Память льда - Эриксон Стивен. Страница 36

Паран кивал, слушая собеседника. Ничего удивительного. Лорн мертва, и ее место не могло долго пустовать.

— Есть новости о моей семье?

— Твоя сестра Тавора сумела отстоять… не все, конечно. Она спасла владения Паранов в Унте, пригородные имения… большинство долгосрочных торговых контрактов. Но для твоих родителей… потрясения оказались чрезмерными. Первым скончался твой отец. Затем и мать последовала за ним по ту сторону врат Худа. Так что прими, Ганос, мои запоздалые соболезнования.

«Другого я от Таворы и не ждал. Скорблю ли я по родителям? Если честно, то не очень, так, постольку-поскольку».

— Благодарю вас за известия, господин главнокомандующий. По правде говоря, я потрясен ими меньше, чем вы предполагали.

— Не торопись, Ганос. Это еще не все новости. Как и всех нас, тебя объявили мятежником и преступником. Естественно, угроза для вашей семьи возросла. Выбор у Таворы был невелик: либо помогать уничтожать других, либо самой пополнить число жертв. Великая чистка — так это называлось на официальном языке. Тавора тщательно все продумала. Такой беспощадной жестокости Унта еще не видела. Девушек из знатных семей насиловали, а потом убивали. Ликвидировали всех детей и подростков, чтобы старинные фамилии уже никогда не возродились. Опять-таки официального приказа правительства на этот счет не было. Возможно, Ласин даже не знала о том, что вытворяет ее адъюнктесса.

— Фелисин жива? Если нет, так прямо и скажите. Подробности мне знать ни к чему.

— Фелисин жива, капитан. А узнать подробности тебе будет нелишне.

— И какую же цену Таворе пришлось заплатить за это?

— Тавора далеко не всемогуща, хотя и стала адъюнктессой. И потом, судя по ее действиям, не скажешь, что она была склонна кому-либо покровительствовать. Даже собственной сестре.

Паран закрыл глаза.

«Адъюнктесса Тавора, — мысленно произнес он. — Ты всегда была честолюбивой, сестричка. А теперь тебе есть где развернуться».

— Так что с Фелисин? Ее бросили в тюрьму?

— Ее сослали на отатараловые рудники, капитан. Не пожизненно, в этом можешь не сомневаться. Как только страсти в Унте поулягутся, твою младшую сестру потихоньку, без лишнего шума, вернут назад.

— Ее вернут лишь в том случае, если это не повредит репутации Таворы.

У старика округлились глаза.

— Как ты сказал? Репутации?

— Не среди знати, нет. Там ее, вероятно, считают чудовищем и проклинают. Но Тавору это не волнует. Ее вообще никогда не заботили подобные вещи. Я имею в виду репутацию Таворы в глазах Ласин и ее окружения. Все остальное для моей сестры не имеет ровным счетом никакого значения. Императрица нашла достойную замену Лорн. — Паран говорил спокойно и взвешенно, как будто речь шла не о его родных сестрах, а о каких-то совершенно посторонних людях. — Вы же сами сказали, что выбор у Таворы был невелик. И вообще, по большому счету все это произошло из-за меня. Великая чистка — изнасилования, убийства, смерть моих родителей, все, что выносит теперь Фелисин, — это моя вина.

— Постой, капитан… Что ты такое говоришь?

— Не беспокойтесь, я не рехнулся, — улыбнулся Паран. — Отпрыски Дома Паранов способны выдержать буквально все. Мы можем выжить в любых условиях. Наверное, мы трое — настоящие звери, лишенные совести. Позвольте еще раз, господин главнокомандующий, поблагодарить вас за известия. А теперь лучше расскажите, как прошла ваша встреча с Каладаном Брудом.

Паран изо всех сил старался не замечать сочувствия, сквозившего во взгляде Дуджека Однорукого.

— Переговоры прошли успешно, капитан, — ответил старик. — Твой полк выступает через два дня. Быстрый Бен останется здесь. Потом он вас догонит. Уверен, твои солдаты готовы к…

— Так точно, вполне готовы.

— Вот и прекрасно. Тогда я больше тебя не задерживаю.

Вместе с темнотой на мир опустилась тишина. Паран стоял на вершине большого кургана. Ласковый, едва ощутимый ветерок касался его лица. Ему удалось покинуть лагерь тисте анди, не столкнувшись ни со Скворцом, ни с остальными сжигателями мостов. Ночь располагала к одиночеству, и капитан был доволен, что никто не тревожит его здесь, на этом скорбном месте, полном воспоминаний о боли и страданиях.

«Сколько их тут, лежащих внутри кургана? И сколько воинов, расставаясь с жизнью, в отчаянии звали своих матерей? Когда человек умирает, он снова превращается в маленького испуганного ребенка.

Многие философы склонны считать, что мы навсегда остаемся детьми, а так называемая взрослость — не более чем одежда или доспехи. И приближающаяся смерть рвет их в клочья.

Пока мы живы, мы покорно носим этот панцирь, хотя он сжимает нам тело и душу. Но панцирь дает защиту, притупляет удары. Чувства теряют свою остроту, они не разрывают человека, а оставляют всего лишь царапины и ссадины. Впрочем, и те скоро заживают».

Паран запрокинул голову. Затекшие плечи и шея отозвались тупой болью. Он глядел в небо; мышцы саднило так, что на глаза наворачивались слезы, заставляя его моргать. Собственное тело казалось сейчас Парану смирительной рубашкой.

«Но разве можно убежать от воспоминаний? Нет, ни от них, ни от озарений никуда не скроешься. — Паран жадно глотнул прохладного воздуха, словно бы вместе с ним хотел вдохнуть холодное равнодушие далеких звезд. — Страдания — вовсе не дар, они не окупаются и ничего не дают человеку. Достаточно взглянуть на тисте анди… Хорошо хоть боль в животе улеглась. Или это лишь затишье перед новым приступом?»

Над головой проносились летучие мыши, хватая и тут же пожирая добычу. К югу от кургана, будто горстка догорающих углей, светились огоньки Крепи. Далеко на западе проступали угрюмые очертания Морантских гор. Паран не сразу сообразил, что он стоит, плотно обхватив себя руками, будто пытаясь удержать все свои переживания внутри. Он не привык проливать слезы и сетовать на судьбу. Холодность и отчужденность были знакомы ему с детства (возможно, он таким родился), а обучение в офицерской школе лишь усугубило эти качества.

«Что ж, Тавора, ты рассчиталась с нами обоими. Ты сполна отплатила и мне, и младшей сестре за все насмешки… Ох, моя дорогая маленькая Фелисин, как-то тебе сейчас живется? Отатараловые рудники — неподходящая почва для такого нежного цветка, как ты».

Сзади послышались шаги. Паран закрыл глаза.

«Хватит с меня новостей. Больше ничего не хочу знать».

— Вот ты где, капитан, — произнес Скворец, кладя руку ему на плечо.

— Захотелось послушать тишину, — пояснил Паран.

— А мы тебя искали, но никак найти не могли. После разговора с Дуджеком ты как сквозь землю провалился. Спасибо Серебряной Лисе — это она сказала, где ты.

— Кто такая Серебряная Лиса?

— А это уж ты сам для себя должен решить, — ответил бородатый командор.

— Прошу прощения, но я сейчас не в том настроении, чтобы разгадывать загадки, — хмуро взглянув на Скворца, промолвил Паран.

Командор понимающе кивнул:

— Придется потерпеть, капитан. В общем, расклад следующий. Я могу понемногу подталкивать тебя к разгадке, вести вперед шажок за шажком. Или же хорошенько подтолкнуть и отправить в полет. Я предпочитаю второй вариант. Возможно, когда-нибудь, оглянувшись назад, ты вспомнишь этот наш разговор и поймешь, почему я сделал такой выбор.

Паран хотел было сказать, чтобы Скворец оставил его в покое, но промолчал.

— Они ждут нас у подножия кургана, — продолжал командор. — Там только Молоток, Быстрый Бен, Мхиби и Серебряная Лиса. Я позвал целителя и мага на тот случай, если у тебя появятся… сомнения. Оба потратили немало сил, чтобы убедиться в… истинности случившегося.

— Вы можете выражаться яснее? — не выдержал Паран. — Хватит уже ходить вокруг да около!

— Серебряная Лиса — девочка из клана рхиви. И одновременно она — возродившаяся колдунья Рваная Снасть.

Капитан медленно перевел взгляд к подножию кургана, где виднелись четыре силуэта. Над девочкой разливалось красноватое сияние — свидетельство магической силы, унаследованной этим ребенком и пробудившей горячую дикую кровь в ее жилах.