Чердынец (СИ) - taramans. Страница 45
Пацаны — такие как Сашка Крестик, пробовали «освоить это объект» — по пятницам, ага. Но высоко задранные окна, да еще и с побелкой внутри, заставили их признать это дело — бесперспективным!
Таская воду в баню, проходя по огороду, мимо грядок, стараюсь не «косить лиловым глазом» в сторону тетки и Галины. Это сложно, но я стараюсь!
Галина одета в старый, побелевший от многочисленных стирок, комбинезон. Наверное — дяди Володин. Комбез настолько старый, что, мало того, что из синего стал почти белым — очень светло-голубым, так и истончился чуть не до марли. Но — чистый, подштопанный.
Подвязанный пояском, хоть и мешковатый, он все-таки очень подчеркивает фигуру «этой ведьмы». А так как работа предполагает нахождение большую часть времени — «на корточках», либо в позе «мама моет пол», то смотреть мне в ее сторону — противопоказано!
Черт! На нее даже мешок надень, все равно будет — королева! Ага! Как Мерилин Монро когда-то на фотосессии в мешке!
А тетка — та вообще диверсию против меня устроила! На ней какой-то халат, тоже не новый. Как бы не ее же самой халат, но времен еще тех — школьных! Он и короток, да и похоже — так и норовит расстегнуться. Ну да — тетя же после этого — несколько раздалась. Периодически я слышу, как тетя Надя пеняет на халат, фыркает, и постоянно поправляет его.
Галина чуть слышно смеется:
— Это хорошо, что баба Дуся тебя в таком виде не видит! Вот бы она тебе сейчас высказала!
— Что ты! Мне тогда досталось бы! Вот хотела же что-нибудь прихватить из дома! Так нет же — думаю у мамки же что-нибудь осталось из моей старой одежды! Галь! Я что — такая толстая!
— Надь! Ну какая ты толстая — просто халат этот ты носила классе в восьмом, наверно!
— Ну где-то так… Слушай, а как же я в баню-то пойду? Мамка ведь тут уже будет! Может у Светланы здесь что-нибудь есть?
«Хорошо живет на свете Винни-Пух!
У него жена и дети — он Лопух!»
К башне… От башни… К башне… От башни…
Натаскав воды в бачок для горячей воды, принес дров, сажусь растапливать печь. Дверь в баню открыта, и я, сам не желая того, продолжаю «стричь ушами».
Галина смеется красиво, звонко так:
— Да сними ты его вообще! Ну — не голая же ты! Трусики да лифчик же на тебе!
— Ты с ума сошла?! Если мамка или баба Маша увидят — они меня живьем съедят! Да и Юрка здесь «шлындает» — неудобно же!
Галина совсем переходит на шепот:
— Слушай! Я что спросить хотела… А, что, Юра — он всегда такой нелюдимый?
— Да ну… С чего ты взяла? Он веселый парнишка и добрый! Катька вот его только шпыняет постоянно. Я уже Свете говорила, ну что она так его?! А Светка — да все нормально, его не подпнешь — не пошевелится, вроде как –«валОвый»! Так, а я говорю — где ж «валОвый»-то, нормальный парнишка — бойкий. Вон на огороде, бабы рассказывали, уговорил Никифорова душ летний поставить! Так бабы хвалили Юрку — вот, дескать, сколько лет туда работать ходим — хоть бы один мужик о нас подумал, побеспокоился, как там работается… А сейчас — красота — поработаешь днем, а перед тем, как домой идти — обмоешься! И снова как огурчик!
«Ага… мне можно погладить себя по голове — Юра хороший!».
Так… и еще два раза по столько!
К башне… От башни… К башне… От башни…
Тетка, видно, замучилась совсем с тем халатом, и подняла полы к поясу.
«Нет… ну — совсем уже! Юры она стесняется, ага! У самой всю попу видно, в белых трусах!».
Они продолжают шушукаться, смеяться, то — негромко; то — во весь голос, вставая и помахивая друг на друга руками, хохоча!
«Вроде бы все! И баня уже раскочегарилась добро!».
Баня у деда небольшая — три на четыре метра. Но в метре от двери входа — дощатая перегородка, чтобы отделить моечную от предбанника, где раздеваются и оставляют вещи. Получается, что мойка — три на три. Да тут еще место отнимает печь, сваренная из толстенного листового железа, а потом — обложенная кирпичом!
Но полок есть — у дальней стены, широкий и удобный. Пара скамей — тоже длинные, по два метра и широкие — толстенные правда, и тяжелые.
Я с дедами и в той жизни парился, и сейчас уже пару раз с ними в баню ходил. Но мылся с ними — это громко сказано. С ними мыться — невозможно, потому как даже разогнуться в мой теперешний невеликий рост — немыслимо! Температура такая, что волосы трещать начинают и уши в трубочку сворачиваются! Потому моюсь я — на полу!
Сегодня народу много, но деды пойдут мыться и париться — первыми, тут вариантов нет! Потому как «посля всех итти — эта ж не пар уже, а мокрота какая-то! мыцца можна, а парицца — хрен там!».
Кто там за кем будет мыться — мне дела нет. Я и последним могу, с меня не убудет! Но свербит мысль — Галя же тоже мыться будет, да и тетка Надя… Блин! В монастырь уйти — так нет тут монастырей. Поблизости, по крайней мере. А мне бы предпочтительней — в женский, конечно!
Значит времени у меня свободного — полно, пока всех в баню пропустишь!
Я вышел из бани, постоял, подышал. Родственницы уже на меня внимания не обращают, примелькался!
Галина стоит раком, очень красиво оттопырив попу. А тетя Надя — вообще, похоже, забила на борьбу с халатом и расстегнула его полностью. Да еще полы подоткнуты, чтобы по земле не елозить! Получилась такая — распашонка выше пояса! Красивая она все же — тетя у меня!
Не такая, как Галина, а по-другому красивая. Бедра широкие, ноги стройные и полные; хоть длиной ноги похвастать не могут, но форма — выше всяких похвал! И животика нет, несмотря на двоих детей! Талия — такая, красиво очерченная. И груди — тут явная тройка.
Интересно, вот уже и на огороде на женщин смотрел и сейчас… А вот целлюлита — не вижу. Питание что ли другое? Или то, что здешним женщинам постоянно приходится физически трудится? И на работе, и дома, и в огороде! Это же сейчас никаких коммунальных благ — воды принеси; печь истопи; пищу приготовь — так опять же газовых плит пока в поселке — кот наплакал; посуду помой, одежду — постирай; детей в садик/школу — собери, утащи; потом — на работу; а вечером — все в обратной последовательности. Писец просто полный! А молодые еще и кино какое-нибудь хотят и мужа приласкать. Какой тут на хрен целлюлит, с таким «фитнесом»!
Вот и тетя Надя — крепкое красивое женское тело! Не манекенщица — вовсе нет! Картина еще такая есть — видел ее в прошлом… «После бани» называется, что ли? Там, где в предбаннике голая молодая женщина одевает дочку. Не, не помню названия…
«Вот стою и пялюсь на двух красавиц! А чё нам — кабанам! Таким молодым, да красивым!».
Тетка толи не видит меня, толи еще что. Надя стоит прямо, лицом ко мне и что-то со смехом Галине рассказывает. «Черт! Вот только трусики бы ей поаккуратнее, покрасивее! Вот как ее воспринимать как тетю, как табу?!».
— Дорогие мои родственницы! Могу ли я обратится к Вам, таким красивым, с нижайшей просьбой! Не сочтите за труд, обратите внимание на такого недостойного меня! — что-то на сарказм пробило? Или это опять — все та же клоунада?!
Тетка подняла голову:
— Ой, Юрка! — и судорожно халатик поправлять!
Галина медленно разогнулась (ага, спинка-то затекла небось!) и тоже повернулась ко мне. «А вот верх комбеза, пуговки то есть, она зря так низко расстегнула, зря! Я, конечно, понимаю, что такой комбез, пусть уже изрядно тонкий — не одежда на грядках в жару работать — телу-то дышать нужно! Но мне от этого не легче!». Галя правой рукой, предплечьем попыталась поправить волосы, сползшие на лоб, продолжая улыбаться — наверное еще словам Нади!
— Я попросить хотел — вы не могли бы посматривать вот за этой дымовой трубой! Как дым идти перестанет, меня крикнете, я примчусь и подкину дровишек, а? — приходиться отводить взгляд от теток.
— Что-то ты, Юрка, как-то интересно заговорил? Иди уж, позовем, если чё! — тетка, улыбаясь и продолжая руками стягивать халат, кивнула головой на дом.