Кровавый евромайдан — преступление века - Захарченко Виталий Юрьевич. Страница 26

Еще одна немаловажная причина остановки заключалась в том, что на тот момент у передовых частей закончились светошумовые гранаты в связи с тем, что произошел сбой в логистике и вовремя доставить их соответствующим службам в район майдана не удалось.

И даже несмотря на это, я настаивал, что нужно идти дальше, найти резервы и сделать последний рывок. Моя уверенность основывалась на том, что когда правоохранители дошли до баррикад, сразу на майдане начали кричать: «Да мы же братья, да у вас же тоже семьи». Это реальное подтверждение того, что там была паника и митингующие понимали: сил, для того чтобы зачистить майдан, хватит.

Сергей Хелемендик:

Когда начались расстрелы людей на майдане?

Виталий Захарченко:

Расстрелы начались 18 февраля и продолжились 19 февраля. 20 февраля у баррикад на Крещатике начали вести прицельный расстрел милиционеров, и они самостоятельно начали отступать. На их решение уже никто не мог повлиять, их начали преследовать воодушевленные убийствами милиционеров, почувствовавшие запах крови майдановцы.

Это была прицельная стрельба по милиционерам, которые находились возле баррикад. Под огнем они начали отступать вверх по Институтской. И все пошло в обратном направлении, это называется утратой инициативы.

Сергей Хелемендик:

Майдан войдет в историю как пример какой-то феноменальной терпеливости милиции. Ведь что с беркутовцами только не творили — они там стояли, построившись фалангой, как в Древнем Риме, со щитами. Как вы оцениваете поведение этих ребят? Виталий Захарченко:

У нас было понимание того, что если они начнут вести себя более активно, вести наступательные действия, то будут обвинены в том, что милиция применила силы против «мирных» демонстрантов.

А в отношении этого была выстроена четкая информационная политика. Дипломаты, с которыми я встречался неоднократно, настаивали на том, что это «мирные» демонстранты, они ничего плохого не делают. А то, что они поджигают «беркутят», никто не замечает. Это не просто пресловутые двойные стандарты — это было сознательное поощрение, а вернее — соучастие в государственном перевороте.

Было понимание того, что любые наши действия закончатся крупной провокацией — и будут массовые жертвы. И дальше милицию обвинят в этих жертвах.

Сложность ситуации заключалась и в том, что к тому времени на стороне майдана открыто выступили очень влиятельные силы. Это и иностранные дипломаты, и представители иностранных спецслужб, и различные структуры украинских олигархов (их юристы, службы безопасности); были зафиксированы и иностранные наемники из различных частных военных компаний.

Вопрос не в том, что мы не выдержали. Вопрос в том, как мы три месяца там стояли и держались.

На что рассчитывала милиция? На то, что руководство страны найдет правильное политическое решение выхода из этой ситуации. Но я думаю, что найти решение, которое бы устроило этот майдан, было нереально.

Пошли бы на одну уступку, они бы потребовали больше. Пошли бы еще на одну, они бы еще больше потребовали. То есть в результате они бы все равно потребовали немедленной отставки президента.

В подтверждение моих слов хочу вспомнить динамику требований протестующих. Сначала: «Министра внутренних дел в отставку!» После этого: «Правительство в отставку!» А когда Азаров подал в отставку — они тут же потребовали отставки президента.

Несмотря на все договоренности, которые были заключены уже 21 февраля президентом, когда Янукович фактически выполнил все их требования, протестующие все равно пошли дальше.

Президент просил всего лишь восемь месяцев до выборов, и спустя это время они бы получили всё без переворота, без крови. Но у них были иные планы.

Есть и другая сторона медали — защищая до последнего законное руководство страны, милиция понимала, что если сейчас уйти, это приведет к незаконному захвату власти, к перевороту, что в свою очередь чревато еще более трагическим последствиям. То есть у правоохранителей было понимание, что они последний рубеж правопорядка. Сергей Хелемендик:

Вы один из немногих, кто принимал решения в роковые минуты. Когда начали стрелять, должна была появиться мощная вооруженная сила государства, которая уничтожит бунтовщиков. Так в истории случалось тысячи раз: сила появлялась и спасала страну, спасала людей, предотвращала все дальнейшее: эпоху смуты, в которую Украина погрузилась, и не знаю, когда она из нее выйдет. Так относительно недавно произошло в Пекине на площади Тяньаньмэнь: бунтовщиков рассеяли, частично уничтожили, и Китай стал ведущей державой мира. Руководству Украины не хватило воли?

Виталий Захарченко:

Мы вновь возвращаемся к мысли, что определяющей в такие роковые минуты для сохранения государства становится именно политическая воля. Примеров тому действительно масса, и события в Китае на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года — лишь один из них.

Если говорить о политической воле, то здесь нужно понимать, что речь идет не только о президенте, но и в первую очередь о той политической силе, которая за ним стоит. Вмешаться могла и должна была Верховная рада — политическая система Украины давала ей все возможности для этого. В Верховной раде была коалиция большинства, и именно депутаты должны были занять жесткую позицию по защите государства, единую с президентом.

Политическое большинство в Раде обязано было проявить политическую волю и предотвратить переворот, но происходило прямо противоположное. Депутаты до последнего плели интриги, раскладывали какие-то свои политические пасьянсы.

Хотя решение лежало на поверхности, оно было простое и законное, нужно было просто лишить депутатов, замешанных в организации майдана, неприкосновенности. Это должна была сделать политическая команда Януковича в Верховной раде. Это позволило бы правоохранительным органам на законных основаниях пресечь экстремистскую деятельность организаторов госпереворота и арестовать их. И таким образом обезглавить майдан, лишить его политической, организационной поддержки. Я убежден, что именно так нужно было поступать политикам.

Сергей Хелемендик:

Когда было восстание на Сенатской площади, которое потом назвали восстанием декабристов, новый царь тоже не очень ориентировался. И вообще никто не понимал, что происходит. Солдаты спрашивали: «Конституция — это сестра кого?» Но в этот момент несколько решительных человек подавили бунт.

Виталий Захарченко:

Это не совсем верная аналогия. Лично я ничего подавлять не мог. Вернее, для того чтобы начать подавлять, я должен был бы стать диктатором, то есть совершить переворот в государстве. Пойти против законно избранной власти и нарушить закон, который призван охранять.

Но желание спасти страну, предотвратить трагедию, масштабы которой мы тогда еще не могли представить, было и у меня, и у моих соратников.

Утром 20 февраля заходят ко мне двое подчиненных и говорят: «Виталий Юрьевич, надо что-то делать, надо брать всё в свои руки».

Я отвечаю: «Вы вообще понимаете сейчас, о чем говорите? То есть вы предлагаете мне сейчас начать военный переворот!»

Конечно, это был крик отчаяния! У нас самих (я имею в виду МВД) для этого даже чисто теоретически не хватило бы сил. Армия самоустранилась, политическая пропрезидентская сила была пассивна и деморализована, и вообще на тот момент это была абсолютно нереальная задача. Нас атаковал вооруженный майдан, который нужно было разгонять, вооруженный переворот уже фактически происходил со стороны майдана и оппозиции.

Кроме того, еще раз хочу объяснить очень важный момент. Без политических решений по защите конституционного строя, о которых я говорил ранее, одними только силовыми действиями милиции предотвратить госпереворот было невозможно. Даже если предположить, что нам удалось зачистить майдан, стоит помнить, в это время в западных регионах уже были захвачены многие административные здания и, что гораздо существеннее, — военные части и подразделения МВД. Это говорит о том, что без кардинальных политических решений гражданская война просто перешла бы на другую территорию и наверняка стала более ожесточенной. Еще раз повторю: чисто силового решения я не видел, нужен был комплекс мер, а на практике всю ответственность переложили на МВД. Политики самоустранились, а вы как хотите, так и решайте эту проблему. А это было изначально обречено на неудачу — и об этом я неоднократно предупреждал. Но, к сожалению, не был услышан.