Чердынец (СИ) - taramans. Страница 53

— Катюшка! Ну что это такое — я не узнаю свою сестру! Что это за стеснительность в разговоре с балбесом?

— Тут… если бы ты был и правда балбесом малолетним… я бы даже с тобой и не подумала говорить! — сестра видно — решилась.

— В общем… у Светки бывают боли… сильные. Фу-у-у, вот как сказать…, — нет, она все же — только четырнадцатилетняя девчонка, пусть и бойкая, и резкая.

— Ты, наверное, хочешь сказать, что у нее во время месячных бывают сильные боли? — для взрослого мужика, если он не полный тупиздень, это — не новость, такое бывает, и не редко!

Катька снова облилась краснотой.

— Ну да! Сильные боли! Она тогда не то, чтобы танцевать или что-то делать, вставать-то с кровати толком не может!

«Да. Проблема!».

— А как она… там же еще и брательник ее, Андрюха, — «вот кто точно — балбес и придурок, а не я, как Катька меня постоянно называет».

— Ну так вот же! Сам ведь уже понял. Ее мама что-то там пытается сделать, какие-то травки, настойки. Но это все — ерунда, не помогает толком! Они даже к Гнездилихе ходили!

— И что эта ведьма сказала?

— Не буду я тебе говорить, что она сказала, — Катька отвернулась, даже ушки у нее стали пунцовые.

Ага, могу себе представить, что сказала эта ведьма! Бытует неправильное, но глубоко укоренившееся мнение, что эти боли проходят после начала регулярной половой жизни. Хрень полная! Бывает, конечно, и так. Но — редко! Чаще всего — боли остаются на всю жизнь, изрядно ее портя!

Об этом я знал и со слов жены Дашки, она хоть и терапевтом была, но в женских болячках ей приходилось разбираться. Да та же Катька, насколько помню, Дашку и консультировала по этому вопросу. Катька к тому времени была опытным и знающим гинекологом, вполне себе известным в Тюменской области.

— Ты хочешь, чтобы я попробовал полечить Свету?

— Ну а что я еще могу попросить?! Жалко же Светку!

— Катюшка! Я могу попробовать это сделать. Только это — не лечение будет, а так только — боль снять, — насколько я помню, это даже в будущем лечить толком не научились, только — таблетками боль снизить!

— И еще есть проблемы, несколько… К примеру, я боль сниму, а через три-четыре часа — она вернется, то есть это — временное… Дальше — сама Светка-то согласится на это? Может ей — легче боль терпеть, чем вот так вот… ко мне обратиться? И еще — через одежду я ничего сделать не смогу — просто не получится! А значит — ей раздеваться придется, она готова к такому?

Катя широко распахнула глаза, краснеть дальше — ей было уже просто некуда!

— Что? Совсем раздеться? Догола?

— Нет. Можно в трусиках. Но мне придется массажировать ей низ живота и низ поясницы. Причем делать это нужно будет все дни, пока…, ну — ты поняла. И еще — где это делать? У них дома? У бабушки? У нас? Представь — если кто-то увидит? Ведь хрен поверят нашим объяснениям!

— Я… Мы подумаем! А с Кузнецовой я поговорю… Уговорю ее! Смотреть на нее в это время не могу, так жалко!

— Ну… если ей будет так легче? Можно сказать, что будем завязывать мне глаза — я наощупь могу это делать.

— Да-а-а… на ощупь он сможет это делать?! Черт! Вот слышал бы кто — о чем мы говорим и о чем я прошу! Пиздец просто какой-то! — оп-па-на! А вот как Катька материться я и в этой жизни не помню, да и в прошлой тоже — сомневаюсь, что такое слышал!

Глава 7

Покос. «Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!».

Сидя по вечерам дома, занимаясь наверстыванием учебы, решением задач и выполнением упражнений, я периодически уставал от этого, выходил в сарай и занимался физкультурой. Но бывало, что учебники — уже поперек горла стоят, и физкультура уже — невмоготу, а сменить вид занятий — требуется. И я, с удивлением для себя, обнаружил, что мне нравится читать стихи. У бабушки была пара книжек со стихами Есенина и Блока, наверное — от детей еще остались. Маленькие такие книжки. Я их прочитал быстро, но — мне понравилось!

Вот уже чего не мог от себя ожидать! В прошлой жизни я читать стихи не то, чтобы не любил — я не мог их читать! Уже на третьей-четвертой строке я начинал терять рифму, и читал, точнее — пытался читать просто как прозу, не ощущая поэтики вообще!

А здесь — как пробило, да! Я даже, наведываясь в библиотеку просмотреть газеты, несколько книг взял. Маяковский, Пушкин, те же Есенин и Блок. Шекспир еще, ага! Другие книжки я тоже таскал из библиотеки РТС — разные, но вот к детским — интереса уже не было. А вот Распутина, Астафьева, Залыгина, «лейтенантскую» прозу — перечитывал сейчас с удовольствием.

Когда Катюха, принеся к бабушке в сундук на сохранение завернутые в газету билеты, объяснив, что это родители передали какие-то важные документы, которые нужно спрятать и не потерять, и проконтролировав исполнение бабушкой этого «наказа», собралась уходить, то увидела эти книги. Подошла, перебрала, прочитала названия, и взяв в руку пару книг со стихами, подняла взгляд на меня:

— Вот только не говори мне, что это ты читаешь! Не добивай меня совсем уж!

— Хорошо! Не буду! В смысле — добивать тебя! Я же люблю свою сестру!

Катька, еще не отойдя от нашего обсуждения проблем Кузнецовой, молча положила книги на стол и вышла.

Поразительный я человек! В последнее время только и делаю, что поражаю родных и близких! Ага! Вот такой я загадочный зверек! Чарталах, да!

На покос мы отправились большой и дружной компанией. Дома оставались обе бабушки и, на их попечении — два «спиногрыза» тети Нади и Лиза — дочь Галины.

Как мы уместились в кузов дядькиного «полставторого» — это отдельная песня. Мама и батя, оба деда, тетя Надя, Катька и увязавшаяся с ней Светка и я. Вроде бы — что здесь такого, всего восемь человек. Но! Здесь же были вилы, грабли, топоры, пара фляг с водой — умыться и поесть сготовить, мешки с припасами и еще куча всего-всего.

В кабине, за рулем — дядька Володька, и рядом с ним — Галина. Мама с Надей что-то пошушукались с Галиной перед посадкой, а потом объявили, что Галина поедет в кабине. И до этого я уже видел, что бабушка выговаривала деду, что «Галину сильно-та не гоняйте, чё ба не надсадилась».

Ну понятно, дело-то сугубо житейское. Даже мужикам понятно — Галина — на сносях. Видно этого практически не было, но даже если бы не слышал и не видел все эти перешептывания и не слышал слов бабушки, я почему-то и как-то — знал, что она беременна. Сам понять этого не смог — вот знаю и все!

Катька со Светкой тоже о чем-то перешептывались, сидя чуть в стороне ото всех. И я даже догадывался — о чем. Светка краснела, что-то возмущенно возражала Кате. Потом — встретив мой взгляд — еще больше запунцовела и отвернулась в сторону и с Катькой, даже демонстративно перестала разговаривать.

Деды были в своем репертуаре — сидя на самом неудобном месте, у заднего борта, курили, переговаривались. Мама, тетка и батя — расположились у одного из бортов. Батя был спокоен и невозмутим. Встретив мой взгляд, неожиданно подмигнул мне и улыбнулся. Ну, слава Богу! Батя все передумал, все взвесил, и принял правильно! Вот — камень с души!

Грузились — еще только рассветать начало, поэтому, даже с черепашьей скоростью, по причине грунтовой, не самой хорошей дороги, на покос приехали рано. Деды не торопились — пока роса не высохнет, сгребать сено — не стоит. Поэтому, все — без беготни, с расстановкой.

Я не раз бывал на этом покосе в той жизни, мне здесь нравилось –красиво было на этом месте. Действительно — покос гектара два с половиной примерно. Его полностью не видно — некоторые его участки закрыта околками. Вокруг лес, в основном — березняк. Тянущаяся от Кировска гора довольно далеко, не меньше пары километров — ее почти и не видно за верхушками деревьев.

Сейчас по покосу еще клубится туман. Редкими клочками садится на землю. Хорошая примета — туман лег на землю, значит дождя не будет! А вот если поднялся вверх и потом — рассеялся, то к дождю.

Ровные валки скошенной травы лежат по всему покосу, рядами. И по валкам, и по стерне, на солнце, чуть промелькивают маленькие, но яркие вспышки «бриллиантов» — так роса сверкает на солнце.