Дом Кёко - Мисима Юкио. Страница 42

— Брось! Если я приду, птички разбегутся. Здесь ведь не подают жареных птиц, — все смеялись, поддразнивая приятеля.

За окном над пыльными улицами разливался багровый закат. Переполненные силой юноши развалились на стульях и во время пауз в разговоре бездумно рассматривали беспорядочную толпу.

Они были счастливы, осознавая, что их изобильная сила не имела ничего общего с толпой за окном. Мощь зарылась в гладких буграх мышц и существовала сама по себе, не взывая к цели. И сколько бы времени ни прошло, жизненные силы когда-то закончатся и в этом теле с постоянно растущими мышцами. Это походило на песню, которая никуда не зовёт.

Пугать людей мускулами. Это приятно. Но все в собравшейся компании хорошо знали, какие они нежные, бесполезные, пригодные разве на то, чтобы любоваться ими, как шёлком или цветком. Сидевший у окна юноша снял пиджак, чтобы показать в летней рубашке поло руки. Вдруг его мощные, с охватом тридцать шесть сантиметров бицепсы посинели, как у утопленника. Это в магазине на другой стороне улицы зажгли синие неоновые лампы.

— Твои руки сейчас умерли, — заметил другой.

Осаму, будто ему велели, потрогал через рукава пиджака собственные руки, убедился, что они на месте. Тёплые крепкие руки, пальцам передалась приятная упругость живой плоти. Значит, Осаму точно существует.

В этот момент, толкнув дверь, вошёл Нацуо. Не заметив Осаму, он хотел пройти вглубь помещения, но Осаму схватил его за демисезонное пальто.

— A-а, это ты, — смущённо поздоровался Нацуо.

Он робко рассматривал молодых людей рядом со старым другом, хвастающих своими мускулами.

— Приглашение дошло, и вот ты здесь, — заключил Осаму.

— Да.

Осаму отправил ему письмо с адресом «Акации» и припиской, что друзей они принимают бесплатно.

Нацуо же просто испытывал потребность встречаться с любым из друзей, кто не имел отношения к живописи. Если из компании Кёко, то подойдёт любой.

Осаму представил Нацуо приятелям. По их смущению Нацуо понял, что перед этими ребятами, которые приходят в отличное расположение духа, едва лишь убеждаются в силе своих мускулов, не нужно бояться, что ты ошибся местом. Но прежде всего он в качестве приветствия произнёс нейтральное:

— Да, большую работу проделали.

Осаму важно оглядел кафе матери. Этакий взгляд хозяина, чего сам Осаму не замечал, в глазах Нацуо свидетельствовал о достойных чертах приятеля.

— Тут Сюн-тян [32] благополучно окончил университет, — сообщил Осаму. — Просто не верится.

— Прямо сдавал выпускные экзамены?

— Прямо сдавал и сдал.

— Всё больше превращается в профессионального боксёра.

— Вот-вот проведёт первую встречу как профессионал. Сказал, что компанию из дома Кёко заставит купить билеты. Тебя тоже.

Такэи завладел вниманием Нацуо и пустился в беспорядочные расспросы, которые сводились к мускулам: о скульптуре Лаокоона и работах других греческих скульпторов, творениях Микеланджело, «Мыслителе» Родена.

— Да ведь он японский художник… — пытался объяснить Осаму, но Такэи не слушал, полагая, что всё прекрасное, увиденное и выраженное художником, берет своё начало в скульптуре. Всё потому, что красота и пейзажа, и натюрморта в конечном итоге равнозначны красоте человеческих мускулов. В этом заключена тайна. Это вам не теория с научным обоснованием.

Таких людей, привыкших вторгаться на чужое поле, любителей третировать профессионалов какими-то спорными утверждениями, Нацуо встречал не впервые. Многие покровители, с которыми сталкивается художник, из их числа. Странное дело, но всё чаще люди, напрочь лишённые художественного вкуса, изо всех сил стремились придать тому, чем они владели, чем занимались, подобие основ искусства. Некий банкир полагал, что денежные ссуды отражают художественный вкус общества, и хотел уподобить выбор художником красок безрассудству. Свои рассуждения он закончил банально:

— В конце концов, любой путь — единственный в своём роде. Наша прозаическая работа придерживается того же метода, что и искусство.

Нацуо часто слышал неотразимые фразы, которыми пользовались некоторые художники, чтобы порадовать возможных покупателей своих картин. Покупателям понравились бы такие слова, произнесённые по возможности искренне, серьёзным тоном:

— Выслушав рассказ о вашей работе, я могу сделать вывод, что в своей основе она имеет нечто общее с искусством.

— И каким же образом?

Собеседник обрадуется и обязательно придвинется, чтобы выслушать. Поэтому стоит привести разумные доводы (машинное оборудование и индюк, луна и автомобиль, кораблестроение и зубочистки, мандарин и телефонный аппарат — у каждой пары есть что-то общее!), только так и можно заарканить душу собеседника. Например, часто употребляют туманное выражение: «С точки зрения удовольствия создавать вещи все они одинаковы».

— У меня почему-то нет художественного вкуса.

— Нет, есть, и очень хороший.

Это всего лишь пустая лесть. Скорее, нужно сказать следующее:

— Может, оно и так. Необязательно каждому обладать художественным вкусом. Люди, которые не принадлежат к миру искусства и владеют этим даром, просто собаки на сене. Скорее, у людей с его полным отсутствием, когда они увлечены своей работой, в некоторых вещах, хранящих отпечаток вдохновения, на границе вдохновения и усилий, проявляется нечто общее с людьми искусства. В этом плане вы куда лучше полного дилетанта понимаете суть искусства.

Хотел бы Нацуо встретить человека, у которого после таких слов не засияли бы глаза. На самом деле такой человек не стремится попасть в число мастеров. Но хочет по возможности походить на них. Такой способ убеждения удовлетворяет оба желания.

Не следует также забывать, что, когда здоровые люди из общества под настроение выставляют напоказ перед людьми искусства чувство неполноценности, принижают себя, заявляют об отсутствии художественного вкуса и художественного таланта, их истинное намерение исчезает. Более того, они втайне испытывают удовольствие. Такая скромность обычно притворна, этому не стоит верить.

В компании не было тех, кто желал бы обменять радость от высшего места в обществе сложения хайку и танка на радость заполучить должность начальника отдела. С другой стороны, в искусстве, к которому склонны старики, пресытившиеся властью и деньгами, избегают стремления к общественной власти, столь необходимой специалистам. И довольная достижениями молодёжь больше радуется признанию по каким-то неведомым законам художественных принципов, нежели тому, что их реальные успехи признаны по реальным законам реально существующего общества.

Нацуо никогда не стремился понравиться другим, и все об этом знали. Просто вмешательство Такэи было своеобразным. Тот считал человеческое тело пластичным элементом прекрасного и одновременно полагал, что с точки зрения доступности произведений искусства в посредничестве мастеров нет необходимости: «Чтобы назвать нечто красивым, люди искусства, по существу, не нужны». Таким образом, они всего лишь проводники. Если осознание человеческого бытия представить в виде произведений искусства (такие, как Лео Роберт, хороший тому пример), то доводы в пользу существования работников искусства потеряют свою силу.

Нацуо признавал, что такие идеи о прекрасном явно возникли у Такэи под влиянием исторически заложенной эстетики. Нет сомнений, что его «вдохновение» не просто родилось из знаний анатомии, оно вышло из знакомства с греческими скульптурами и отчасти — из «напыщенности» барокко. Его мало интересовал классический период. Мускулы Аполлона слишком естественные, «человеческие», им не хватало тренировок. Такэи верил, что мускулы, как и ум, силой воли можно натренировать до сверхчеловеческого состояния.

Нацуо, как ребёнок, почувствовал в этом споре опасность. В отличие от зримой красоты, в произведениях искусства её подчёркивают, на неё указывают, но она не бросается в глаза. Красота просто гарантия того, что творение сохранится в веках. Суть произведения — в его сверхдолгом существовании и только в этом. Даже представив, что человеческое тело есть произведение искусства, мы не сможем противостоять тому, что его будет подтачивать и ослаблять время. Значит, можно допустить, что лишь самоубийство в момент расцвета сил спасёт тело от разрушения. Произведения искусства тоже гибнут в пожарах и разрушаются.