Разбойничья злая луна - Лукин Евгений. Страница 59

В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант накренился и, истерически задребезжав посудой, тяжело оторвался от пола. Степан, бледнея, смотрел. Потом – по стеночке, по стеночке – выбрался из-под нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища и, выскочив в кухню, сорвал с гвоздя авоську…

– …у-у, к-коза! – затравленно проклокотал он, стремительно шагая в сторону овощного магазина.

– Знаешь, ты, доктор, кто? – уперев тяжкие кулаки в бильярдный стол, сказал Степан. – Ты преступник! Ты семьи рушишь.

Лысый всполошился:

– Что случилось, Степан Тимофеевич?

На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько свежих – видимо, сегодняшние.

– Вот ты по городу ходишь! – возвысил голос Степан. – Людей проверяешь!.. Не так ты их проверяешь. Ты их, прежде чем телетехнезу своему учить, – узнай! Мало ли кто к чему способный!.. Ты вон Ираиду научил, а она теперь чуть что – мебель в воздух подымает! В Каракумы запульнуть грозится – это как?

– В Каракумы? – ужаснулся лысый.

Сердце у Степана ёкнуло.

– А что… может?

Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.

– Да почему же именно в Каракумы, Степан Тимофеевич? – потрясённо выдохнул он.

– Не знаю, – глухо сказал Степан. – Её спроси.

Лысый тихонько застонал.

– Да что же вы делаете! – чуть не плача, проговорил он. – Степан Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите – и не будет она больше… про Каракумы!.. Учили же в школе, должны помнить: сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к ней по-хорошему – она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон! Даже в телекинезе… Вот видите эти два кресла на колёсиках? Вчера мы посадили в одно из них Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида Петровна начала мысленно отталкивать балласт, оба кресла покатились в разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..

– И тяжёлый балласт? – тревожно спросил Степан.

– Что? Ах, балласт… Да нет, на этот раз – пустяки, не больше центнера.

– Так… – Степан помолчал, вздохнул и направился к двери. С порога обернулся.

– Слушай, доктор, – прямо спросил он. – Почему у тебя синяки на тыковке? Жена бьёт?

– Что вы! – смутился лысый. – Это от присосок. Понимаете, датчики прикрепляются присосками, ну и…

– А-а-а… – Степан покивал. – Я думал – жена…

Купить букет – полдела, с ним ещё надо уметь обращаться. Степан не умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено нести эту штуку – цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул её под мышку и – дворами, дворами – заторопился к дому.

Ираида сидела перед зеркалом и наводила зелёную тень на левое веко. Правое уже зеленело вовсю. Давненько не заставал Степан жену за таким занятием.

– Ирочка…

Она изумлённо оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался к ней с кривой неискренней улыбкой, держа за спиной какой-то предмет.

– Не подходи! – взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.

Но тут, к несчастью, Ираида Петровна вспомнила, что она как-никак первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно опустило. Сознания он не терял, но опрокинувшаяся комната ещё несколько секунд стремительно убегала куда-то вправо.

Он лежал на полу, а над ним стояла на коленях Ираида, струящая горючие слёзы из-под разнозелёных век.

– Мне?.. – всхлипывала она, прижимая к груди растрёпанный букет. – Это ты – мне?.. Стёпушка!..

Стёпушка тяжело поднялся с пола и, подойдя к дивану, сел. Взгляд его, устремлённый в противоположную стену, был неподвижен и нехорош.

– Стёпушка! – Голос Ираиды прервался.

– Букет нёс… – глухо, с паузами заговорил Степан. – А ты меня – об пол?..

Ираида заломила руки:

– Стёпушка!

Вскочив, она подбежала к нему и робко погладила по голове. Словно гранитный валун погладила. Степан, затвердев от обиды, смотрел в стену.

– Ой, дура я, дура! – заголосила тогда Ираида. – Да что ж я, дура, наделала!

«Не прощу! – исполненный мужской гордости, мрачно подумал Степан. – А если и прощу, то не сразу…»

Через каких-нибудь полчаса супруги сидели рядышком на диване, и Степан – вполне уже ручной – позволял и гладить себя, и обнимать. Приведённый в порядок букет стоял посреди стола в хрустальном кувшинчике.

– Ты не думай, – проникновенно говорил Степан. – Я не потому цветы купил, что телетехнеза твоего испугался. Просто дай, думаю, куплю… Давно ведь не покупал…

– Правда? – счастливо переспрашивала Ираида, заглядывая ему в глаза. – Золотце ты моё…

– Я, если хочешь знать, плевать хотел на твой телетехнез, – развивал свою мысль Степан. – Подумаешь, страсть!..

– Да-а? – лукаво мурлыкала Ираида, ласкаясь к мужу. – А кто это у нас недавно на коврике растянулся, а?

– Ну, это я от неожиданности, – незлобиво возразил Степан. – Не ожидал просто… А так меня никаким телетехнезом не сшибёшь. Подошёл бы, дал бы в ухо – и весь телетехнез!

Ираида вдруг отстранилась и встала.

«Ой! – спохватился Степан. – А что это я такое говорю?»

Поздно он спохватился.

Ираида сидела перед зеркалом и, раздувая ноздри, яростно докрашивала левое веко. За спиной её, прижав ладони к груди, стоял Степан.

– Ирочка… – говорил он. – Я ж для примера… К слову пришлось… А хочешь – в кино сегодня пойдём… Сила-то действия, сама знаешь, чему равна… Я к тебе по-хорошему – ты ко мне по-хорошему…

– Моё свободное время принадлежит науке! – отчеканила она по-книжному.

– Лысой! – мгновенно рассвирепев, добавил Степан. – Кто ему синяки набил? Для него, что ли, мажешься?

Ираида метнула на него гневный взгляд из зеркала.

– Глаза б мои тебя не видели! – процедила она. – Вот попробуй ещё только – прилезь с букетиком!..

– И что будет? – спросил Степан. – В Каракумы запульнёшь?

– А хоть бы и в Каракумы!

Степан замолчал, огляделся.

– Через стенку, что ли? – недоверчиво сказал он.

– А хоть бы и через стенку!

– Ну и под суд пойдёшь.

– Не пойду!

– Это почему же?

– А потому! – Ираида обернулась, лихорадочно подыскивая ответ. – Потому что ты сам туда сбежал! От семьи! Вот!

Степан даже отступил на шаг.

– Ах ты… – угрожающе начал он.

– Кто? – Ираида прищурилась.

– Коза! – рявкнул Степан и почувствовал, что подошвы его отрываются от пола.

Далее память сохранила ощущение страшного и в то же время мягкого удара, нанесённого как бы сразу отовсюду и сильнее всего – по пяткам.

Что-то жгло щёку. Степан открыл глаза. Он лежал на боку, под щекой был песок, а прямо перед глазами подрагивали два невиданных растения, напоминающие жёлто-зелёную колючую проволоку.

Он упёрся ладонями в раскалённый бархан и, взвыв, вскочил на ноги.

– Коза!!! – потрясая кулаками, закричал он в тёмный от зноя зенит. – Коза и есть! Коза была – козой останешься!..

Минуты через две он выдохся и принялся озираться. Слева в голубоватом мареве смутно просматривались какие-то горы. Справа не просматривалось ничего. Песок.

Да, пожалуй, это были Каракумы.

Грузовик затормозил, когда Степану оставалось до шоссе шагов двадцать. Хлопнула дверца, и на обочину выбежал смуглый шофёр в тюбетейке.

– Геолог, да? – крикнул он приближающемуся Степану. – Заблудился, да?

Степан брёл, цепляясь штанами за кусты верблюжьей колючки.

– Друг… – со слезой проговорил он, выбираясь на дорогу. – Спасибо, друг…

Шофёра это тронуло до глубины души.

– Садись, да? – сказал он, указывая на кабину.

Познакомились. Шофёру не терпелось узнать, как здесь оказался Степан. Тот уклончиво отвечал, что поссорился с женой. Километров десять шофёр сокрушённо качал головой и цокал языком. Потом принялся наставлять Степана на путь истинный.