Вампиры в Москве - Клерон Кирилл. Страница 38

(— надо выпить столько, чтобы не чувствовать голода, чтобы ничего не чувствовать)

Этот растрепанный дядька с перевязанным лбом, обиженным взглядом и колючим взглядом не вызвал в Василе особого сочувствия — да мало ли таких бедолаг кругом шастает, особенно с началом перестройки и сопутствующих процессов. Если всем сопереживать, в мать Терезу превратишься, а кто оценит этот подвиг?! Он и сам-то не особо на коне, скорее на общипанной курице. Василь просто угадал, просто почувствовал, что ершистый прохожий наверняка готов напиться напропалую, а это очень кстати, совпадение желаний. А одному пить не то чтобы западло, а просто не хочется — ведь не алконавт, да и деньжат немного не хватает.

— Что случилось, братишка?

— Катастрофа.

— Кто-то умер?

— Вера и надежда, а любви и не было.

— Надо выпить…

Ганин и сам понимал, что надо выпить. В последнее время это желание появлялось в нем все чаще. И он не виноват — жизнь виновата. Пусть борцы за трезвость трындят всякую чушь, но бывают такие состояния души, когда существует только два выхода: напиться или повеситься. Почему же они такие жестокие, те, кто советуют с умным видом:

— Вином и водкой горю не поможешь.

Ерунда! Надо пить, обязательно надо и обязательно много, ибо даже ужасы белой горячки меркнут по сравнению со многими кошмарными реалиями нашего бытия. Как меркнет пожар перед атомным взрывом.

Но это в теории. На практике же уже состоялось предварительное знакомство двух наших героев, знакомство, вполне достаточное для совместного распития. А имена и прочие детали легко узнать в процессе. Поэтому Василь изъяснялся предельно кратко и конкретно:

— Во, есть пятнадцать рублей. Если слегка добавишь, можем купить две по ноль пять кристалловские, ГОСТу соответствует, не самопальные.

— Какие еще ноль пять?

— Поллитра…

— А чего?

Нет, что ни говори, чудак-человек ему попался. Хотя чудаков-то много вокруг шныряет — одни картинные галереи открывают, другие с балкона от неразделенной любви выбрасываются. Но настолько чудаковатых все-таки немного, а то жди бедлама… Чего пить? Конечно же ее, родненькую, беленькую… И в радость неплохо идет, а уж как в жилу, если беда или просто настроение гадостное! Едва начнут на сердце скрестись кошки, так налей им в блюдечко стопарик водочки — сразу нежно замяучут, начнут ластиться. Сразу все репейники, все колючки превратятся в трын-траву:

— Водки возьмем — две бутылки, и колбаски… Импортную салями брать не будем, пустая трата денег, а вот докторскую уважаю. Хорошая.

— Да она же из бумаги!

— Сам ты из бумаги, отличная закусь.

Водка не являлась любимым напитком Ганина и докторскую колбасу он со знанием дела презирал, но теперешнее его положение тоже нестандартно. Не каждый день оказываешься в родном городе без крыши и почти без денег. Не каждый день выходишь из больницы после покушения злобного вампира в фиолетовом плаще. Не каждый. Вот и родилось логичное оправдание необходимости согласиться с патриотическими гастрономическими пристрастиями своего нового знакомого:

— Ну, поступай, как знаешь!

До чего хорошо летом, особенно тем, кто пережил бездомную страшную зиму! Особенно если замерзал на улицах и изгонялся бдительными жильцами и злыми милиционерами с замусоренных чердаков и вонючих подвалов. Если на ночь угощал свой голодный желудок безумными фантазиями о кусочке жареной курицы. Вот уж действительно, благодать с неба спустилась, и тут изволь не зевать, отрывайся по полной в эти золотые денечки. Найди себе уголок природы с двумя деревцами, пусть и пыльно-пожухлыми и тремя травинками, пусть и чахоточными, разложи газетку, пусть и с очередной сумбурной речью члена политбюро, и пируй себе на здоровье, сколько влезет и на сколько шишей хватит. А если в двух шагах еще и река протекает, пусть и несколько вонючая, так вообще лафа! Легко льется водочка, легко жуется колбаска, а еще легче открывается душа. Ей нечего скрывать, она нараспашку, она гордится своей наготой:

— А мне тут давеча есть захотелось, то есть жрать, зашел я в супермаркет, сунул пачку сосисок и несколько сырков под рубашку и вышел. А охрана даже не очухалась! Вот дармоеды!

— А я жене с ее красавицей-подругой часто изменял. Ну, скажу тебе по секрету, какие у нее…

— А я…

Прошел час, а может и три — время никакого значение не имеет. Биолог начал потихоньку плыть — сначала лишь глаза умиленно закатывал, да чему-то своему под нос посмеивался, а потом погреб уже посильнее, почти понесся — спутал Василя со своим дядькой и стал приставать, когда спиннинг вернет, назвал Горбачева американским шпионом, с трех попыток так и не смог выговорить известное коммунистическое слово экспроприация:

— А ты знаешь, как по нашему переводится: Errare humanum est? Вижу, ни хрена ты не знаешь. Это переводится так: Кошка сдохла, хвост облез… Ха-ха-ха…

Говорить с пьяным занятие неблагодарное и под силу далеко не каждому менее пьяному, поэтому хлебнул Василь еще глоточек и начал мало-помалу кумекать:

(— и что же мне с ним делать, не бросать же здесь?! глядишь, менты в вытрезвяк заметут, а то и хулиганы пристанут и прямо здесь отметелят, да отметелят-то еще ладно, заживет, а сколько кругом лихих людишек шастает, последнее отнимут, за ботинки удавят)

— Ведь могут? — вырвался вопрос вслух.

— Мммогут… — не понятно на что ответил Ганин

Василь же продолжал внутренний монолог:

(— да и сам, когда выпьешь, не друг себе — перегнешься через парапет в речку блевануть и бултых! глядишь, всплывешь километров двадцать ниже по течению, ох, много бед пьяного подстерегает! а мужик-то он незлобивый, интеллигентный, пускай немного поживет у меня, все веселее!)

НОВЫЙ ДОМ

Так в бомбоубежище появился новый квартирант. Наутро Ганин, окидывая окружающее пространство осоловевшим взглядом, мучительно соображал, где это он находится, но так ничего и не понял. Окон нет, серые бетонные стены, тусклая лампочка в потолке. Уж не тюремная ли камера? Может, натворил чего спьяну?

Увидев, что его новый друг с трудом очухался и зная по собственному опыту, насколько тяжко ему сейчас, добрый Василь принес стакан пивка на опохмелку. Теплое, но уж извините — холодильником пока не обзавелся. От опохмелки Ганин отказался, опять таки на радость Василю, а краткий рассказ о вчерашних событиях внимательно выслушал, уже на радость себе. Никакая это не тюрьма, и ничего особенного он не натворил, разве что слегка налакался. Сейчас он отсыпается в жилище своего нового знакомого и в любой момент может отсюда уйти. Вот такие ориентиры.

Обнадеживающая информация, но куда идти? На квартире сидит похотливый Ерофей, Розочка уже другому отдана, а визит в деревню хотя никто и не отменял, но необходимо получить недоданные деньги…

И, кстати… Ганин поинтересовался, даже не пытаясь скрыть легкое волнение:

— А рюкзак мой здесь, не потерялся ли?

— Здесь, здесь, не кипишись. А что там такого ценного — сокровища третьего рейха? Или ядерная кнопка?

Ox, ну и хитрый же Ганин тип, ох и хитрющий! Давай он сам себе клички, наиболее подошла бы такая — Хитрый Лис. Какой-то бестолковый бомж его не объедет на кривой кобыле. И на хромой не объедет. Именно Ладонь волновала его больше всего — на месте ли? Конечно, и вампирский прикид жаль посеять, но Ладонь важнее — нет сомнений. Не оценил амулет Ерофей, этот грубиян и распутник, да оно и к лучшему. Не пацанская это вещица, не блатная и, когда-нибудь, найдет своего ценителя, который может и жизни не пожалеет, чтобы обладать ею. И не надо рассказывать о ней Василю. Но и уверять, что потрепанный рюкзак дорог ему, как память о студенческих походах тоже глупо — не поверит. Отвечать надо только так:

— Да, сокровища. Дай покажу!

С этими словами он открыл настежь большое отделение рюкзака — смотри, ничего не утаиваю. Ну, а что боковой карман не расстегнул, так ничего интересного там нет, ерунда всякая — запасные носки, трусы, зубная щетка: