Снежный великан - Креллер Сьюзан. Страница 14

— Ничего ты не знаешь, абсолютно ничего!

Адриан почувствовал, что опять кричит, он дрожал всем телом и не знал, как заставить себя замолчать. Он снова напустился на мать:

— Ты ничего не знаешь, абсолютно ничего! Стелла и этот идиот — мне на них наплевать! Они меня не волнуют. Даже если они ежедневно будут отправляться в морские круизы или полетят на Луну — что из того, кому это интересно? Я не могу целый день заниматься какой-то соседкой. Что за ерунда! Стелла делает, что хочет.

Постепенно Адриан говорил все тише и тише; после окончания этого горячего выступления его голова медленно поникла и теперь устало свисала между коленями. Спина горбилась, руки безвольно пали и доставали до самого пола — казалось, жизнь навсегда покинула его большое тело.

Адриан слышал дыхание матери, все еще сидящей рядом с ним. И его голова, и его израненное сердце точно знали, в чем было дело, знали единственно возможную правду.

Адриан.

Он был один, один и один.

Мать тяжело вздохнула, и он увидел, как она медленно встала и пошла в сторону кухни. Но потом она остановилась, повернулась и сказала:

— Да, кстати, я ведь не просто так к тебе зашла. Здесь была Хелена. Недавно, когда тебя не было дома. Она хотела узнать, когда ей можно будет зайти к тебе. Кажется, ты знаешь зачем.

Адриан, сидевший с опущенной головой и даже не пытавшийся выпрямиться, выдохнул:

— Но я не хочу!

— Знаю. Но я должна тебе передать, что она все-таки зайдет, — дрожащим голосом произнесла мать и скрылась на кухне.

У Адриана даже не было сил крикнуть ей вслед: «Чушь, идиотизм, все неправильно! Хелена — это имя ты можешь забыть раз и навсегда. Хелена! Хелена!»

У Адриана даже не было сил сказать: «Ее зовут миссис Элдерли, ясно?»

ГЛАВА 10

И все же миссис Элдерли пришла.

Ей потребовалось по меньшей мере пять попыток, прежде чем она попала в комнату Адриана и упала в его желтое кресло с таким видом, словно просто была где-то рядом и внезапно захотела заглянуть к нему. Конечно, это была полная ерунда, в которую Адриан ни за что бы не поверил, — ведь миссис была рядом не только сейчас, но и всегда.

Однако миссис сама довольно быстро созналась в истинной причине своего визита:

— Ты знаешь, почему я здесь. Ведь ты хотел нарисовать мой портрет, помнишь?

— Я не рисую. Это меня больше не интересует. Ты можешь уходить, пока.

Миссис должна была заметить уничтоженные рисунки, ведь весь пол в комнате был покрыт обрывками бумаги, серо-белыми клочками, похожими на снег, — под ними даже ковер нельзя было разглядеть.

Но казалось, миссис Элдерли и не думала покидать уютное кресло. Она осталась сидеть и пристально посмотрела Адриану прямо в глаза. Ей тут же все стало ясно: глаза миссис всегда все понимали — иногда это было хорошо, но чаще просто ужасно. Особенно тогда, когда ты совсем не хотел, чтобы кто-то понял, что творится у тебя на душе.

Адриан знал, что миссис Элдерли прочла в его глазах, он чувствовал, как она вытягивает из него все, что случилось с ним за последние недели: беспросветный мрак, гнев, бурные приступы ярости, а потом еще и громкое многонедельное молчание.

В школе ему докучали пустые фразы, которые раньше он просто пропускал мимо ушей. Смех одноклассников над его жалкой фигурой во время прыжков в высоту — именно над ним. Шепот в классе — к кому бы он ни относился — Адриан всегда принимал его на свой счет.

Постоянным ворчанием он отпугнул от себя немногих друзей из класса, а еще провалил два теста, сдав пустые листы. Дома он разорвал очень много рисунков с радостными лицами и даже наорал на родного отца, в то время как мимо матери проходил всегда молча. Он хлопал дверьми, мало ел и разгромил по меньшей мере три рождественские композиции в городе, пусть даже совсем маленькие и скрытые от посторонних глаз. Однажды кто-то где-то крикнул «Метр девяносто!» — но его больше ничего не волновало. По вечерам, в заснеженных сумерках, он часто оказывался вблизи улицы, на которую выходили двери домов Стеллы и Дато. Раз за разом он стоял там и поджидал их, а потом видел, как они вылезали из старенького «Фольксвагена»: переполненный гордостью грузинский наглец, Тамар и, наконец, Стелла, всегда энергично потиравшая руки, словно мороз был для нее действительно чем-то необычным.

Руки Стеллы.

Очень далеко.

В прошлом.

Один раз Стелла даже заметила Адриана. Она остановилась и бросила на него взгляд — уничтожающий, Адриан был уверен в этом, хотя так и не смог истолковать его. И он действительно почувствовал себя уничтоженным сверху донизу — сначала в груди, потом в пульсирующем животе и, наконец, в ногах, мышцы которых становились все более дряблыми.

— Метр девяносто! — уже почти кричала миссис.

— Метр девяносто! Ты еще жив? Или мне позвонить Герингерам?

Герингеры были главными организаторами похорон в их городке, старый хрыч и целый выводок чрезвычайно серьезных сыновей, — нет, ей не стоит туда звонить.

— Нет! — сказал Адриан. — Ты стара, но не настолько. Кроме того, они и сами явятся, не беспокойся.

Миссис и бровью не повела, но Адриан видел, что выражение ее глаз изменилось, ее взгляд беззвучно смеялся, и она сказала:

— Как бы то ни было, я здесь, чтобы предложить тебе deal [3]. Настало время мне избавиться от одной тайны. Ты готов?

— Можешь оставить свои тайны при себе, мне все равно до них нет никакого дела. А вот для слова «deal» ты слишком стара.

На этот раз на лице миссис Элдерли появилась гримаса, понять которую было трудно: какое-то пренебрежение и сочувствие. Адриан знал, что миссис не любила, когда кто-то придумывал оскорбление и повторял его снова и снова.

— Но эта тайна не может тебя не заинтересовать, — проскрипела она. — Итак, сделка такова: ты рисуешь мой портрет, а взамен я открою тебе свой секрет.

— Я дилетант и совсем не умею рисовать, — проворчал Адриан.

— Не старайся казаться меньше, чем ты есть на самом деле, Метр девяносто.

Теперь Адриан сочувственно посмотрел на миссис. Это была древняя шутка, которую она придумала вместе со Стеллой и над которой он не смеялся уже в течение нескольких недель.

— О’кей, тогда еще раз, — сказал Адриан. — Я больше не рисую.

И, черт побери, это было правдой. Единственное, что сейчас интересовало Адриана в рисунках, — возможность их разорвать. Кроме того, все равно портрет миссис был только предлогом. Адриан собирался нарисовать их всех: родителей, мать Стеллы, Вейта и даже псевдосестру — чтобы в конце спросить свою соседку, не согласится ли позировать и она: это совсем недолго, правда, все пройдет быстро, честное слово. Это должно было быть бесплатным проездным, разрешением в течение получаса просто смотреть в лицо Стеллы. И — стоп. Все кончено.

Теперь миссис молчала.

Теперь Адриан молчал.

Взгляды двух индейцев, зацепившиеся друг за друга, напряженный танец глаз — и сплошное молчание: последний из могикан и предпоследний.

Вероятно, прошло не менее пяти минут, когда миссис Элдерли сделала нечто, что было совсем не по-индейски. Для этого она не шевельнула пальцем, не повернула голову, и, хотя она по-прежнему как-то дышала, ее грудная клетка не поднималась и не опускалась. Миссис сделала то, что все изменило.

Она скосила глаза.

С выдержкой мирового рекордсмена по задержке дыхания, но без всякого напряжения она долго смотрела на свой нос. Миссис мастерски не переводила взгляд ни на что другое и при этом выглядела так, словно в этом не было ничего необычного. И тогда Адриан рассмеялся, впервые за несколько последних недель: он хохотнул совсем коротко, тихо, не горько и не болезненно. И наконец на душе у него потеплело — хотел он того или нет.

Доброе, недолгое тепло оттого, что кто-то делает хорошее для другого человека.

Оттого, что кто-то специально для тебя косит глазами.