Вампиры в Москве - Клерон Кирилл. Страница 34

— Ну и как, ограбил?!

Какой бы гаденыш ни пригрел его кровные, их не вернуть, поэтому стоило продолжать последовательно развивать версию:

— Да, он и взял, чтоб ему тысячу раз пусто было на этом и том свете, чтоб он сдох, раз мои карманы пусты. Больше некому.

(— святая наивность, а как грозно ругается):

— И много было?

— Да уж немало — шестьсот рублей. Для кого-то может и ерунда, а я собирался несколько месяцев на них жить в деревне. Да, собирался…

Следак сладко зажмурился, словно беззаботный отдыхающий под южным солнцем. Деньги взял его дружок опер Малючков, прикарманил прямо из кармана брюк бесчувственного и обмякшего тела и честно поделил со своим «подельником», следаком Грищуком. Да и как мог не поделиться, если они вместе обнаружили пострадавшего.

Деньги весьма пригодились. С их помощью все произошло, словно в песенке:

Девчонки падки на лаве…

Их только отведи в кафе

Бокал шампусика налей

Ну и в постель тащи скорей…

Версия пострадавшего о нападении с целью похищения денежных знаков была весьма на руку слегка на руку дружкам, потому благодарный следак даже предложил закурить:

— Спрячься под простыню, чтобы никто не видел, и сделай несколько затяжек. Сразу полегчает.

— Спасибо, не курю. Вот если бы пивка…

За пивом надо было бежать на улицу, а так далеко благодарность не распространялась. Да и вообще, кто кому жизнью обязан? Разве не стоит жизнь жалких 600 рублей?!

Следак преисполнился сознанием собственной значимости, надулся и поведал, что именно его должен Ганин благодарить за спасение. А еще больше опера Малючкова, дежурившего тем вечером по району на патрульной машине, в которой сам Грищук сидел за компанию. Услышали крик о помощи, мигом помчались на зов и доблестно спугнули негодяя. Поэтому неплохо бы получить благодарность — не деньгами, обижаешь, а записью в книге отзывов РОВД.

— Что, неужели и у вас такая появилась?

— Перестраиваемся…

Реально же, милиция оказалась на месте инцидента не чтобы совершенно случайно, хотя и не по недоразумению. Просто Малючков с Грищуком, оба изрядные бабники, сняли двух симпотных телок, которые топтались у ресторана Валдай, уже потеряв всякую надежду попасть вовнутрь. Честные, хорошие девчонки. Не какие-нибудь наглые шмары и продажные проститутки. Галантный опер пригласил их в шашлычную Haupu, что около Таганского метро, где ему никогда не откажут в козырном столике и лучших кусочках, а пока решили прокатиться с ветерком-сиреной, аппетит нагулять. Никакого крика о помощи они не слышали и лишь чудом не сбили в плохо освещенном переулке эту странную парочку, которая то ли обнималась, то ли боролась. После того, как длинный тип в плаще убежал, а второй грохнулся без чувств и весь в крови, стало ясно, что дело тут нечисто. А ведь они — блюстители порядка…

— Ну и были ли какие особые приметы у нападавшего, может рука отсутствовала или глаза?

— Особых примет нет, пет сорок, все на месте. Глаза… глаза злые, с красными белками…

— И что же вы от обладателя злых глаз сомнительные предложения принимаете? — не ясно, к месту ли, но иронизировал опер.

— Внешность обманчива. Недавно…

Понимая, что беседа перерастает в общетеоретическое русло, следак предложил подписать показания и деловито поспешил откланяться:

— Будем искать вашего злодея.

— Желаю успеха!

На выходе из больничного коридора Малючков не преминул построить глазки и молодцевато подкатить к хорошенькой медсестре, недавно потерявшей «ухажера». Уж не знаю, обещал ли следак подарить ей модные духи или чем другим пользительным соблазнял, но через минуту разговора уже бойко записывал ее телефончик прямо на бланке протокола допроса Ганина. Вот это настоящая оперативность!

ВЫХОД ИЗ БОЛЬНИЦЫ

Больница осталась позади, скрылась за зелеными липами и серым забором, но что же дальше? Дальше-то что??? Выздоровевший Ганин пока не придумал лучшего продолжения, чем отправиться к своему образованному квартиранту — может, войдет студент в его бедственное положение, немного деньжат подкинет. Ведь недорого сдал квартиру, совсем недорого. Погода стоит отменная, и Ганин идет до дому пешочком — продышаться после гнилой больничной атмосферы, косточки размять.

В это же самое время Ерофея одолевают другие проблемы, куда более приятные. Основательно запудрив мозги смешливой ПТУшнице, он объясняет ей причину своей нелюбви к историческим дисциплинам( пока рука медленно ползет по направлению от коленки под юбку):

— У истории слишком кровавый цвет лица, слишком кровавый. Сколько стран, сколько веков, сколько идей и всегда одно и то же — кровь, кровь, кровь. А уж история КПСС просто замешана на крови, на крови и маразме. Постоянные революции, репрессии, расстрелы. Прямо учебник всеобщего насилия какой-то. А наши люди, так это просто самовоспроизводящееся пушечное мясо, стадо баранов для бойни. Так что я еще не сильно через эту историю пострадал, всего-то из Универа вылетел…

Ерофей с удовольствием затянулся хорошей сигареткой Маrlbоrо и продолжал убедительно рассуждать:

— Очень даже неприятно было сдавать такую бесчеловечную дисциплину, я ведь обладаю тонкой душевной организацией, красивым воспитанием, вида крови не переношу с детства. Я даже курицу не могу зарезать с открытыми глазами. Да что там курицу — даже новорожденного цыпленка не могу.

В этих последних фразах Ерофей практически не лгал — редкий случай в его многолетней практике врунишки, почти уникальный. Он действительно не переносил вида крови. Еще в третьем классе, поехав с соучениками и классным руководителем на экскурсию в Третьяковку, юный Ерофей грохнулся в глубокий обморок аккурат перед картиной Иван Грозный убивает своего сына. Сотоварищи хором убеждали его, что кровь не настоящая и тихонько подсмеивались над бледным лицом, но пока впечатлительному мальчику не дали понюхать нашатыря, ноги отказывались повиноваться. Если же предстоял анализ из пальца, тут с ним настоящая истерика случалась. Краем уха прослышав о болезни, при которой кровь не сворачивается, юный Ерофей внушил себе, что и он умрет так же — от потери крови. Вот она, начинает течь тоненькой струйкой и ее уже не остановить.

Рука уже уверенно находилась на пухленьком бедре и скользила в правильном направлении, а девушка отрывисто дышала, всем своим видом демонстрируя полную готовность незамедлительно заняться сексом, на худой конец, любовью, но Ерофей обязательно хотел закончить свою выдающуюся мысль:

— Да если бы и не выгнали из Универа, сам бы ушел. Сто пудов! Тухлая и бестолковая лавочка, скопище идиотов. Больно надо штаны шесть лет просиживать, когда вокруг такие перспективы не хилые. Бабки валяются под ногами, хоть большой лопатой греби. Меня тут приглашают в одно советско-британское СП, Ла-Манш называется, генеральным директором, дела там всякие прибыльные с нефтью и металлами проворачивать, но я пока думаю. Лениво что-то, да по утрам надо больно рано вставать!

Впрочем, это уже явный перебор. ПТУцжица и так основательно разомлела, а трусики ее, простите за пикантные подробности, просто-напросто намокли. Кстати, а что в этом реалистичном наблюдении такого уж неприличного — обычная физиология, женщины теперь тоже имеют право на оргазм.

Соответствующий орган Ерофея изрядно напрягся и встал в боевую стойку и… Вот ведь облом-петрович, вот ведь страшный непер — как раз в это не вовремя раздался звонок в дверь. Сначала бывший студент решил никак не реагировать и продолжить любовные игры, но настойчивый трезвон продолжался. Да, могут ведь и до посинения жать…

С сожалением перестав лапать податливую девушку, Ерофей пошел в коридор:

(— боже милостивый, кого это нелегкая принесла! и в глазок ничего не видно):

— Кто там?

— Ерофей Иванович, это я, хозяин квартиры, Ганин!