Ни слова о магах - Кликин Михаил Геннадьевич. Страница 20

С водой он вернулся в комнату, поставил ведро на железную печку, потом принес дрова. Нащепав смолистой лучины, достал спички, быстро развел огонь. Уже через пару минут воздух в комнате накалился настолько, что пришлось открыть окно.

Пол спал, свесив левую руку, а правую положив на грудь. Смиф лежал на спине, заложив руки за голову и. бездумно разглядывая потолок, негромко мурлыкал какой-то несложный мотивчик. Обломок стрелы все еще торчал у него из бедра.

Джош поднял свой мешок, достал небольшой брусочек золота, положил в карман. Мешок затолкал под кровать.

— Эй! — окликнул его Смиф. — Я вижу.

— Это из моей доли, — успокоил его Джош.

— Но мы же еще не разделили.

— Почему ты такой жадный? Вроде бы совсем молодой…

— Я не жадный, просто хочу, чтобы все было по справедливости.

— Справедливость, — усмехнулся Джош, — это удобная иногда выдумка. В действительности ее не существует. Запомни это, парень, если хочешь стать настоящим стрелком.

— И все же пусть будет по-честному.

— Не переживай, твои деньги останутся при тебе. — Джош поправил портупею, вытащил револьверы, внимательно осмотрел их. Объявил: — Пойду за лекарем. Если вода закипит, сними.

— Ладно, — лениво отозвался Смиф.

— И постарайся не спать, все же здесь тридцать килограммов золота.

— Именно поэтому я еще не сплю, — сказал Смиф, высвободил из-под головы одну руку и показал револьвер. — Я наготове.

— Молодцом, парень, — подмигнул ему Джош и, улыбаясь, покинул комнату.

Он шел по улице, развернув плечи и высоко держа голову. Револьверы в кобурах мягко шлепали по бедрам, золотой брусок оттягивал карман. Безлюдная деревня словно затаила дыхание, исподтишка наблюдая за чужаком. Джош видел, как в темных окнах мелькают пятна лиц. Он видел, как колышутся занавески: за ним следили и словно бы чего-то ждали.

Он остановился перед лавкой. Прочитал объявление, потекшее чернильными ручейками:

“Мы работаем круглосуточно. Если заперто, стучите. Если не открывают, стучите громче”.

Усмехнувшись, Джош занес кулак,

“…стучите громче…”

Но постучать не успел — дверь сама распахнулась. За ней стоял приветливо улыбающийся румяный толстяк в мешковатой одежде, изрядно потертой, но чистой.

— Заходите, — сказал он, лучась счастьем.

Джош перешагнул порог.

Внутри было тесно, сумрачно и пыльно. Полки и стеллажи, забитые различными товарами, занимали почти все пространство комнаты. Проходы меж ними были так узки, что двигаться по ним можно было лишь боком, да и то с немалым трудом. Джош представил, как пробирается среди своего хозяйства этот румяный здоровяк, и хмыкнул.

— Что вас интересует? — спросил лавочник, улыбнувшись еще шире.

— Прежде всего порох, — сказал Джош.

— Сколько?

— Пятьдесят мер.

— Пороху осталось мало, но, думаю, мер сорок найду.

— Что еще?

— Карбид для горелки. И одежда: плащ, рубаха, штаны.

— Ткань, кожа?

— Штаны и рубашку из лучшей ткани, плащ конечно же кожаный.

— Это все у меня есть. Еще что-то?

— Свинец.

— Свинец кончился.

— Кончился? — Джош нахмурился.

— Да. Два дня назад.

— Пули?

— Нет.

— А патроны есть?

— Какого калибра?

— А какие есть?

— Никаких нет. — Улыбка толстяка чуть потускнела. Он, как мог, старался изобразить участие.

— Зачем же спрашивать?

— Привычка.

— Странная привычка для лавочника.

— Мне так не кажется. Что еще?

— Бинты и спирт.

— Это есть. Все?

Джош задумался, почесал в затылке. Вроде бы все.

— Все.

— Хорошо, сейчас принесу. — Здоровяк, втянув живот, проскользнул в щель меж стеллажей и исчез из вида. Только слышно было, как поскрипывают половицы под тяжестью его упитанного тела.

Джош огляделся.

На полках возле входа лежало всякое барахло: пыльные свертки материи, поеденные молью и мышами, какие-то круглые камни, возможно старые пушечные ядра, ржавые гнутые гвозди, стопки желтой бумаги, чьи-то истлевшие кости, вполне может быть, что человеческие… Основные ценности, видимо, находились в глубинах помещения, в лабиринте стеллажей. Узкие окна лавки были забраны коваными решетками, тяжелая дверь с внутренней стороны обшита медными листами и укреплена металлическими полосами. Прочный металлический засов не поддался бы и тарану.

— Чем будете платить? — В облаке пыли из-за стеллажей возник лавочник, бросил на маленький столик мешочек с порохом, свернутую одежду, бинты, кусок карбида, тщательно запеленутый в слюду. Аккуратно поставил пузырек со спиртом.

— Золотом.

— Золотом? — вздернул бровь лавочник. Джош достал слиток, вытащил нож. Отпилил щедрый кусок мягкого металла, протянул толстяку. Сказал:

— Не торгуйся. Я знаю, тут больше, чем надо. Лавочник посмотрел на золото, взвесил в руке, попробовал на зуб. Сказал:

— Отличное качество!

— Да, неплохое.

— Может, желаете обменять? В городе не дадут той цены, что дам я.

— Нет.

Джош только сейчас сообразил, что ему некуда положить покупки. Мешок остался в комнате под охраной Смифа, а сырые карманы не самое подходящее место, чтобы таскать в них порох и карбид. Да и одежду под мышкой нести неудобно. Заметив замешательство клиента, лавочник на мгновение отступил за полки, вернулся и бросил перед стрелком отличную кожаную сумку.

— Половина того, что вы уже дали, и она ваша.

— Ладно. — Джош отрезал от слитка еще кусочек, отдал хищно улыбающемуся толстяку, забрал сумку, сложил в нее все, кроме плаща и пузырька со спиртом.

— Заходите с друзьями. — сказал лавочник.

Джош молча кивнул, сунул стеклянный пузырек в карман. Развернув плащ, встряхнул, накинул на плечи и вышел на улицу, под дождь. Капюшон надевать не стал, чтобы не ограничивать обзор.

Не нравилась ему эта деревня.

Непохоже, что здесь живут обычные крестьяне. Где скотина, птица, где огороды?…

Поглядывая по сторонам, он направился к дальнему дому, закрытые ставни которого были выкрашены желто-коричневой краской.

Откуда у лавочника столько товара?

Вот только патронов нет, и порох кончился, и свинец не продается.

А до города пятнадцать миль. Неблизко. Закон не достанет.

Здесь уже свой закон…

Джош стукнул в закрытый ставень и взошел на крыльцо.

Дверь оказалась незаперта.

— Эй, есть кто? — крикнул Джош в душную темноту.

— Чего надо? — откликнулся недовольный голос.

— Полечиться.

— Ну, заходи, стрелок.

Джош переступил порог. Дверь на тугой пружине захлопнулась сама, и тьма сомкнулась, обступила его со всех сторон, разглядывая, ощупывая. Сделав несколько неуверенных шагов, Джош уткнулся лицом в пыльную ткань. Занавеска. Он, запутавшись в ней, закрутился на месте, кое-как выбрался из душного кокона, чихнул.

— Чего ты там возишься, стрелок? — весело спросил голос.

— Да где тут вход? — зло откликнулся Джош.

— Так ведь завесь отыскал? За ней и вход.

Джош ощупью нашел край занавески, отдернул в сторону. Увидел маленькую комнатушку, темную, мрачную. Желтый слабый огонек трепыхался на фитиле масляного светильника, черные бесформенные тени колыхались на стенах. За столом, рядом со светильником, сидел горбатый, страшно худой человек в грязных обносках и плел что-то, шевеля длинными тонкими руками, похожими на паучьи лапы.

— Чего ты в темноте сидишь? — спросил Джош.

— Глаза у меня больные, — сказал горбун и повернул изможденное лицо к стрелку. Огромные белесые глаза его слезились, красные опухшие веки мелко подрагивали. — Нельзя мне на свет.

— Это ты лекарь?

— Ну какой из меня лекарь, сам погляди? — горько сказал горбун, продолжая плести нечто похожее на циновку.

— Мне сказали, что здесь живет лекарь.

— Это они называют меня так. А что я могу? Роды принять да пулю выковырнуть.

— И часто тебе приходится пули выковыривать?

— Бывает, — нехотя сказал горбун и надолго замолчал. Джош ждал, скрестив руки на груди. Наконец лекарь отложил свое плетение, тяжело вздохнул, повернулся к стрелку и спросил: