования при виде номера матери ядом просачивается в кровь и достигает сердца.

– Сонечка, привет, – стоит мне поднять трубку, как голос мамы звучит оживленно и весело. – Какие на сегодня планы?

– Да, в общем-то… никаких. Собиралась на кофе.

– О, подождешь меня? Я уже собрана, попрошу водителя сейчас и приеду, хорошо? Вместе кофе попьем, поболтаем.

Пока мама тараторит, я вдруг вспоминаю, как мы вот так раньше с ней сидели. В глубоком детстве, только тогда я пила теплый чай, а мама – свежесваренный кофе. Это было нашим своеобразным ритуалом, чтобы сблизиться и поболтать. Я понимаю это только с возрастом, а тогда мне просто нравилось проводить время вместе с мамой, пить чай и наслаждаться сладким печеньем.

– Хорошо, я буду ждать.

Мама действительно приезжает быстро. Новый звонок от нее поступает минут через двадцать.

– Мы подъехали. Спустишься?

– А ты… не будешь подниматься? – удивленно спрашиваю.

Почему-то я думала, что маме захочется посмотреть, как я устроилась в новой квартире. Пускай мама знает, как здесь все обустроено, но ведь что может быть важнее, чем посмотреть на жизнь дочери?

– Не буду, малыш. Я что-то замерзла. Собиралась быстро, выбежала без шубы, только шаль набросила.

– Ладно. Я спущусь.

Закрыв квартиру, быстро сбегаю по лестнице и выхожу из подъезда. Черный внедорожник, привлекающий к себе внимание блеском и богатством – редкость в нашем дворе, поэтому я безошибочно шагаю к нему. Не успеваю дойти, как дверца заднего сиденья открывается, и оттуда выглядывает мама.

– Залезай скорее, холодно.

Я быстро запрыгиваю в салон, коротко киваю водителю, хотя ему, судя по всему, вообще наплевать, что в машине теперь не только хозяйка, но и ее дочь. Стоит мне захлопнуть дверцу, как мама сжимает меня в объятиях. С силой прижимает к себе и говорит, что соскучилась.

– Ты не приезжаешь, – говорит обиженно. – Были выходные, новогодние праздники, а ты так и не приехала.

– Прости, я… с друзьями была.

– Ох уж эта молодость! – восклицает и обращается уже в водителю: – Давай-ка в “Мэдисон”, Рома.

Это кафе я прекрасно знаю, оно находится в центре. Мы пару раз там гуляли с девчонками после университета, но я думала, что мы поедем в “Штрудель” – здесь, неподалеку. Раньше мы часто ходили туда в выходные дни, я думала, мы с мамой повторим эту привычку, но не решаюсь предложить, когда она выбирает “Мэдисон”. В дороге едем молча. У мамы выходной, но даже сейчас она в работе, перезванивает кому-то, требует проследить, чтобы все сделали, как нужно.

– Слава богу, здесь свободный столик, – говорит мама, когда добираемся к “Мэдисон”. – Обычно в воскресенье здесь не протолкнуться. Нам повезло.

– Угу.

– Ты чем-то расстроена? Выглядишь подавленно. И словно не выспалась. Макияж сделала.

– У тебя тоже макияж, – замечаю.

– У меня возраст, – смеется мама. – Дорастешь до сорока трех, поймешь, что без макияжа почти никуда.

– Ты у меня и так красива, – делаю маме комплимент.

Я совсем не вру. Мама у меня очень красивая, и никакой макияж в ее случае вовсе не обязателен. Как только мы переехали, она стала выглядеть лучше. У нее вдруг появился личный косметолог, массажист, тренер и еще бог знает сколько специалистов. Отсюда и ухоженность, красота, сияние. Перед отъездом мне показалось, что мама подавлена, а сейчас она улыбается и буквально светится счастьем.

– Я увольняюсь, – сообщает, когда нам приносят наш заказ.

Мне – карамельный латте с орешками и небольшой эклер, а маме – капучино без сахара. Сладкое она упрямо не ест, хотя раньше могла себе позволить такой же десерт.

– Неожиданно, – говорю с улыбкой.

На самом деле я рада за маму. В последние годы она была единственным человеком, кто работал и тащил на себе всю семью. Отец не мог работать из-за болезни, а я – потому что была несовершеннолетней. Мне давно хотелось видеть ее такой же счастливой, как сейчас. Кажется, я понимаю причину ее солнечного настроения. Она наконец-то может уделить время себе и не думать о постоянной работе.

– Мы заканчиваем последние дела, и все. Со следующей недели я ухожу в долгий отпуск.

– Поздравляю. Ты же рада? – переспрашиваю, замечая, как тяжело мама вздыхает.

– Да, просто… есть кое-что еще, что я хочу тебе рассказать.

– Что же?

Мысленно уже рисую себе возможные причины разговора. Начиная от отъезда в другую страну и заканчивая серьезной болезнью.

– Я беременна, – мама прикусывает губу, словно нервничает. – Помнишь, я уезжала? Я была не в отпуске, а в больнице на сохранении. У меня была угроза прерывания беременности, и… мы тогда с Богданом решили вам не говорить, не знали, чем закончится.

– Ох… получается… ты выходишь замуж, потому что узнала о беременности?

– Нет, Богдан сделал предложение до того, как мы поняли, что у нас будет совместный ребенок.

– Понятно. Поздравляю, – нахожусь после паузы.

На самом деле – я в шоке. Я уже довольно взрослая, а мама, насколько мне известно, никогда не хотела второго ребенка. Папа неоднократно заводил разговор о сыне, а я хотела сестричку, но мама всегда отвечала категорическим отказом, а тут… беременность, и судя по счастливому лицу, желанная.

– Мы хотели сообщить вам со Стасом вместе, но так как ни ты, ни он не горите желанием собираться с родителями, я решила поговорить с тобой сама.