Тебе меня не получить (СИ) - Снежинская Катерина. Страница 25

– Экзор… Экзорцисты! – едва смела выдавить Роен, попискивая от хохота. – Де-мо-но-борцы! Вояки! Призрака испугались.

– Совсем и не испугались, – ворчливо отозвался Барс, приглаживая ладонью вздыбившуюся шевелюру.

– Было б чего! – возмутился красавчик.

– Излишком храбрости обычно страдают те, кому фантазии не хватает, – буркнул Грай.

– Непонятное, малышка, больше всего и пугает, – подмигнул Одинец, разливая по стаканам вино.

Интересно, что бы сейчас Лис сказал, обозвал её дуррой или признался, что они штаны от страха испачкали? Хотя, как правило, рыжий выражался куда более коротко и ёмко.

***

Ора-таки сумела убедить Олдена продемонстрировать свои способности и, откровенно говоря, уговоры того стоили. Красавчик встал с подушек, которые сам же на пол и покидал, потянулся, зевнул во всю пасть – и рассыпался ворохом золотых блёсток. Произошло это практически мгновенно, Роен только и уловила, что он будто сначала превратился в искрящийся, мерцающий силуэт, потом в столб солнечного света, а уже на следующий удар сердца эта колонна на самом деле осыпалась грудой сияющего бисера. Раскатилась, дохнув печным жаров и горячим ветром, от которого волей-неволей пришлось рукой прикрыться.

Девушка даже брови пощупала – не опалило ли? К счастью, обошлось без членовредительства. Правда, полопались все стаканы и одна пустая бутылка, треснуло зеркало, стул, который впечатало в стену, теперь лежал кучкой неубедительных обломков и сломался столбик, поддерживающий полог кровати, от чего тот перекосился.

Впрочем, нет, столбик пострадал чуть раньше и от Барса, когда он демонстрировал, как голой ладонью можно деревяшку перерубить

А ещё волшебство стало лебединой песней самого Олдена. Блондин, не до конца превратившийся обратно – кожа его всё ещё сияла, словно присыпанная блёстками – промямлил что-то маловразумительное и снова рухнул на подушки, оглушительно захрапев. Чем вверг Ору в изумление: ей казалось, что спать красавец должен как-то не так. Изящнее, что ли?

Барс, там же, на полу, но презрев подушки, котом свернулся вокруг невесть откуда взявшегося китаррона [2], не в лад пощипывал струны и намурлыкивал что-то вроде: «В садике младушка ходила, в садике мальву собирала». Правда, вместо «младушки» у него получалась «мряушка», а «мальва» трансформировалась в «маульву». Вместо же припева, который должен был, по идее, звучать как «ла-ла ден» из могучей груди экзорциста вырывалось откровенное мурлыканье.

Одинец же, весь вечер – и не без успеха – убеждавший всех, что, мол: «Ещё одна бутылочка и расходимся!» разошёлся-таки, то есть исчез, оставив компании батарею пустых бутылок.

А Оре было грустно и отчего-то тревожно, тело требовало немедленных действий, а в голове ровно, прибоем, шумело. Правда, наверняка не так громко и сильно, как рассчитывал лысый. В каменной вазе с целым кустом роз сейчас вина было не меньше, чем воды. Скорее всего, цветы к утру завянут, но если бы Роен пила всё, что ей совали, то давно бы на ногах не стояла. А у неё имелись другие планы. Точнее, не совсем планы, скорее, надежда. Вернее, предчувствие… ну, или что-то похожее.

Девушка встала, отошла к окну, придерживая рукой лёгкую штору. За стеклом не было видно ни зги, лишь чернота – всё-таки свечей в комнате горело не меньше, чем в храме. Странно, что они не потухли после фокусов Олдена.

Грая пришлось ждать долго. Ора следила за его отражением в стекле: экзорцист сидел, сильно наклонившись вперёд, опершись локтями о колени, сцепив пальцы в замок. Но всё-таки он встал, подошёл.

– Очарованная ночь, – романтично вздохнула Роен.

– Может, зачарованная?

Шестеро, он ещё к словам цепляется!

Ора развернулась, надавила ладонью на его затылок, заставляя нагнуться, запустила пальцы в волосы, сдёргивая ленточку с короткого хвоста.

Ну а большего от неё и не требовалось. Грай обнял именно так, как нужно, едва не до боли. И поцелуй был точно таким, как нужно, без нежностей, лишней заботливости и деликатности. А она вспыхнула, как мечталось – сразу и очень остро, не тая и обмирая, а отбирая то, чего мгновенно захотелось до натуральной жажды. Впрочем, он брал не меньше и с не меньшей жадностью.

Нет, «поцелуй» – это не слишком подходящее слово. Только вот другого пока не придумали.

– Смотрю, я что-то пропустил, – протянул Лис, похлопывая перчатками по ладони.

– Видимо, – спокойно отозвался Грай, не спеша оборачиваться.

Экзорцист быстро отёр костяшкой пятнышко крови в уголке рта: то ли Ора ему губу прикусила, то ли просто поранился об клык.

– Видимо, подробностей не будет, – хмыкнул Лис.

– Он мне дорог как память о безвозвратно ушедшей молодости, – усмехнулся Грай.

– И? – уточнила Ора, трогая языком собственные заметно припухшие губы.

– По-моему, ты собираешься ему глотку порвать.

– Была такая мысль, – согласилась Роен.

– Эй, я вам не мешаю? – осведомился рыжий.

– Мешаешь, – ответили ему хором.

– Очень жаль, – посетовал Лис, плюхаясь в кресло, закидывая на колено ногу в сапоге, заляпанном грязью по самое голенища. – Ты был прав, командир. Раскер. Только не один, а двое. Посередь бела дня, на Черёмуховой улице, то есть в меньше, чем в пол-суе от королевского дворца и Храма Колеса. Разделали патруль, всех пятерых. Одному только морду порвали, второй вроде выкарабкается, ещё один ушёл в Закат в госпитале и двое на месте остались. Как-то так.

Лис подцепил пальцем за горлышко полупустую бутылку, рассмотрел её на свет, хлебнул.

– Обнаглели, твари, – процедил Грай. Ладонями, как гребнем, прочесал шевелюру, нагнулся, подбирая ленточку. – А что Владыка?

– Догадайся.

– Понятно. Ничего.

– Погодите, – подала голос Ора, поправляя почему-то сползшее едва не до пояса платье. – А с чего они обнаглели? И почему Владыка… ничего?

– Ну, наверное, потому, атьера, что этот домик, – Лис повёл бутылкой, будто предлагая полюбоваться спальней, – в данный момент охраняет четверо патрулей разом.

– Заткнись, – проворчал Грай.

– Это почему? – удивилась Роен. – Мне интересно.

– Могу продолжать? Продолжаю. Сменяются они трижды в сутки. И того считаем: пять умножаем на четыре, да ещё на три. Это не считая нас, лучшей, между прочим, команды в этом траханом городишке. С арифметикой у вас как, атьера? Или, думаете, тут улицы экзорцистами мостят?

– Хватит! – рявкнул капитан.

Рыжий пожал плечами, снова отхлёбывая из горлышка.

– Но теперь-то будет проще? Всё изменится.

– Это ещё почему? – покосился на неё Лис.

Ора ему ничего не ответила, потому как смотрела на Грая. Тот, стоит отдать ему должное, взгляда не отводил. Впрочем, и без лишних гримас было понятно: ничего не изменится. Экзорцист её отсюда не заберёт и даже рассматривать такой вариант бессмысленно. А уж спрашивать, почему совсем глупо. И унизительно.

– Я не могу быть тебе мужем, – негромко сказала Грай, зачем-то надавив на «я».

– Кто-то говорил про замужество? – уточнила Ора.

– Тем более. Я…

– Если ты сейчас начнёшь извиняться, получишь по морде, – предупредила Роен.

Экзорцист кивнул, словно соглашаясь. Мотнул головой, указывая рыжему на Барса, сам подхватил Олдена, тяжело взвалив на плечи храпящую тушу.

А только начавшиеся зарождаться мечты о независимости, какой-то там свободе и самостоятельном выборе мужчин упорхнули, даже крыльями напоследок не хлопнув.

Хотя на что она рассчитывала? Что Грай заявится к Владыке, мол: «Извините, я у вашего наследничка тут невесту увёл, вы уж не обижайтесь, так получилось»? А Благословенный эдак махнет пухлой ручкой: «Ничего, мы ему другую найдём»?

Подумаешь, примерещилось: вот она, каменная стена, за которой спрятаться можно; твёрдое плечо, чтобы опереться; мужчина, способный решать за неё. Не надо ни на кого опираться, чай не калека, на своих ногах без подпорок стоять способна. Значит, обойдётся без костылей.

Нет, с вином она всё-таки перебрала. Такие решения надо принимать на трезвую голову, и обязательно с утра. В первую очередь, нужно выяснить собственный статус: кто она, ещё невеста или уже жена? А дальше…