Явь (СИ) - Авдеева-Рыжикова Ангелина. Страница 57

— Почему же? Я лично отбирала его для тебя. Боишься работать с теми, кого знаешь в лицо?

Ровный безэмоциональный голос матери прерывается, она тянется к пачке с сигаретами и ловко закуривает. Снова устремляется взглядом, метающим молнии, в свою дочь.

— Никак нет! Я Хотела бы взять дело сложнее, это слишком…

— Просто?

— Так точно! Я могу быть более полезной.

— Думаешь, я тебя недооцениваю?

Лицо матери маскируется за клубами серого дыма. Зоя понимает, что ее провоцируют, и оправдано.

— Никак не…

— Ты ведь только недавно побывала в карцере, и вот уже устроила расправу на складе. Ты же не думаешь, что я не поняла этого.

Зоя молчит, она ждала чего-то другого. Она думала, знала, что расправа вернет уважение матери, но сейчас она разочарована тем, что надеялась на подобное. Если совершенное ею не злит мать, то точно безразлично. К горлу подступает ком.

— Сейчас я могу доверить тебе только это. Тебе дали задание, выполняй. Никаких вопросов. И еще, никаких самостоятельных шагов. Тебе будут доставляться инструкции, и ты будешь докладывать все, что связанно с делом. Не смей облажаться. Тебе все ясно?

— Я не понимаю… — вдруг сдавленный шепот срывается с розовых кукольных губ. Она пугается собственных слов, и тут же старается собраться на это стуле, взять себя в руки, сделать непроницаемое жесткое лицо.

Взгляд матери в клубах дыма становится жестче. Она резко встает со своего места, подходит к Зое вплотную. Внутри себя рыжая голова как еж прячет голову, пытается убежать, но снаружи она не смеет двигаться, даже повернуть голову к матери.

— Что тебе непонятно, рядовая Вербина? — с жестью цедит генерал‑полковник. Ее цепкие пальцы свободной руки хватаются за тугой хвост на рыжей голове и оттягивают его назад с силой. Зоя становится прикованной взглядом к потолку, глаза раздражает до слез ядовитый дым. Она молчит.

— К тебе будет приставлен куратор, который будет следить за тобой. Не смей. Меня. Разочаровывать. Ты поняла меня?

— Так точно, — хрипло и сдавленно отвечает Зоя сквозь тяжелый натянутый ком в горле.

— Не слышу?!

— Так точно! — выкрикивает из всех сил Зоя.

Пальцы на ее затылке слабеют и она покорно возвращает голову в исходное положение. Генерал-полковник усаживается в свое кресло, небрежно стряхивает пепел в стеклянную пепельницу.

— Свободна, — с былым безразличием раздаются слова.

Зоя вскакивает со своего места, и не чуя ног, возвращается в казарму.

Рыжая голова возвращается к своей койке, снимает измотанный китель и бросает его небрежно на идеально ровно застеленную простынь. Разминает мышцы, присаживается на кровать и устало трет виски пальцами, зажмурив сильно глаза. В голове мечутся мысли, неоднократно навязчиво пережеванные за последние дни, с того момента, как она получила папку. Хочется закурить, да так, чтобы легкие заболели. Она нащупывает китель, не поворачивая головы, по инерции ищет в нем то, в чем нуждается, но вместо этого находит в кармане белую свернутую бумажку. Недовольно хмурясь, она разворачивает рваный клочок и читает мелкую надпись.

«Надо поговорить».

Снова ночь, снова медленно капающая холодная вода из ржавого крана. Холодный пол и босые раскрасневшиеся ступни. Тихо свистящий сквозняк пролетает по крашенному подоконнику, расплывается на нем и путешествует дальше, по полу, через щель и по коридору. Эти раковины и зеркала становятся хранителями чужих тайн не намеренно и все же слушают очень внимательно.

Совсем неслышно из темноты проскальзывает худое сутулое тело. Выпрямляется и становится выше, как только его касаются лучи лунного света. Темные глаза сверкают и беспрепятственно устремляются на свою рыжую цель. Зоя, прислонившись к подоконнику, смиряет его раздраженным взглядом.

— Ну, чего тебе? — раздается недовольный женский голос.

— Тебе бы лучше не маячить у подоконника, там дежурные курить вышли. Может присядем? — Мирон галантно приглашает жестом устроиться под раковинами.

Зоя недовольно морщится, в груди должен вот-вот отозваться жгучий укол боли, но его нет. Боль снова куда-то вылетает из груди, обещая вернуться не скоро. Она отстраняется от подоконника. Мирон присаживается на пол к стене напротив раковин, решив, что ему не стоит заступать на ее тайную территорию. Зоя спускается к батарее, усаживается рядом с ним.

— Есть курить?

— Конечно, — Мирон протягивает ей свою пачку. Жесткими негнущимися пальцами Зоя вытягивает из пачки сигарету, вставляет в зубы. Из ниоткуда, будто сама собой, в руках Мирона возникает зажигалка, он подкуривает сначала рыжей, и лишь затем себе.

— Выкладывай, что за разговор, — выдавливает Зоя, съеживается после первой затяжки.

— Да… с чего бы начать. Хотя, стоит ли говорить предисловия…

— Ну?!

— Я планирую побег.

Зоя могла бы сейчас поперхнуться, но что-то подсказывало ей, что так оно и планировалось с самого начала. Мирон чужой среди своих, в нем никогда не было отъявленного желания служить, выполнять приказы, доказывать свою преданность и полезность. Он всегда отстранен от всех, всегда где-то у себя в голове.

— Ясно. Я тут при чем?

— Мне бы пригодилась твоя помощь.

— Какая еще помощь?

— Когда вернемся по заданиям, мне нужно что бы кто-то принес весть о моей смерти, и доказательство.

— Зачем? Они все равно найдут тебя.

— Если все правильно расставить, то искать будет нечего, а ты будешь свидетелем. Мое задание не так далеко от твоего дома. Скажешь, проходила мимо, обратился за помощью, не справился, погиб, ты закончила дело за меня.

— Так просто? А мне-то с этого что будет?

— Нет, не просто. Ты хотела другое дело? Вот тебе выгода.

— Откуда ты…

— Уши острые, забыла?

— Все равно, идиотская идея. Зачем тебе это?

— Не очевидно? Я хочу свободы, не хочу быть убитым по-настоящему, и не хочу убивать. Меня воспитывали по-другому, не так, как тебя. Я не должен был здесь находиться.

— Почему же ты здесь?

— Потому что мой старший брат погиб, а я оказался более живуч. Хочешь, чтобы я душу тебе раскрыл? Или просто ответишь, да-нет?

Мирон устало откидывает голову на белую плитку, прикрывает веки. На глаза падают растрепанные черные волосы. Лунный свет перемешивается со светом фонаря с улицы, и теперь они пляшут и освещают его шею, ровный без изъяна мальчишеский профиль. Зоя, вдруг ведомая этим светом, обращает к нему взгляд, удивляется тому, что увиденное ее привлекает и даже тянет, взбудоражено резко отдергивает себя, снова устремляется в изъеденный накипью кафель, пытается разглядеть его трещинки.

Теперь Зоя растеряна, она бегло обводит извилистые трубы взглядом, судорожно ищет ответ. Мирон безразличен ей, но от чего-то ей не нравится мысль о том, что он идет на самоубийство под предлогом призрачного шанса на свободу от пожизненной службы.

— Ладно… Я помогу. Кроме слов от меня что-нибудь потребуется? — голос ее звучит безжизненно холодно, но от чего-то небезразлично.

— Я пришлю тебе весточку.

— А кто у тебя в задании, расскажешь?

— Ахерон, — так же безжизненно отвечает Мирон.

— Справишься? — от чего-то вдруг неожиданно для нее самой, вырывается вопрос.

— Постараюсь.

— Не спросишь, кто у меня? — смутившись самой себя, говорит она.

— Я знаю, одноклассница. Мне жаль, — подавленно отвечает он.

— Ничего, я ее терпеть не могла.

На губах Зои проскальзывает легкая болезненная усмешка.

— И ты думаешь, она это заслужила? Она ведь не выбирала кем родиться, да и скорее всего сама не знает, кто она такая.

— Тем и лучше, прикончить ее в зародыше.

— Ты очень жестока, — ледяным голосом отвечает Мирон. От чего-то в его голосе она чувствует неприемлемое осуждение, но решает молчать. Стоит ли спорить с тем, кто собирается выбрать смерть вместо службы.

Она лишь поджимает губы и как-то невольно получается печальная улыбка. Сигарета заканчивается, и кажется время снова идет своим чередом. В тишине верещит сверчок. Мирон вдруг встает со своего места, не отряхиваясь, направляется к выходу, не попрощавшись. Его окурок летит в раковину на ходу. Зоя остается одна, непривычно расслабленная и даже растерянная. Моет руки, лицо, пытается вернуть себя в привычное собранное каменное состояние, но не выходит. Спустя пару минут возвращается на свое спальное место, но уснуть почему-то удается лишь от усталости под самое утро.