Снежный великан - Креллер Сьюзан. Страница 22

Неожиданно он почувствовал, что холод снова отступил, — теплые толстые пальцы отца точно легли между ребрами Адриана, и он вдруг понял, как сильно похудел за последние недели.

Все это время он ел только самое необходимое, в основном по вечерам и по выходным, когда находился под присмотром родителей. Он постоянно куда-то спешил, и его худоба не вызывала у окружающих подозрений — ведь никто не замечает, когда и без того тощий человек теряет вес. Но сейчас… сейчас отец впервые почувствовал выпирающие ребра сына, но ничего не сказал, мягкий и вспыльчивый человек-медведь. Вместо этого он помог ему улечься в ванну и присел на ее край.

После купания он поспешно вытер Адриана насухо и надел на него тесноватую пижаму с застиранным Суперменом, которую приготовила мать. Адриан ощутил запах стирального порошка и почувствовал себя в безопасности — совсем маленьким, ребенком. И постельное белье, на которое его вскоре уложили, тоже пахло детством, младенчеством; он заметил, что отец расстелил гимнастический коврик, достал одеяло и улегся рядом с его кроватью. А потом Адриан отключился и вскоре вновь очнулся снова и снова он проваливался в беспокойный сон и возвращался из него.

Когда Адриан окончательно проснулся от резкой боли в горле, в комнате было светло: по-видимому, новый день уже давно был в разгаре. И тогда Адриан увидел это. Эту картину.

Эту прекрасную картину, от которой можно было умереть со смеху.

И что-то тревожное и теплое наполнило его душу — так бывало, когда он слышал на улице завывание сирены и мысленно направлял машины «Скорой помощи» в противоположную от своего дома сторону.

Эта незабываемая картина.

На полу рядом с кроватью лежал не только отец — теперь родители были в полном составе: две упавшие фигурки, оберегавшие ночной сон своего сына, тихо дышавшие и громко храпевшие, — здесь, в комнате, и там, в рождественских яслях. Отец положил руку на талию матери; в ночной рубашке в цветочек, она высунула из-под одеяла бледную ногу в теплом шерстяном носке — из них двоих именно она громко храпела, приоткрыв рот. Спутанные волосы падали ей на лицо, и она выглядела далеко не красавицей.

И тем не менее.

Адриан знал это.

Никогда, ни разу в жизни, его мать не была ему так дорога, как в это холодное зимнее утро.

ГЛАВА 16

Легкие Адриана продержались еще два дня, а потом сдались, громко и болезненно. После самой холодной ночи в своей жизни он все время оставался в постели — казалось, силы окончательно покинули его. Время от времени он пытался встать, но его ноги всякий раз подкашивались.

Мужество сделать один шаг.

Оно тоже подкосилось.

Часто у его кровати кто-то сидел, в основном отец, который просто находился рядом или кормил сына сухариками, или печатал что-то на своем ноутбуке, ошибочно полагая, что Адриан его не слышит. Родители отложили приготовление рождественского жаркого, утверждая, что после праздника гуси все равно кажутся намного вкуснее. Из уст отца, любившего хорошо поесть, эти слова звучали как хитроумная ложь, но у Адриана не было сил, чтобы посмеяться над ним.

Температура появилась не сразу. Сначала у Адриана заболело горло и ему стало трудно глотать, и только потом его охватил жар; кроме того, начался лающий кашель, от которого разрывалась грудь.

— Мой мальчик, — снова и снова говорил отец.

— Все будет хорошо, — снова и снова утверждала мать, точнее — пыталась утверждать, но, так как она была плохой актрисой, ее слова каждый раз звучали как вопрос.

И когда все стало как раз нехорошо и Адриан начал кашлять еще громче, а его грудная клетка болела все сильнее и сильнее, они в очередной раз вызвали врача, который выслушал больного: «Воспаление легких, плеврит, три таблетки ежедневно, и все наладится, и, пожалуйста, строжайший постельный режим!»

Теперь уже не было никакой необходимости в том, чтобы родители все время находились возле Адриана. Он определенно не собирался еще раз выходить на холод, чтобы уж наверняка довести до конца собственную заморозку. Он просто лежал в постели и кашлял, в то время как в его комнате тихо работал телевизор; Адриану приходилось терпеть плохую игру актеров в послеобеденных сериалах, а позже, по вечерам, выслушивать все эти преждевременные обзоры событий за год. В них никогда не было ни слова о последней неделе декабря, словно о ней не стоило и говорить.

Его лихорадило, он мерз и потел, позволял вливать в себя чай, проваливался в забытье, постоянно просыпался от кашля со взмокшими от пота волосами и слушал разговоры родителей, которые ни словом не обмолвились о самой холодной ночи в его жизни. Так что Адриан уже и сам почти поверил.

Что ее никогда и не было.

Разве что отец рассказал, как совершенно случайно проснулся посреди ночи и решил посмотреть, по-прежнему ли комната сына заперта на замок. После этого он снова дал Адриану чаю — глоток за глотком — и не задал никаких вопросов.

И не потребовал никаких ответов.

Впрочем, Адриан все равно не смог бы ничего объяснить, ни в чем раскаяться, так как все последующие дни и ночи пребывал в полусонном состоянии: он мог только спать, ощущая неимоверную усталость. По ночам он иногда слышал, как мать плакала и отец ходил по дому, но он ничего не мог поделать. Только спать.

Обмолвившись несколькими пустыми фразами, мать и отец перешли на другой язык: на язык взбитых подушек и невинных взглядов, на язык холодных компрессов и горячего чая, на язык сухих глаз и родительского молчания. Но если мать на самом деле почти ничего не говорила и в присутствии Адриана не проронила ни одной из своих привычных слезинок, то отец хотя бы время от времени что-то рассказывал, используя больше полутора предложений. И Адриану казалось, что таким образом тот хотел отвлечь прежде всего самого себя.

Самое удивительное заключалось в том, что в соседнем доме практически все узнали о болезни Адриана. Впрочем, родителям удалось сохранить тайну, и, кроме врача, никто не догадывался, каким образом их сын заработал воспаление легких. Даже миссис Элдерли. Хотя обычно она выясняла все, что стоило знать о случившемся.

И когда три дня спустя после самой холодной ночи в жизни Адриана она сидела у его кровати, он внимательно вглядывался в ее морщинистое лицо, пытаясь понять, что ей уже удалось разузнать. Может быть, той ночью она подходила к холодильнику, чтобы выпить молока прямо из пакета, кто ее знает. Но на лице миссис не было ни намека на то, что она видела смерть, с которой не закутанный в одеяла Адриан сидел на качелях, — ничто, действительно ничто не позволяло предположить, что бабушка Стеллы телепатически узнала о произошедшем.

Она погладила Адриана по голове, что было на нее совсем не похоже, и спросила:

— Мы немножко уменьшились, да?

Адриан ответил продолжительным приступом кашля, и миссис Элдерли терпеливо ждала, лишь изредка вздрагивая, когда он лаял уж слишком громко. Колющая боль в ребрах, возникавшая при этом, была почти нестерпима, она напоминала боль в боку при беге на длинные дистанции — Адриан ненавидел спорт.

— Да, ты так считаешь? — спросил он слабым голосом. — Так кажется потому, что я лежу.

Миссис внимательно посмотрела на него, ее губы улыбались, и тем не менее она выглядела озабоченно.

— Ты хоть раз смотрелся в зеркало? — спросила она неожиданно дрогнувшим голосом. — Ты выглядишь как мертвец.

После этих слов Адриан закашлялся так сильно, что его чуть не вырвало. Ну конечно, он видел себя в зеркале: осунувшееся лицо приобрело цвет грязного снега, под глазами с застывшим взглядом лежали глубокие тени, и хотя отец без устали запихивал в сына один сухарик за другим, Адриан не становился жирнее, — да, он знал, как он выглядел.

— Не беспокойся, — сказал он. — Я бы это заметил. Я имею в виду, если бы я умер.

Потом они просто сидели, и миссис выдыхала тишину, которую Адриан дробил кашлем на маленькие порции. После довольно продолжительного молчания миссис Элдерли оглядела в комнату. Вероятно, она заметила, что здесь было прибрано и на ковре не валялись клочки бумаги, так как она сказала: