Сезон - Дайер Стивен. Страница 5

Но после того, как мы повесили седла, попону и уздечки и накормили лошадей, он обратился ко мне с единственно верными словами, от которых я не могла просто взять и отмахнуться.

– Меган, ты знаешь, как сильно я тебя люблю и что я не могу жить спокойно, когда ты несчастна, – начал он, стоя у двери конюшни. – И мне жаль, что ты узнала об этом таким некрасивым способом. Понимаю, что известие было для тебя как гром среди ясного неба…

Я застыла, приготовившись к удару.

– Эти последние несколько лет, с тех пор как вы, девочки, переехали в город, мы с вашей матерью… мы были, ну… Скажем так: никому не будет покоя, пока твоя мама не добьется своего, и поэтому я прошу тебя… Нет, я умоляю тебя, сделай мне одолжение, стань дебютанткой.

«О боже, – с ужасом подумала я, – он что, собирается заплакать? О, пожалуйста, папа, только не плачь!»

Я вдруг поняла, что бал – это нечто большее, чем дурацкая вечеринка.

– Это действительно так важно для нее?

– Ты понятия не имеешь насколько, – вздохнул он и пнул носком ботинка комок грязи.

– Почему?

– Постарайся понять. Для нее это… ваше право по рождению. Она беспокоится о том, что вы прожили здесь, в деревне, всю свою жизнь, были вдали от общества, а значит, многое упустили. Я, по правде сказать, не очень понимаю что именно, но все же. И если вы не будете участвовать в этом балу, то больше такого шанса вам не выпадет. И имеет ли это значение для тебя или нет, но мама многое сделала для вашего участия, так что сейчас ты не можешь просто взять и бросить ей отказ в лицо. В любом случае, руганью ты ничего не исправишь.

Все то время, что папа говорил, я отчаянно искала выход, но он не находился.

Папа – крутой парень. Я не могу вспомнить, чтобы он хоть раз меня о чем-нибудь просил. Но теперь он умолял меня оказать ему – семье – услугу и сделать то, что мне делать совершенно не хочется. Тогда я поняла, что он действительно был в отчаянии и что его слова «покоя не будет» были лишь верхушкой огромного айсберга, который представляла собой семейная жизнь моих родителей.

Уже понимая, что сдамся, я решила разыграть свою единственную оставшуюся козырную карту:

– Я не откажусь от футбола, папа. У меня остался всего лишь год. – Я посмотрела на него со всей серьезностью, какую только могла изобразить. – Но я могу заниматься и тем и другим. Мне просто нужно приложить больше усилий.

– Звучит справедливо, – улыбнулся он, и я выдохнула, понимая, что все это время не дышала. – Я обсужу условия с твоей матерью. – И он одарил меня своей обаятельной, чуть печальной улыбкой, которую я так любила.

– Удачи, – вздохнула я.

Папа махнул рукой и пошел к своему грузовику с грязным номером F-350. Он положил ружье обратно на стойку, а затем, приоткрыв дверцу, оглянулся:

– Эй… спасибо!

Прямолинейный. Честный. Добрый. Мой любимый папа.

Я еле-еле сдержала слезы, когда он уезжал.

Глава третья,

в которой Меган раскрыла больше, чем хотела

Я летела на своем велосипеде, словно по воздуху, прямо к красному свету на светофоре в Фэрфилде, когда поняла, что черный седан рядом со мной оказался патрульной машиной без знаков отличия. Я зажала оба тормоза, и заднее колесо занесло на гравий, отчего я проехалась боком на тормозах целых десять футов до перекрестка. Я выставила одну ногу в сандалии на липкий асфальт, отступила и небрежно взглянула на полицейского рядом со мной. Он оглядел меня и усмехнулся. В самом деле, кто мог обвинить его в том, что он пялится? Не каждый день увидишь девушку на горном велосипеде, в платье от Ральфа Лорена, сандалиях за триста долларов и велосипедном шлеме, увенчанном гигантской пластиковой тиарой, покрытой стразами.

Потея, как загнанная лошадь на последнем круге, я сморгнула пелену, стоящую перед глазами, и испугалась, что мой макияж может потечь, а лицо станет грязным… Определенно, я выглядела сумасшедшей, но, не постеснявшись, сладко улыбнулась офицеру Дженкинсу, сидящему в тачке с кондиционером, а он, проявив вежливость, отвернулся. Конечно, я планировала проехать на красный сигнал светофора, не задумываясь, но мгновенно поняла, что буду ругаться с полицейскими Хайленд-Парка дольше, чем существует этот мир, поэтому покорно остановилась. Если, конечно, так можно назвать мой дрифт через полперекрестка.

Я лихорадочно посмотрела на часы. Снова. 4:43 вечера. Черт!

Вам, должно быть, интересно, почему я так опаздывала да еще и мчалась на велосипеде что есть сил? Суровая реальность была такова: к сожалению, во всех своих проблемах была виновата я сама, еще рано утром допустив роковую ошибку.

– Нет, ты поезжай на машине, – уверенно заявила я сестре в 5:20 утра.

Мы с Джулией делили на двоих синий «Субару Форестер». Надежная и элегантная машина, которую папа выбрал из-за поистине впечатляющих показателей безопасности.

– Ты уверена? – пробормотала Джулия.

Я рассеянно кивнула. Оказалось, недосып еще как влияет на принятие решений.

– Тренировка заканчивается в четыре, а ознакомительный чай в четыре тридцать, – сказала я. – Я успею принять душ, переодеться и дойти до клуба это всего лишь несколько кварталов.

Этот вторник ознаменовал неофициальное начало сезона. Мы с Джулией и другими девушками-дебютантками были приглашены на чай в загородный клуб «Черепаший ручей» с нашей гувернанткой Энн Фостер. Она должна была посмотреть на нас в неофициальной обстановке и рассказать о предстоящем знаменательном событии, о том, чего нам стоит ожидать и как себя вести. Однако я совершенно не учла, что после футбольной тренировки в два часа дня я буду чертовски уставшей.

– Ты не вспотеешь? – обеспокоенно спросила сестра.

– Погода прохладная, – бодро ответила я. – А сегодняшняя тренировка – это просто проход и упражнения. Кроме того, если что-то случится, я не хочу, чтобы мы обе опоздали.

– Хорошо, – покорно согласилась сестра, падая обратно на подушку. – Я займу тебе место.

Позавидовав – мне никогда не удается поспать допоздна, – я тихо закрыла дверь в ее комнату, спустилась вниз и поехала в спортзал, повесив свои сандалии на руль. Мое тогда еще безупречное красное платье болталось у меня за спиной, словно плащ Супермена.

Увы, все пошло не так, как я планировала. Во-первых, неожиданно потеплело. Да не просто потеплело, стало жарко так, будто растопили доменную печь. Лето в Техасе никогда не бывает холодным, но к сентябрю погода, как правило, выравнивается и превращается из невыносимой в почти терпимую. Но не в этот день. К двум часам по полудни температура достигла тридцати восьми градусов, да еще и влажность была как в тропическом лесу.

Помимо этого, серия неаккуратных пассов и бесконечная болтовня вывели тренера Нэш из себя, и просто «упражнения и проход» сменились на бег по лестнице стадиона.

«Быстрей, быстрей, быстрей!» – подгоняла нас тренер, когда мы, уже порядком выдохшиеся, взбирались все выше, выше и выше… Наверху мы поворачивали налево и бежали к следующему проходу. Затем по лестнице вниз, вниз, вниз… Один пролет вверх, другой вниз. Мы молча следовали указаниям разозлившейся Нэш.

– Это очень важное упражнение, – тем временем говорила тренер. – Вы бегаете уже два часа, вы устали, но так же устанут и ваши соперницы. Теперь дело только за силой воли. Кто хочет победы больше?

– Да ерунда. Это не сложнее, чем взобраться на гору Мак-Кинли [3], – прохрипела я Кэт, когда мы в очередной раз поднимались наверх.

Для того чтобы произнести эти несколько слов, мне понадобилось сделать три глубоких вдоха. Конечно, я ерничала, так как на самом деле никогда не была к северу от Джексон-Хоул и никогда не поднималась на настоящую гору.

– Зато на Аляске холодно, – выдохнула Кэт в ответ.

В точку. Металлические трибуны раскалились чуть ли не добела, влажность была такая, будто нас засунули в террариум, солнце жарило вовсю. Когда тренер наконец отпустила нас в 4:15, я была вся в поту. Хуже того, даже изнутри я горела, как печь для пиццы.