Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович. Страница 15

Он почему-то отвел глаза.

~~~

Вернувшись домой, Володька застал мать не одну, рядом с ней сидела взволнованная и радостная мать Витьки-бульдога — соседа по лестничной клетке, которого в сорок втором провожал в армию. Милая, но болтливая женщина, в свое время очень переживавшая, что Витька после семилетки не пожелал учиться дальше, а пошел в ФЗУ. «Вы подумайте, Ксения Николаевна, какие метаморфозы: ребята из простых семей жаждут учиться, а мой, начитанный, интеллигентный мальчик, решил стать токарем…» — чуть не плача, жаловалась она Володькиной матери.

…Сейчас она сияя потрясала Витькиным письмом, в котором тот сообщал, что наверняка получит три месяца отпуска, после чего его, конечно, демобилизуют и он вернется на свой завод.

— Окончились наши муки, Ксения Николаевна, эти бесконечные ожидания писем.

— Не только писем, — заметила Володькина мать, — ждали самого страшного… той бумаги, которая могла прийти, — она не решилась назвать похоронку.

— Да, конечно! Мы счастливцы, Ксения Николаевна! Гляжу на себя в зеркало и не узнаю — совсем другие глаза. Что там глаза! Походка стала другая, — восторженно лепетала она, переводя взгляд с Володьки на его мать. — Володя, ты обратил внимание, какие теперь лица у женщин на улицах?

— Обратил… Совсем другие, чем в сорок втором.

— Разумеется! Вы ходили в «Хронику» смотреть «Парад Победы»? Это потрясающе! Особенно момент, когда бросают немецкие знамена! Такое в душе поднялось! Обязательно сходите… А Сталин на трибуне, — продолжала она, — немного постаревший, но такой довольный, уверенный…

— Вот вы переживали, что Витька в ФЗУ пошел, — переменил тему Володька, — а ведь он вернется кормильцем. Мне же трубить еще пять лет.

— Да, кормильцем… — задумчиво повторила она. — Но, надеюсь, поумнел за эти годы и захочет все же учиться.

Видимо, до сих пор не примирилась с тем, что ее начитанный мальчик — простой рабочий. Володька улыбнулся, он подумал, что, скорее всего, Витька, возвратившись, не учиться пойдет, а женится на какой-нибудь первой встречной…

На другой день Володька вытащил Деева из дома и отправились они в знакомую «Хронику» у Сретенских ворот, чтобы посмотреть «Парад Победы». Как только на трибуне появился Верховный, раздались аплодисменты и долго не утихали. Володька и Деев хлопали вместе со всеми и так же, как и все, внимательно вглядывались в лицо Сталина. Его в кино люди давно не видели и сейчас перешептывались, делясь впечатлениями. Он действительно постарел и выглядел утомленным, что и понятно — четыре года такого напряжения.

Володька смотрел, как проходили колонны, как бросали к Мавзолею немецкие знамена. Как же долго шли они к этому параду! Что перетерпели, что вынесли! И вот наконец-то. Деев хлюпал носом, у Володьки тоже были на глазах слезы. Он вспомнил Витебск. Как вошли в этот почти до основания разрушенный город и как встречали их измученные, плохо одетые и голодные жители. Вот за эту встречу стоило перетерпеть все: и ржевские болота, и обреченные наступления, и ночную разведку, и эту последнюю безымянную высоту под Невелем, и тяжелые бои перед самым Витебском… Все, все ради вступления в первый освобожденный им город, за благодарные слезы жителей…

Из кинотеатра выходили все заплаканные, но радостные. Правда, заметил Володька нескольких женщин со слезами горя — война окончилась, а их близких уже нет.

— Ну как? — спросил Володька Деева.

— Впечатляет, — сдавленным голосом ответил тот.

Они медленно — Володька примерялся к шагам Деева — пошли по Сретенке. Сегодня Володьке спешить было некуда: вчера позвонил Гошка и сказал, что Надюха заболела — что-то женское. Видать, надорвалась в войну на своем «Калибре», подумал Володька.

~~~

Через неделю снова позвонил Гошка и попросил о встрече. Они встретились, и Гошка сразу приступил к делу:

— Ты говорил, дружок твой в пивной на Сретенке работает. Раз на таком месте устроился, значит, связи у него есть. Сходим к нему, поговорим… Можно и в ресторанчик пригласить ради такого случая — вдруг пристроит меня куда? Время, лейтенант, такое, что поближе к хлеборезке надо быть, тем более специальности у меня никакой, а Надюхе нужно питание.

— Конечно, сходим, — сразу согласился Володька, а сам подумал, что такие, как Гоша и Толик, не пропадут, а вот что будут делать его школьные ребята? Разве на стипендию проживешь? Ну, у кого руки-ноги целы, те на разгрузке товарняка подработать смогут, а кто инвалидом вернется, тому как? Разумеется, жизнь будет налаживаться — и карточки отменят, и коммерческих магазинов с их бешеными ценами не будет. В это все верили, но сколько еще до этого существовать? И тут Гошка мечтательно протянул:

— Эх, лейтенант, кабы платили за «языка» хоть тысчонку, я бы жил. Каждую ночь притаскивал бы, но войны нет, и никому моя сноровка да ловкость не нужны. Махнем к твоему дружку, может, что и выйдет.

Они махнули к Толику, поговорили, и Толик обещал посодействовать, свести кое с кем, предупредив, правда, что стоить это будет немало. Гошка на это ноль внимания. Видно, денежки у него имелись.

Вскоре и произошла деловая встреча в ресторане «Нарва», куда был приглашен и Володька. Толик привел какого-то типа, назвавшегося Ильей Петровичем, с которым Гоша и вел втихаря переговоры о своем устройстве. Влетела эта встреча Гошке в две тысячи, но расплачивался он спокойненько. Видимо, переговоры прошли удачно. Денька через четыре он позвонил Володьке и сказал:

— Порядок, командир. Можешь поздравить Гошу.

Куда устроил его этот тип, Гошка говорить не стал, но по его веселому голосу Володька понял, что туда, куда он хотел, то есть поближе к «хлеборезке».

— Ну а ты как жить будешь? — спросил он Володьку под конец разговора.

— Как-нибудь… С голоду не помру.

— Не помрешь, конечно, но разве это жизнь? Что бы придумать для тебя такое?

— Нечего придумывать, Гошка. Скоро институт.

— И на кой он тебе, этот институт? — воскликнул Гошка. — Окончишь его, а все равно от получки до получки — зубы на полку.

— Мозги засохли, Гоша… Одни уставы в голове. Что-то другое узнать хочется.

— Ладно, валяй учись. Если с монетой будет худо, завсегда пожалуйста. Для тебя у Гошки в любое время… Понял?

~~~

Позвонил Виктор, брат Тони… У Володьки екнуло сердце — неужели она в Москве? Нет. Витька звонил, предлагая встретиться и прошвырнуться куда-нибудь, отметить знакомство. Володька постеснялся сказать, что у него нет денег, но по его молчанию Витька, видимо, догадался и быстро добавил: «Я приглашаю». Договорились встретиться на Тверском бульваре у памятника Пушкину. Виктор сказал, что будет в штатском, но Володька его узнает, так как он здорово похож на Тоню или, точнее, она на него. Они действительно сразу узнали друг друга, крепко пожали руки и отправились вниз по Тверской… Елисеевский был полон народа. У «Коктейль-холла» стояла очередь. Володька было приостановился, но Витька повел его дальше, сказав, что охота вкусно поесть, и потому идут они в ресторан «Москва», что при гостинице. Он был в сером, хорошо сшитом костюме, ладно на нем сидящем, но выправочка военная чувствовалась.

— Я писал Тоне о твоем возвращении… — начал Витька.

— Что она ответила? — быстро, с легкой дрожью в голосе спросил Володька.

— Приедет к сентябрю… Рада, что ты вернулся.

— Что еще?

— Больше ничего, — немного смущенно ответил Витька. — Почему ты ей не писал так долго?

Володька поколебался, сказать ли Витьке правду, но решил — ему можно.

— В штрафной угодил. Ну и про это, — кивнул на руку, — не хотел…

— В штрафной?! — Витька уставился, ожидая, видно, подробностей, но, увидев, что Володька отвернулся, сказал: — Ладно, потом расскажешь.

В ресторане «Москва» Володька никогда не был, и его поразил огромный зал, расписанный высокий потолок, шумный оркестр. Они сели за столик, за которым уже сидел сильно пьяный пехотный капитан с девицей и шел крупный, громкий разговор.