Свадьбы и разводы (СИ) - Аркади Алина. Страница 22

Облегчённо выдыхаю, предупредив падение, незапланированное пробуждение и обвинение меня в чём угодно. Поэтому оставляю Олесю досматривать сон и иду на кухню, куда меня манят аппетитные запахи. Тётка, приютившая нас, крутится у плиты, печёт блинчики, которые стопкой сложены на большом блюде.

– Проснулся? – встречает меня вопросом, выставляя завтрак на стол. – Чай или кофе?

– Кофе, – потираю глаза, и я лишь потом замечаю, что диван пуст, а бельё сложено стопкой. – А где Александр?

– Полчаса назад соскочил, натянул костюм и куда-то умчался.

– Снова звонить?

– Да нет, в другую сторону, – тётка указывает туда, откуда мы вчера пришли. – Наверное, за машиной. Он вчера сказал, что дозвонился и утром за вами приедут.

Отлично. Хорошие новости с утра раззадоривают аппетит. Есть вероятность, что сегодня мы вернёмся в город, желательно с разрешённым вопросом развода. Олеся меня живьём сожрёт, если наша поездка окажется безрезультатной. И пока поглощаю блинчики, обильно смазывая вареньем, возле двора останавливается две машины. Взмыленный Гореев несётся по дорожке к дому, попутно размахивая руками в сторону парня, вылезшего из второго автомобиля. Видимо, это и есть Виталик, который не должен был стать свидетелем позора шефа.

– Поехали? – врывается в дом и мнётся на пороге.

– Уважаемый Александр, я завтракаю, а Олеся Дмитриевна ещё досматривает сны.

– Тогда разбудите её?

– Уступаю вам почётное право разбудить женщину, – указываю в направлении комнаты, – только приготовьтесь быть сожжённым в адском пламени её недовольства. Лично для себя я определил более гуманный способ самоубийства, – поднимаю руки, но тут же сворачиваю пару блинчиков и отправляю в рот, запивая кофе.

Гореев, вероятно, не лишён чувства самосохранения, поэтому, помявшись с минуту у двери, выскакивает на улицу. Слабак! Насладившись завтраком, плетусь в спальню, чтобы подтолкнуть Олесю к пробуждению, но, к моему удивлению, диван пуст, и лишь смятая простынь напоминает, что женское тело ещё недавно находилось здесь. Понимаю, что девушка могла покинуть дом только при условии, что отправилась в душ, который я посетил вчера. И правда, открыв заднюю дверь, до меня доносится голосок Олеси. Она поёт? Никогда не понимал людей, поющих в душе, но сейчас прислушиваюсь, чтобы уловить слова:

–«Но ночью на кухне, она скинет туфли, а в душе её дымят раскалённые угли… Все окна потухли, и ночью на кухне, она плачет навзрыд, словно мир вот-вот рухнет…»

– У вас прекрасный голос, Олеся. Я получил истинное наслаждение от прослушивания этих незамысловатых строк.

– Я пою для себя, Максим Максимович. К тому же некрасиво подкрадываться, когда кто-то принимает душ. Вчера вас никто не беспокоил.

– А я бы не отказался от компании, – подхожу ближе, облокотившись на дверь и прислушиваясь к словам, перемежающимся со звуками воды. – Вот только никто не пожелал присоединиться.

– Что же вы Гореева не пригласили? – Олеся появляется неожиданно, распахнув дверцу. Обмотанная полотенцем, с вещами в одной руке и телефоном в другой, похоже, проснулась в хорошем настроении, о чём свидетельствует открытая улыбка и смешинки в глазах.

– Не мой типаж, – морщу нос, снова ввязываясь в перепалку. – И фактура.

– Ну, тогда могу предположить, – подходит вплотную, значительно понижая тон, – что вы говорили о тёте Рае.

– Снова мимо.

– А что, женщины постарше не в вашем вкусе? – разворачивается и спешит к дому, пока я рассматриваю стройные ноги, оценив их на пять с плюсом.

– Предпочитаю от двадцати до двадцати пяти.

– Увы, – останавливается, чтобы изобразить сожаление, – я уже преодолела установленный диапазон и вышла из зоны ваших интересов. Мне двадцать восемь, а значит, я могу смело отправляться в категорию «женщины постарше».

Двадцать восемь? Я бы и двадцати пяти не дал. После озвученных цифр готов поднять установленную планку до тридцати, при условии, что туда войдёт и Олеся. Вот только её желания ограничиваются язвительными выпадами в мой адрес, исключая момент симпатии как таковой. Я сплоховал, при знакомстве сделав упор на непродолжительность отношений и привычку прощаться, так не узнав важной информации. Но по странному стечению обстоятельств, моя соседка по офису оказалась интереснейшим экземпляром, о котором за неделю я узнал больше, чем обо всех женщинах, прошедших через мою постель. И меня настораживает тот факт, что желание копнуть поглубже не только не пропало, оно усилилось во сто крат. Изливать душу Олеся не намерена, но сквозь ершистость и острые иголочки, которые она выпускает в моём присутствии, проскальзывает настоящая она – искренняя, порой скованная и беззащитная.

И пока я размышляю о той, что отвергает любые мои намёки, остаюсь в одиночестве. А когда спешу в дом, нахожу Олесю за завтраком, мирно болтающую с тётей Раей.

– Вы были правы – нога совсем не болит. Волшебная мазь!

– И воняет волшебно, – вставляю комментарий, вспомнив «ароматы», окутывающие полночи комнату.

– Вот не можете вы промолчать, – фыркает Олеся, закатив глаза. – Обязательно нужно вставить пару слов.

– Я лишь делюсь своими ощущениями. И я действительно рад, что ваша нога в порядке. В противном случае мне пришлось бы снова работать носильщиком.

И это оказалось довольно приятным моментом, как бы я ни заверял девушку в обратном. Она так ко мне жалась, что в какой-то момент мысль, чтобы наш путь увеличился втрое, казалась желанной.

Через полчаса пререканий, сборов и, уже ставших привычными, словесных перепалок, прощаемся с тёткой и отправляемся в Фиалково. Не знаю, о чём думает Олеся, но я готовлюсь как минимум к истерике, максимум – встрече с адвокатом жены Гореева. На её месте я бы не отпустил так просто нерадивого мужа, исчезнувшего на девять лет и приехавшего исключительно за разводом. А тот факт, что у Александра имеется невеста, ожидающего освобождения жениха для заключения брака, раздул бы мою злость до гигантских размеров. Она будет идиоткой, если отпустит мужа без полагающегося наказания, хотя бы с материальной точки зрения.

Через два часа въезжаем в Фиалково, которое оказывается посёлком городском типа. Достаточно уютное и милое место. Гореев откровенно напрягается, когда останавливается у частного дома на одной из улиц, посматривая сначала на меня, а затем на Олесю, которая на протяжении всего пути молчала, уставившись в телефон, как только появилась связь. Её больше заботит свадьба Изотова, которую нам предстоит провести вместе. По крайней мере, она будет находиться в поле моей видимости, что позволит наблюдать за работой организатора свадеб со стороны. Зачем это мне пока и сам не понял, но тот факт, что сероглазая фурия будет где-то рядом, меня успокаивает.

– Идём? – выхожу из автомобиля, указывая на дом, в котором проживает жена Гореева. – Сегодня нужно вернуться в город.

– Сейчас, – Гореев наматывает круги по дороге, вскинув глаза к небу и глубоко дыша. – Соберусь с мыслями.

Девять лет, вероятно, эти самые мысли были сосредоточены на чём-то ином, совершенно не относящемуся к его браку и женщине, оставшейся ждать в Фиалково.

– Перед смертью не надышишься, – бурчит Олеся, останавливаясь рядом и посматривая на Александра.

– Какая вы добрая, Олеся Дмитриевна. Доброта так и прёт.

– Я, конечно, не могу знать, что послужило причиной отъезда Гореева, но если бы меня бросили, а затем через девять лет вернулись и попросили развод, чтобы жениться на другой, как минимум получили пощёчину.

– А как максимум? – задаю вопрос, желая узнать, насколько девушка кровожадна.

– Читали о средневековых пытках? – прищуривается, ожидая ответа и получая его в виде кивка. – Я бы применила самую изощрённую и мучительную.

– Так вы по этой причине свободны? Последний мужчина, который совершил оплошность, покоится сейчас где-нибудь в лесочке за городом? – подмигиваю, посчитав шутку удавшейся.

– Я свободна, потому что люди способны на предательство.