Трубадура (СИ) - Волкова Дарья. Страница 9

И еще как кормят. И завтрак, и ужин, и чай. Просто. Но вкусно и сытно. Как дома.

- Перестань, - плечом отмахнулась от предложенных щедрот дочь норвегов. - Хоть кто-то есть будет. А то дед любит каждый день свежее. И не терпит, чтобы еду выкидывали – блокадник, ты же сам все видел.

- И как ты это совмещаешь? – Степке и в самом деле было интересно.

- Часть Елена забирает с собой на сутки. Они мнит себя великой кулинаркой, но только на словах больше. А так - исправно подчищает все кастрюли. Я, правда, выслушиваю регулярно про то, откуда у меня растут руки в плане готовки. Ну ест – и ладно. А что остается – то собаками отношу. У нас там есть песики прикормленные. У помойки.

На это Степка не знал, что и сказать. Чем его Тура неизменно удивляла – так это своей предельной честностью. Он любил, когда говорят прямо. Но не настолько же…

- Как-то неловко… песиков объедать.

Снова смех. Звонкий. Немного обидный – но самую каплю. Посуда вымыта, и Тура оборачивается.

- Не переживай. Ты же на косточки не претендуешь?

Степан отрицательно покачал головой.

- Ну вот видишь! – она забрала у него из рук сковороду и пристроила в шкаф. – Все будут довольны.

- Угу, - тут как не согласиться-то? И почему-то душа требовала продолжения банкета, поэтому Степка, дежурно оседлав кухонный стул и так же дежурно устроив полотенце на шее, продолжил беседу.

- Ту-у-у… - протянул нараспев, словно дразня. Или бросая вызов.

Она улыбнулась, демонстративно сложила руки на груди и так же нараспев протянула от шкафа:

- Ко-о-ос…

Он рассмеялся. Черт. Вот совсем не ждал, что вместе с жильем в удобном месте получит в дополнение нормальное питание и вполне себе интересную компанию. Жизнь в одиночку на съемных квартирах за последнюю пару лет Степку порядком утомила. Он вырос в доме, где постоянно шумели. Отец орал на Лелика, брат огрызался, Василиса орала на всех. И тишина и невозможность перекинуться вечерами хоть словом угнетала. Теперь только понял, как соскучился по простым разговорам обо всем подряд.

- Скажи, а где сейчас твой отец-капитан?

Улыбка тут же поблекла. Так явно и быстро, как будто ее выключили. И Степану так же мгновенно стало неловко.

- Извини. Если я лезу не в свое дело, то… Просто я тебе про родственников-греков рассказал, а у тебя тоже вон как… необычно… Мне стало любопытно и… - Тура молчала, и он закончил совсем неловко: - Не отвечай.

- Да отчего бы не ответить, - тихо и после паузы проговорила она. - Чаю хочешь? – чиркнула спичка, загорелся газ. - Секретов никаких нету. Точнее есть, но уже гриф секретности с архивов снят. Наверное. Да и если нет… - махнула рукой. – Ты, главное, деду не проговорись, что знаешь, ладно?

Степка ошарашено кивнул. Кажется, семейная история Дуровых была не такой уж и простой. Но он не жалел, что спросил. Потому что чай Ту заваривала вкусный, на кухонном столе стоят тарелки с остатками бисквита и сыра, а по беседам за чаем Степка очень уж стосковался.

*

Елена Дурова всегда была девушкой любвеобильной. Ее коронная фраза: «Я создана для любви, а не для работы». Именно поэтому после семейных мучений всех – Павла Корнеевича, Марии Фоминичны, бабушки Туры, и Клары Корнеевны – двоюродной бабушки и сестры деда – в общем, всех, кроме самой Леночки, был брошен на втором курсе мединститут. Пару раз Леночка сходила «взамуж» - но без печати, а так, на вольные хлеба. Хлеба все на поверку оказались худые, и ничего кроме аборта в двадцать лет, Леночке не принесли. Пока, наконец, не выпал ей счастливый билет в виде белокурого викинга Ларса Рённингена. Капитан сухогруза, косая сажень в плечах, яркие голубые глаза и трубка – все как полагается. Да еще и не наш, а импортный!

Окрутила его Елена в три дня. И укатила с ним в Норвегию.

Северная сказка оказалась с суровой изнанкой. Может быть, Елена рассчитывала, что будет жить в уютной квартирке в Осло, вести веселую жизнь и ждать мужа из плаванья. Вышло совсем иначе. Ларс почти сразу отправил жену к родне на север страны, в деревеньку в Финнмарке (2). Через полгода после переезда родилась Тура. Из развлечений, помимо возни с ребенком – вязание и радио. Спустя год Ларса списали, и он присоединился к семье.

Оттуда Елена и сбежала с первым попавшим в поле ее зрения моряком. Оставив полуторагодовалую дочь норвежским родственникам.

*

- Ничего себе! – только и выдохнул Степан. При их внешней с Турой совершенной разности и даже некоторой полярности судьбы оказались более чем схожи.

- Да уж, - криво усмехнулась девушка. – Ничего себе, все вам.

- А как ты тут оказалась? – Степа уже забыл про свое великодушное «Не отвечай». История Туры таила в себе еще много интересного.

- А вот тут, Степа, и начинаются государственные тайны, - вздохнула Ту. – Тебе чаю подлить?

- Ага. Только я это… - Степан виновато покосился на пустые тарелки. Ни следа бисквита и сыра. И это, похоже, его рук… то есть, рта… дело.

- Что найдешь – все твое! – Тура махнула рукой в сторону холодильника. – Только печенку не трогай, я ее завтра пожарю.

С очередной чашкой чая Степа уминал творожную массу и слушал продолжение рассказа Ту.

*

Леночка вернулась в отчий дом. Там ее приняли - куда деваться. Обогрели, приласкали, пожалели. Но когда был задан вопрос: «Что с ребенком?»… когда не было получено внятного ответа… Павел Корнеевич влепил дочери пощечину. За то, что ребенка бросила. И бушевал потом долго. Но совершенно безо всякого практического результата.

Добиться того, чтобы дитя вернули матери, не получилось. Ни сразу. Ни потом. Законодательство Норвегии было всецело на стороне отца, гражданина страны. Получать удавалось только скупые отчеты о том, что ребенок жив, здоров, благополучен и растет. Так шли годы. Елена почти сразу получила развод, и у нее вовсю крутились новые романы. Менялись мужчины, цвет волос, места работы. О дочери, растущей где-то в Норвегии, она преспокойно забыла.

Павел Корнеевич не забыл.

А Тура росла с все больше и больше пьющим отцом и молчаливыми тетками, которые приходили, чтобы приготовить еду и произвести уборку. Еще зашивали отцу одежду – он почему-то постоянно рвал штаны и прочее. Иногда забирали девочку к себе. Впрочем, помнилось Туре об этом очень-очень смутно. Ни лиц, ни слов, ни событий. Только ощущение холода и одиночества. Словно не люди вокруг – тени, темные и безголосые.

Жизнь ее с отцом прекратилась в тот день, когда он заснул в доме, закрывшись. А Тура осталась на улице. Она специально вышла – не любила его пьяным. Ей тогда было пять.

Почему не пошла к соседям – не знала, и объяснить потом не могла – ни себе, ни кому-то еще. Села в сугроб и начала присыпать себя белым, красивым, пушистым снежком. Там и нашла ее соседская собака. И лай подняла. А потом уж и соседи подтянулись.

Так Тура оказалась в приюте в Вадсё (3). До русских родственников эта информация дошла с огромным опозданием. Но дошла. И тут дед, за три месяца до этого известия похоронивший жену, просто как с ума сошел. И пошел в Большой дом (4).

Профессор Дуров работал на ФСБ. Ну, в то время название было иным - КГБ. Разумеется, никто об этом тогда не подозревал - государственная тайна, все дела. Что-то, связанное с мозгом – вот все, что было известно Туре. Да и знать не хотела, что стояло за теми событиями. Как дед выторговывал помощь самой могущественной организации страны. Не знала она, каких усилий, нервов и переживаний это все стоило Павлу Корнеевичу. Но был один непреложный свершившийся факт: в возрасте пяти с половиной лет она оказалась в России. Как это произошло – неизвестно.

*

- Как это – неизвестно? – Степка поймал себя на том, что сидит с открытым ртом. – Телепортация, что ли?

- Почти, - Тура выплеснула остатки остывшего чая в раковину. Подошла к плите и снова зажгла огонь. – Я не знаю, как эти люди проводят свои операции. Вывезли. Как-то. Как – я не в курсе.

- Ты что… а ты… А что ты сама помнишь?