Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис. Страница 59

— Да вот же она, — капитан махнул рукой. — Пятьдесят шагов, вон, где окна горят.

— А где Рене?

— Поехал с Юнгером остальные ворота брать.

— Отлично, — ещё раз похвалил барон своего молодого офицера и поехал в комендатуру.

Печурка была мала, вряд ли она могла прогреть такое большое помещение, тем не менее, холодно тут не было. Может потому, что тут собралось полсотни людей. Мушкетёры, люди из рот Неймана, составляли охрану, а за длинными столами на лавках сидели местные. Были они в кирасах, но без шлемов, и даже у офицеров отобрали оружие. Горожане были хмуры, почти не разговаривали, и все как один обернулись на барона, когда тот вошёл в помещение.

Когда генерал проходит мимо пленных горожан, те отворачиваются с негодованием: дескать, видеть тебя не желаем!

Волков же улыбается. И останавливается возле одного из офицеров, заглядывает тому в лицо и, хоть офицер к нему и не поворачивается, узнаёт того.

— О, знакомые всё лица, — смеётся барон. — Кажется, мы с вами встречались. Извините, не припомню вашего имени… А звание ваше, по-моему, майор…

— Да, я майор Баумкоттер, заместитель командира городской стражи…, — нехотя пробурчал офицер.

— Верно-верно, Баумкоттер, — вспомнил генерал, — и приходили вы ко мне на званый ужин, чтобы сказать, что ужинать со мной не желаете.

— Так и было, — отвечал майор. Он всё ещё не желал ни встать, ни посмотреть на собеседника, так и сидел, пялясь перед собой. И всем своим видом выражал непреклонность.

— Ну, друг мой, не злитесь, умерьте свою ярость; ярость нужно было проявить чуть раньше, когда мои люди ворота открывали, но тогда вы, видно, ещё не разъярились как следует; а теперь-то что яриться, уже поздно, теперь лучше выказывать дружелюбие, — Волков снисходительно похлопал его по плечу.

А у майора вдруг взыграли чувства, может, от обидных слов генерала, а может, от его похлопывания по плечу, и он, отведя от себя руку Волкова, вскочил и выпалил:

— Дружелюбия не ждите от меня! Уж я вижу, к чему приводит дружелюбие к вам, к союзничкам. Таких, как вы и ваш курфюрст, союзников только дьявол мог нам подсунуть.

Хенрик и Максимилиан двинулись было к возмущённому пленному, а фон Готт на всякий случай уже и кинжал из ножен потянул, но генерал остановил их жестом и, продолжая улыбаться, только на сей раз улыбкой нехорошей, произнёс:

— Ах вот вы как заговорили, майор Баумкоттер? — он приблизился к нему и, заглянув майору в глаза, продолжил: — Союзнички вам не угодили, значит? Нехороши для вас мы? А вы, значит, чисты? Мы плохи, а вы честны? Да? А не вы ли, честные господа бюргеры, под городом ставите магазины с военными припасами? Не вы ли ждёте в гости знаменитого еретика? Не вы ли ему для сбора армии денег посылаете? — про это Волков наверное не знал, а лишь догадывался, но в сем жарком разговоре не преминул эту мысль озвучить, в надежде, что майор скажет хоть что-то в ответ. — Не вы ли, честные союзники, готовите войну, собираетесь уйти из-под руки герцога и забрать с собой все его земли, что за рекой? Не вы ли? Союзнички! Ну, отвечайте мне, Баумкоттер! Чего молчите? Что? Нечего вам ответить? Это потому, что имя ваше — вероломство и предательство. Как раз то, в чём вы меня и упрекаете. Именно из-за вашего вероломства герцог мне не даёт покоя, не отпускает меня в мои вотчины, именно потому я тут, с вами, в вашем грязном городишке, а не со своей семьёй.

Майор то ли поостыл, то ли испугался раздражения генерала, но дальше продолжать беседу с ним не захотел; он молчал. А генерал, ещё не остыв от перепалки, добавил зло:

— И ежели ещё раз осмелитесь ко мне прикоснуться, руку мою оттолкнуть, так я велю вас повесить на воротах, на тех самых воротах, что вы не уберегли.

Он обернулся и увидал капитана Вилли.

— Капитан, всех этих господ под замок!

— Как пожелаете, генерал, — отвечал мушкетёр.

Волков чуть подумал; он знал, что его молодой офицер хорош в деле, но в грамоте он хорош не так, а потому добавил:

— Как вернётся полковник Рене, передайте ему, что я прошу составить список задержанных: имена, должности, вера.

Волков уже прикидывал, как использовать пленных. Вообще-то он хотел часть из них отпустить. Вот только нужно было подумать, кого. Ну а теперь он собирался заняться делами победителей, то есть делами приятными, а именно намеревался осмотреть то место, в котором уже бывал и с которого начался его путь военачальника. Он обернулся к пленным горожанам:

— Господа! У кого ключи от арсенала?

Ни один из пленных поначалу не откликнулся, только сидели да переглядывались. Они боялись, боялись, как и толстяк Кохнер, что потом, когда начнутся разбирательства, им припомнят и что они сдали цитадель, и что сдали арсенал. Но миндальничать с ними генерал не собирался и посему произнёс:

— Либо вы мне отдадите ключи, либо прикажу моим людям обыскать вас. Обыскать без всякой чести, — впрочем, упоминал он «честь» только для слова или из вежливости, правила чести на горожан он распространять не собирался. Где честь — и где купчишки-бюргеры. Так что без всяких угрызений совести он распорядился бы обыскать всех присутствующих тщательно. Да и прибегнуть к пыткам, если того потребует дело.

Впрочем, у горожан хватило ума не доводить до того, и, очевидно с общего согласия, один из офицеров города встал, подошёл к ящику и извлёк из него связку больших ключей. И буркнул:

— Вот ключи от арсенала.

Один из мушкетёров взял у него ключи и передал их генералу.

— Вилли, не спускайте с них глаз, — приказал тот и пошёл к двери.

Он сел на коня и поехал к арсеналу. Было темно, но теперь и фон Флюген, и Хенрик уже не прятали ламп под плащами. И генерал вспоминал места, где они проезжали. Да, он тут бывал, ещё один поворот — и будут ворота арсенала. Не без труда и не сразу они отперли двери и вошли в большое здание арсенала. Хоть света было недостаточно, чтобы осветить весь зал, но Волкову и без света хватило увиденного, чтобы понять, что он делал всё правильно.

— Дьявол, я так и знал. — выругался генерал. — И здесь пусто!

— Как же пусто? — откликнулся из угла прапорщик Брюнхвальд. Он указал на ряды хоть и не новых, но отличных аркебуз, что стояли у стены. — Вон сколько здесь всего. А вон там, у входа, штук сто протазанов стоит, латы… Латы хорошие. На сотню людей хватит.

— А как вы думаете, прапорщик, — начал генерал, подходя к нему и оглядывая аркебузы, — Фёренбург богатый город?

— Ну, — Максимилиан усмехнулся, — судя по здешним ценам на всё — очень богатый.

— Очень богатый, — повторил генерал. — А вы когда по городу ездили, вы видели хоть на одной стене хоть одну пушку?

— Пушку? — переспросил Брюнхвальд и задумался.

— А когда мы сюда пришли, пушки на стенах кое где попадались, — продолжал Волков. — А теперь?

— Нет на стенах ни одной пушки, — за Брюнхвальда ответил Хенрик, — я и сам сейчас вспоминаю и тому удивляюсь. Нигде ни одного орудия не осталось.

— И вправду, — вспоминал прапорщик, — я тоже не видел.

— И здесь их нет, — Волков обвёл рукой большое и пустое пространство арсенала. — А я-то поначалу думал, что они их сюда свезли, тут собрали, чтобы нам не достались, если дело начнётся. Ошибался, значит.

— А я даже и не думал про пушки, — заявил фон Готт. — Не замечал, есть ли они на стенах, нет ли.

— Потому-то ты и не генерал, — едко заметил ему юный фон Флюген.

— Позубоскаль мне ещё, — пригрозил товарищу фон Готт.

А Максимилиан спросил:

— Так куда же они их дели?

— Вывезли, — догадался Хенрик.

— Верно, вывезли, — соглашался генерал.

— И от нас их спрятали! — снова произнёс Хенрик.

— Если бы так, то это было бы только полбеды.

— А что же может быть хуже? — удивился старший оруженосец.

— Они их не прячут от нас, — вздохнул Волков. — Ван дер Пильс уже собирается к нам сюда, и чтобы не тащить ему пушки по весенней грязи, горожане пушки свои ему прямо тут, под городом, передадут.