Захваченная грешником (ЛП) - Херд Мишель. Страница 15

И все же …

Я никогда не считала себя человеком, которого впечатляет приятная внешность, так почему же влечение продолжает расти, когда мужчина дал мне все основания ненавидеть его?

Пожав плечами, я вздыхаю, признавая, что никогда не смогу его понять.

Я достаю камеру из сумки и вожусь с настройками. Сосредоточившись на виде парка, я настраиваю фокус объектива.

Когда я начинаю записывать материал для своего проекта, время ускользает. Я часами наблюдаю за тенями, скользящими по траве, парусниками, которые уходят и возвращаются, и утками, рыщущими по парку в поисках еды и купающимися в лучах теплого солнца.

Когда солнце начинает садиться, я снимаю цвета, проносящиеся по небу, и только когда темнеет, я собираю вещи и заканчиваю на этом.

Я проведу ночную съемку на неделе или в следующие выходные. У меня есть тонна отснятого материала, которым я буду занята до тех пор.

Довольная проделанной работой, я захожу в Burger King перекусить. Я заказываю самый большой бургер с картошкой фри и кока-колу.

После ужина я планирую понежиться в своей ванне.

Счастливая улыбка изгибает мои губы, пока я не задаюсь вопросом, узнали ли охранники, что я улизнула от них.

Я уверена, что Николас дышал бы мне в затылок, так что я, вероятно, в безопасности.

_______________________________

— Тесс, я подумала, мы могли бы пройтись по магазинам в следующую субботу? У тебя есть время? — Спрашивает Афина.

Воскресный обед не так уж плох. Николас чертовски сварлив, но, по крайней мере, он не откусил мне голову.

Улыбаясь Афине, я киваю.

— Конечно. Дай мне знать, в какое время тебе удобно.

Когда в пятницу мы отправились за платьем по магазинам, это оказалось приятным занятием. Я все еще знакомлюсь с Афиной, но она и Бэзил мне нравятся.

— В девять часов, — отвечает она. — Чем раньше мы начнем, тем лучше. Потом мы можем пообедать.

— Звучит здорово. Я с нетерпением жду этого. — Я бросаю взгляд на Николаса, который едва притронулся к еде. На его лице клубится грозовая туча, и он, кажется, глубоко задумался о чем-то, что явно его расстраивает, пока он вертит стакан с виски в руках.

Должно быть, тяжело нести груз мафии на своих плечах.

В моем сердце появляется проблеск жалости, прежде чем я сосредотачиваюсь на тарелке с едой передо мной. По мере того, как обед подходит к концу, атмосфера становится напряженной, а выражение лица Николаса становится все мрачнее.

Как только официанты убирают со стола, я встаю. С улыбкой на губах я говорю:

— Наслаждайтесь остатком дня.

Я выбегаю из столовой и почти добегаю до входной двери, прежде чем Николас хватает меня за руку, и тащит в свой кабинет.

Дерьмо.

Он узнал, что я сбежала от охраны? Черт, может быть, он узнал, что я пожертвовала большую часть средств, которые он дал мне, на благотворительность?

Уф, просто мне повезло.

Как только меня заталкивают в кабинет и дверь захлопывается, мое сердце подскакивает к горлу.

О, Боже. У меня серьезные проблемы.

Поворачиваюсь лицом к Николасу, в его глазах таится ужасающая жестокость. От этого у меня пересыхают губы, и я нервно облизываю их.

Черт. Черт. Черт.

Наклонив голову, его глаза впиваются в мое лицо с интенсивностью ядерной бомбы.

— Ты думаешь, это игра, Тереза? — Тонко завуалированная ярость понижает его голос, так что он становится глубоким и хищным.

Дрожь пробегает у меня по спине. Я быстро качаю головой и, предполагая, что конфронтация связана со вчерашним великим побегом, пытаюсь объяснить:

— Мне просто нужно было немного побыть одной. Не похоже, что мне угрожает какая-то опасность. Охранники действительно не…

Мое предложение обрывается, когда Николас бросается вперед, как молния. Его пальцы сжимают мое горло, и я вынуждена запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Видя всю мощь его ярости, от которой его глаза темнеют до полуночной черноты, я почти хнычу.

Мое беспокойство опасно подскакивает, чего не было со времен свадьбы. Николас был ко мне снисходителен, и это позволило мне ослабить бдительность. Моя правая рука сжимает сумку, в которой лежат мои таблетки успокоительного, а левая поднимается, чтобы обхватить его запястье.

— Я тот, кто, блять, решает, в опасности ты или нет! — огрызается он. Он не контролирует свою ярость, что говорит мне о том, насколько нестабильна ситуация.

Я слишком сильно надавила.

Боже.

— Прости, — хнычу я.

— Ты связана со мной, Тереза. Это делает тебя мишенью по умолчанию. Мои враги используют любого из моих близких против меня. Ты, блять, понимаешь это?

Но на самом деле я не член семьи. Я не близкий человек.

С другой стороны, когда дело доходит до мафии, не имеет значения, что я чувствую по этому поводу.

— Я понимаю, — шепчу я, во рту слишком пересохло, чтобы сказать что-то еще.

Николас продолжает смотреть на меня так, словно собирается убить в любую секунду. Мой страх усиливается, беспокойство скручивает мой желудок в тугой узел.

‘Мертвые сучки не могут доносить’, — голос Ирен преследует меня, делая все в миллион раз хуже, потому что Николас может убить меня. Так же, как Ирен, он может причинить мне боль.

Он наклоняется, его дыхание скользит по моей челюсти, пока не обжигает ухо.

— Что я говорил о непослушании мне?

— Ч-что б-будут п-последствия, — заикаюсь я, не в силах скрыть, как сильно он пугает меня прямо сейчас.

Глубоко в его груди раздается рокот, от которого у меня по коже пробегают мурашки.

В течение самой пугающей минуты в моей жизни Николас остается совершенно неподвижным, его дыхание согревает мое ухо, его пальцы сжимаются на моем горле. Как раз в тот момент, когда напряжение становится невыносимым, а в моей груди нарастает рыдание, он двигается.

— Ты, блять, сводишь меня с ума, — рычит он. Он делает это быстро, и ничто не могло подготовить меня к тому, когда его рот обрушивается на мой. Мой мозг прекращает всякую деятельность, легкие не могут функционировать, а сердце замирает.

Николас кладет другую руку мне на затылок, его пальцы сжимают пряди моих волос, чтобы удержать меня на месте. Его язык проникает в мой рот, и все, что я могу сделать, — это чувствовать, как он клеймит меня жестоким и обжигающим поцелуем.

Не знаю, чего я ожидала от него, но поцелуй определенно не был на первом месте в списке наказаний.

Эмоции переполняют мою грудь, все они резко контрастируют друг с другом. Стыд, боль, замешательство, затем жар заливает мое тело, и желание присоединяется к хаосу.

Его язык собственнически массирует мой, его дыхание наполняет воздухом мои легкие.

Это неправильно. Это инструмент для контроля надо мной.

Но…

Николас, кажется, сходит с ума, поцелуй становится неистовым, когда он завладевает каждым дюймом моего рта. Под моей кожей вспыхивает искра покалывания, живот сильно сжимается, и меня наполняет потребность, о которой я никогда не думала, что ее можно почувствовать.

Потребность в большем от мужчины, которого я презираю.

Срань господня.

Моя сумочка падает на пол с глухим стуком, моя рука кое-как нащупывает его бицепс, и я держусь изо всех сил, пока он опустошает меня.

Я не отталкиваю его. Я не сопротивляюсь.

Это не ускользает от моего внимания.

Вместо этого я приподнимаюсь на цыпочки, придвигаясь ближе к нему, потому что поцелуй ошеломляюще горячий, лучший, который я когда-либо испытывала, и ничто во мне не хочет остановить его.

Безумие. Я знаю.

Его запах наполняет воздух, которым я отчаянно пытаюсь дышать. Из меня вырывается жалобный стон, шок для моих ушей. Я отвечаю на поцелуй, и наши языки начинают бороться за контроль.

Ха, кого я обманываю? Я никогда не смогу контролировать то, что касается этого мужчины.

Поцелуй Николаса ломает мое сопротивление. Он уничтожает его.

У меня начинает кружиться голова от нехватки воздуха, или, может быть, это от всепоглощающей силы, с которой он меня берет. Страх отступает на задний план перед желанием, наполняющим мои вены.