Яблоневый дворик - Даути Луиза. Страница 3

В такой час не бывает ясности сознания. Только бесконечное хождение одних и тех же мыслей по кругу, который с каждым поворотом становится все более запутанным и извилистым. Поэтому я встала.

Муж крепко спал, его дыхание было хриплым и прерывистым. «Мужчины во сне периодически могут впадать в устойчивое вегетативное состояние, — однажды объяснила мне Сюзанна. — Это хорошо известный медицине феномен». Так что я вылезла из-под одеяла, сразу же покрывшись гусиной кожей, сняла с крючка толстый флисовый халат, вспомнила, что оставила тапочки в ванной, и, направившись туда, тихонько прикрыла за собой дверь, потому что не хотела будить мужа, которого люблю.

Может быть, в такой час нет ясности сознания, зато есть компьютер. Мой стоит в мансарде со стеклянной дверью. Дверь ведет на крошечный декоративный балкон, который выходит в сад. У нас с мужем у каждого по кабинету. Ну да, мы одна из таких пар. В моем на стене висит плакат с изображением двойной спирали, на полулежит марокканский ковер, а на столе стоит глиняная миска для скрепок, которую наш сын сделал мне в подарок в шестилетием возрасте. В углу громоздится кипа журналов Science высотой с письменный стол. Я держу ее там, чтобы не развалилась. В кабинете мужа — письменный стол со стеклянной крышкой, встроенные белые полки и на стене над компьютером одинокая черно-белая фотография трамвая Сан-Франциско, снятая примерно в 1936 году, в рамке из бука. Его работа не имеет никакого отношения к трамваям — он специалист по генетическим аномалиям мышей, — но ему и в голову не придет повесить на стену картинку с мышью, как не придет в голову положить в кресло мягкую игрушку. Его компьютер — голая прямоугольная коробка без проводов. Ручки и все прочее он хранит в небольшой серой тумбе под столом. Справочники расставлены в алфавитном порядке.

Когда включаешь компьютер посреди ночи, в этом есть что-то успокаивающее; мягкое урчание и мигающий в темноте крошечный синий огонек напоминают о том, что другие люди сейчас ничем подобным не занимаются, да и мне не следовало бы. Включив компьютер, я подошла к масляному радиатору, который стоит вплотную к стене — обычно днем я остаюсь дома одна, поэтому у меня свой обогреватель. Я поставила переключатель на минимум; радиатор щелкнул и запищал, свидетельствуя, что масло внутри начало нагреваться. Вернувшись к столу, я уселась в черное кожаное кресло и открыла новый документ.

Дорогой Икс,

сейчас три часа утра, мой муж спит внизу, а я сижу в мансарде и пишу письмо тебе — мужчине, с которым встретилась лишь однажды и почти наверняка больше никогда не увижусь. Я отдаю себе отчет, что довольно странно писать письмо, которое никогда не будет прочитано, но единственный человек, с кем я могу говорить о тебе, — это ты. Икс. X. Забавно, но в генетике все наоборот — X-хромосома, как ты, я уверена, знаешь, обозначает женщину. А Y-хромосома — это то, отчего у тебя вокруг ушей в старости растут волосы и, как у многих мужчин, возможна склонность к красно-зеленой цветовой слепоте. В этой мысли есть что-то приятное, учитывая, чем мы занимались несколько часов назад. Сегодня, сейчас меня преследует синергизм. Мне радостно жить. Я занимаюсь секвенированием — определяю аминокислотную последовательность белков, — и это стало привычкой. Она распространяется на все области жизни — наука в этом отношении сродни религии. Когда я начинала свою постдокторскую программу, то видела хромосомы во всем — в потеках дождя на оконном стекле, в переплетении тающих следов позади самолета.

У символа «X» так много значений, мой дорогой Икс, — от ХХХ-фильмов до самых невинных поцелуев, как дети обозначают их на поздравительных открытках. Когда моему сыну было лет шесть, он покрывал крестиками всю открытку, и чем ниже, тем меньше они становились, как будто он хотел сказать, что на карточке никогда не поместятся все поцелуи мира.

Ты не знаешь, как меня зовут, и я не собираюсь называть тебе свое имя — скажу только, что оно начинается с И, как Игрек, — еще одна причина, почему мне нравится называть тебя Икс. Мне даже кажется, что я не хочу знать твое имя. Может быть, Грэм? Кевин? Джим? Нет, пусть лучше будет Икс. Тогда мы можем делать все что угодно.

На этом месте я почувствовала, что мне нужно в туалет, поэтому остановилась, вышла из комнаты, а спустя две минуты вернулась.

Мне пришлось прерваться. Показалось, что снизу донесся какой-то шум. Муж часто встает по ночам в туалет — а какой мужчина за пятьдесят этого не делает? Но моя осторожность была излишней. Если бы он проснулся и увидел, что меня нет рядом, то не удивился бы и сообразил, что я наверху, за компьютером. Я всегда мало спала. Может, поэтому и смогла многого достичь. Лучшие свои статьи я писала в три часа ночи.

Он хороший человек, мой муж, большой, неповоротливый, лысоватый. Нашим детям уже под тридцать. Дочь живет в Лидсе, тоже занимается наукой, только не в той области, что я; ее специальность — гематология. Сын сейчас в Манчестере, куда, по его собственному утверждению, перебрался ради музыкальной среды. Он пишет песни. Мне кажется, он достаточно талантлив — впрочем, я его мать, — но, возможно, он просто еще не нашел свое metier — призвание. Возможно также, его немного подавляет то, что у него такая ученая сестра — она младше его, хотя и ненамного. Я умудрилась зачать ее, когда ему было всего полгода.

Но подозреваю, что моя семейная жизнь тебя не очень-то интересует, как и меня — твоя. Разумеется, я заметила у тебя на пальце толстое обручальное кольцо, и ты заметил, что я его заметила. В этот момент мы обменялись короткими взглядами, и этого было достаточно, чтобы понять правила игры. Я вижу тебя в уютном пригородном доме наподобие моего, твоя жена — одна из тех стройных, привлекательных женщин, которые выглядят моложе своих лет, быстрая, подтянутая, скорее всего блондинка. Трое детей — ну, скажем, два мальчика и одна девочка, свет твоих очей… Все это лишь гипотезы, но, как я уже объясняла, я занимаюсь наукой, и выдвигать гипотезы — моя профессия. Из нашего краткого опыта я вынесла только одно. Секс с тобой выносит мозг.

Несмотря на то что обогреватель стоял на минимуме, комната быстро нагрелась. Голова отяжелела, повело в сон. Я печатала уже почти час, редактируя на ходу, и слегка утомилась и от сидения, и от собственного иронического тона. Я еще раз пробежалась по тексту, подправила неуклюжие обороты и отметила, что пару раз была не вполне искренна. Во-первых, немного слукавила, используя один из приемов создания мифа о себе, когда, рисуя автопортрет, преуменьшаешь или преувеличиваешь какие-то детали — просто для удобства и краткости, а не с целью обмана. Это относилось к тому пассажу, где я говорила, что написала свои лучшие статьи в три часа ночи. Ничего подобного. Я действительно иногда встаю среди ночи и работаю, но сказать, что это мои лучшие часы, было бы большим преувеличением. Мое самое продуктивное время — около десяти утра, сразу после завтрака, состоящего из тоста с несладким джемом и огромной чашки черного кофе. Второй случай, где я слегка приврала, гораздо серьезнее. Это там, где я говорю о сыне.

Я закрыла письмо, сохранив файл под именем НАЛОГ_запрос_3, и спрятала его в папку под названием Письм_Бухг. Глядя на себя со стороны, я восхищалась своей хитростью — так же, как в подземной часовне Андеркрофт, когда сообразила подкрасить губы. Теперь я свернулась в кресле и прикрыла глаза. На улице было еще темно, но уже слышалось щебетание и чириканье птиц — привычная оптимистическая предрассветная увертюра; пернатые уже потягивались и помахивали крыльями у себя на ветках, встречая утреннюю зарю. Желание наслаждаться их трелями стало одной из причин нашего переезда в пригород. Правда, через несколько недель птичий гомон стал раздражать меня так же, как когда-то радовал.

Один раз ничего не значит. Ничего страшного. Эпизод. Допускает же наука случайные отклонения. И только когда отклонения повторяются, мы останавливаемся и начинаем искать закономерность. Но наука вообще построена на сомнении, на допущении отклонений. Собственно говоря, отклонения и аномалии создали нас; вспомните аксиому о том, что исключение подтверждает правило. Если бы не было правил, не могло бы быть и исключений. Именно это я вчера пыталась объяснить парламентскому комитету.