Миры за мирами (ЛП) - Фульц Джон Р.. Страница 38

Затаив дыхание, она снова вошла в дом своего дядюшки и поднялась по лестнице на высокий балкон. Оттуда она смотрела, как белое пламя кружилось среди чёрных теней и их тёмных скакунов. Копья пытались уязвить его, как жалящие змеи. Канто извивался, крутился и перепрыгивал с одного коня на другого, оставляя их без наездников. Его кулаки, ладони, пальцы и ноги встречали черепа, груди и подбородки, и часть Сынов Копья окружила его, пока их сотоварищи хлынули в деревню. Она слышала, как кричали те, кто не успел добраться в безопасное место, когда их рубили и волочили по улицам чёрными скакунами. Тем временем Канто скользил между оставшимися на склоне холма, сбивая всадников со спин их коней, пока все вокруг него не легли бездыханными на зелёную траву. Потом он запрыгнул на отбившегося коня и поскакал в центр осаждённой деревни. Анфай потеряла его из виду, когда он промчался между зданиями, где разбойники уже разожгли несколько пожаров.

Она повернулась, чтобы сбежать вниз по лестнице, к святилищу в глубоком подвале, но задохнулась от заполнившего нос зловония. Её колени ослабли и солнце закатилось, погрузив мир во тьму. На дальнем конце балкона стоял состоящий из тени человек, с пляшущим в глазах пламенем. Вместо рта у него была пасть чёрного тигра, капающая кровью с жёлтых клыков. Тело его было великолепным, как у изваяния героя, но вместо рук и ног — кошачьи лапы, снабжённые смертоносными когтями. Он стоял перед ней нагим и его животный запах почти лишил её сил. Макушка его головы мерцала, словно пляшущее чёрное пламя, в насмешку над отточенными движениями Канто на поле боя. Затем он заговорил с ней, голосом льва, научившегося человеческой речи.

— У тебя есть духовное зрение, малявка, — прорычал он. — Столь редкий цветок в этом грязном мире плоти и кости. Мы с тобой видим друг друга, верно?

— Кто ты? — прошептала она. Её голос не мог подняться громче. Она оказалась на коленях, прижимая к себе Онда, словно он оставался единственной её связью с миром живых, единственным кусочком устойчивости, удерживающим её от падения в море удушливой тьмы.

— Я — тень, что преследует пламя, — сказал демон. — Ибо у всех вещей существуют их противоположности. Я — Ка'агулот…

— Уходи… — пробормотала она. Его сверкающая тьма слепила. Крики умирающих внизу крестьян доносились до её ушей. Если бы она пошла прямиком в подвал! Смог бы демон отыскать её и там?

— Я пришёл за тобой, Одарённая, — проговорил демон. — Ты уже делаешь моё дело, заполняя Пустую Руку твоей полной грудью… наделяя земными наслаждениями того, кто отрёкся от подобных вещей. Ты заработала право служить мне… я научу тебя пользоваться силой, которую ты носишь внутри. Ты станешь моим прекрасным цветком тьмы… моей царицей чёрного лотоса…

— Нет, — сказала она, когда он подошёл поближе. Она не могла двинуться. Он вытянул волосатую лапу и притронулся к её щеке. Один из его когтей оставил пылающую метку, наполнившую её болезненным наслаждением. Она задрожала в судорогах нежеланной страсти, её тело почти корчилось в спазмах плотского удовольствия.

— Да, — сказал Ка'агулот. — Ты уже моя… моё семя набрало силу в твоём роду.

— Нет… — повторила она, капая кровью из носа. Его чёрный огонь пылал у неё в голове.

Он забрал ребёнка из её рук. От прикосновения демонических лап Онд заревел. Анфай зарыдала, обездвиженной валяясь у ног демона.

— Вот кого я пощажу, если ты пойдёшь со мной добровольно, — сказал он. — Противься мне и я сожру его.

Она закричала, тяжесть небес обрушилась ей на грудь и плечи. Сами кости застонали, когда пылающие глаза приблизились к её лицу. В любое мгновение он мог бы перекусить её тело надвое, если захочет.

— Оставь его в покое! — завопила она, рыдая и извиваясь у его когтистых ног. Она принадлежала ему, даже если умрёт, откуда-то она это знала. Сейчас Канто не мог помочь ей. Всё, что имело значение — это Онд.

— Так я и поступлю, — сказал Ка'агулот и неторопливо положил плачущего младенца на балконный пол. Затем он сжал Анфай в могучих объятиях, вонзив когти ей в бока. Его окровавленная пасть прижалась к ней в поцелуе и её захлестнула волна наслаждения и страдания.

Балконная дверь разлетелась и перед ними предстал Канто. Его белый балахон была разорван во множестве мест и заляпан кровью одержимых демонами дикарей. Уголком глаза Анфай заметила чёрную краску на его обнажённой груди, стилизованную татуировку извивающегося дракона. Один из Спящих. Она поняла, что, видимо, он служит этим дремлющим богам. Но сейчас было уже слишком поздно.

Ка'агулот. рассмеялся и сжал свою дрожащую добычу, глубже вонзив когти в её кожу.

— Раздирающий Плоть, — сказал Канто. — Кумир людей-зверей. Разве ты не знал, что Пустая Рука неуязвима для твоего зла? Ты пожрал настоятеля нашего храма, но не смог поглотить его душу. Сумеешь ли ты пожрать и меня?

— Твой орден мне не по вкусу, — ответил демон.

— Возьми меня и оставь девушку, — сказал Канто, подступив ближе.

Ка'агулот. вновь рассмеялся. — Мы с тобой связаны, подобно тому, как пламя отбрасывает тень. Может ли тень пожрать пламя? Нет, я узнал это. Поэтому мне пришлось собрать своё земное войско. Разве ты не видишь — Свет и Тьма едины?

— Я вижу лишь то, что ты притязаешь на невинную душу, — сказал Канто. — Позволь ей уйти.

— Невинную? Вовсе нет. Кроме, разве что, этого малыша, которого я оставляю тебе. Твои руки больше не будут пусты, Канто.

— Нет! — крикнул священник. Сгустком жидкого пламени, он ринулся на тьму, что стояла в человеческом обличье. Но демон уже исчез вместе с девушкой.

Сыны Копья убили двадцать семь крестьян Пяти Деревьев и половину трупов утащили с собой. Слухи, что они поедают человеческую плоть, подтвердил единственный пленник, которого Канто только ранил. Выжившие деревенские мужчины допросили его, перед этим использовав раскалённое железо и распевая заговоры, чтобы изгнать злого духа, занявшего его тело. Хотя после ухода духа рассудок, видимо, вернулся снова, этот разбойник всё равно остался таким же варваром, проклиная и осыпая угрозами своих допросчиков, пока наконец один из деревенских юнцов не прикончил его колуном. Тем не менее, они многое узнали от этого бесноватого. Они узнали, что Сыны Копья теперь служат новому хозяину, богу-демону, которого они зовут Каагом, требующему, чтобы они пировали, подобно тиграм из Непту — человеческой плотью.

Наверное, это и был Кааг, говорили сельские жители, заходящие в дом несчастного Дьямы. Единственным уцелевшим из домочадцев оказался малыш, которого принесла с собой племянница Дьямы, пришедшая с равнины. В деревне не осталось и следа от этой девушки… бог-демон утащил её в какую-то далёкую преисподнюю.

Каким-то образом, странному священнику удалось спасти ребёнка. Тело Канто покрывали шрамы от его отчаянного сражения с мародёрами и он убил более двух дюжин дикарей. После битвы ещё больше мужчин пришли к нему и умоляли его обучить их его способу сражаться.

— Видишь, как трудно оставаться миролюбивым в этом кровавом мире? — спросил кто-то.

— Мы бедны, — сказал другой. — Мы не можем позволить себе пускать металл на оружие. Но тебе он не нужен. Если мы научимся танцевать, как ты, раздавая смерть кончиками пальцев, наша деревня сможет пережить набеги, а наши дети смогут вырасти. Научи нас!

— Ты баюкаешь ребёнка, чья мать погибла, — сказал кто-то. — Отчего тебе не научить нас помешать тому, чтобы в нашей деревне появлялись новые сироты?

— На что нам надеяться в этом мире? — спросил ещё один. — Ты — всё, что у нас есть. Научи нас.

Но Канто безмолвно сидел на окровавленных ступенях разорённого дома Дьямы и смотрел в лицо маленькому Онду, пока малыш рыдал по своей матери. Потом он отдал ребёнка старухе, что стояла рядом, когда молодые люди упрашивали о науке и пошёл через сады, вверх по склону и сел под одиноким деревом кэйра, лицом к деревне. Начался холодный дождь и смыл кровь с деревенских улиц. Некоторые принесли Канто пищу, но она осталась несъеденной, пока он сидел со скрещёнными ногами и закрытыми глазами, будто статуя. Они заметили дракона, украшавшего его грудь и некоторые сказали, что, должно быть, он слуга Спящих. Другие отвечали, что это неважно, потому что он разочаровался в жизни и будет сидеть под скрюченным деревом кэйра, пока не зачахнет и не умрёт.