Так не бывает (СИ) - Тимофеева Анюта. Страница 12

— Я все равно не считаю себя виноватым! На такую машину надо делать страховку! И я же не на трассе ее бросил, я оставил ее на парковке! — Камаль эмоционально пытается высказать то, что, видимо, у него накипело.

— Значит, дело у тебя было в разбитой машине. Но ты же не в хлам ее разбил? Сколько мог стоить ремонт?

— Конечно, не в хлам. Там была царапина, и никто не оценивал ущерб, шеф сказал сумму, и все! Надо было оттуда мне просто уйти, а потом уехать… но это я понял уже потом. Вы думаете сейчас, наверное, что я трус и лжец? И что скрылся бы с места происшествия, не заплатив за ущерб? — с вызовом посмотрел он на меня, а потом сник. — Да что говорить теперь…

— Да нет, я не думаю, что ты трус. Похоже, ты поступил как любой нормальный порядочный человек, и за это поплатился. Так что от тебя потребовали?

— Сделать определенную работу, и с меня сняли бы и долг, и денег даже бы дали — по крайней мере, мне так сказали. Только я уже не такой идиот, поэтому согласился, чтобы только вырваться из этого места. Я не собирался вредить, не собирался передавать никакие сведения. Честно — даже если бы был уверен, что меня действительно оставят в покое, я не стал бы вам вредить. Мне просто здесь очень понравилось… И я, правда, собирался вам обо всем этом рассказать, но все тянул.

— Так… постой-ка… — у меня уже входит в привычку его перебивать, когда приходят какие-то неожиданные догадки. — А в клубе — это ты был? Туда-то тебя как занесло?

— Вы и это видели… — он рассмеялся, только совсем невесело. — Когда я начинаю думать, что большего стыда уже невозможно испытывать, оказывается, что — можно. Я вас там не заметил, впрочем, неудивительно, — он снова улыбнулся одними губами. — Если мы говорим об одном и том же клубе в одно и то же время?

— Да наверняка об одном, — я даже не сомневаюсь в этом. То-то он мне казался неуловимо знакомым: фигурой, движениями, вообще типажом. Все-таки парень в клубе здорово тогда запал мне в душу.

— Я думаю, уже понятно, что я не на спор туда пришел, — продолжает он. — Мне просто показали, как все может обернуться, если передадут другому «хозяину» — последнее слово он как будто выплюнул.

— Да, видно было, что ты не хотел там находиться. Я потому и обратила на тебя внимание.

— Это было так заметно? Впрочем, наверное, заметно, это я сам не очень понимал, что вокруг происходит.

У меня остается последний вопрос:

— А Катя? Она тебя специально сюда устроила?

— Нет, я думаю, что это совпадение. Наверное, в клубе, только не обижайтесь, наверное, там кто-то понял, что вы на меня среагировали… простите…

— Не извиняйся, все так и было. И я интереса не скрывала; впрочем, меня больше интересовало, можно ли человека заставить делать то, что он не хочет. Вот и ответ на мой вопрос.

Воспоминания об этом странном месте подействовали на меня тоже как-то странно.

— Сними рубашку, — я сама не поняла, как я это сказала. — Хочу убедиться, что это был ты.

Камаль искоса взглянул на меня, причем без всякого веселья или кокетства, а словно оценивая серьезность моих намерений и… стал снимать свою рубашку, явно нервничая и не сразу справляясь с пуговицами. А… как бы это сказать… я же пошутила. Видно, у него точно была веселая жизнь, раз он такие слова не как шутку воспринимает, а как серьезное приказание. Ну, что же, тогда не буду признаваться, что это несерьезно.

Странно, но я не чувствую стыда или неловкости. Вот предвкушение — очень даже. Хотя, скорее всего, дело все-таки в том, что мне тогда в клубе издали очень понравилась недоступная игрушка и слишком сильно запомнилась… так что сейчас я не откажусь от удовольствия рассмотреть поближе. Думаю, что дело все-таки в этом, поскольку ни раньше, ни сейчас не замечала в себе желания отлавливать мужчин на улицах и шантажом заманивать домой, или работников определенной сферы услуг платно заказывать.

Сейчас мой, заманенный сюда шантажом или даже не знаю, чем, мужчина рубашку снял, смущенно держит ее в руках, не зная, куда положить. Красивый… бывают же такие красивые, причем без особых усилий — только гены и, возможно, спортзал. Кожа смуглая, наверное, от природы — не должна быть у мужчины такая кожа, чтобы тянуло прикоснуться и проверить, правда ли на ощупь она такая бархатистая! И широкие плечи, и внушительные бицепсы — кто-то выполнил мой заказ Деду Морозу?

И меня совершенно не беспокоит двусмысленность ситуации и нет страха, что что-то он себе позволит, что не надо… Причем не боюсь не потому, что есть разные тревожные кнопки под рукой, да и он не самоубийца, а потому что чувствую — он не из таких. Не потому, что робкого десятка, а потому, что у него, как у любого нормального мужчины, внутренний стопор стоит на подобные действия. Когда у меня была собака, я знала, что у нее, и у других наших знакомых четвероногих, стоит стопор на то, чтобы человека укусить, что ты с ней ни делай. И — да, так далеко не у всех, что у зверей, что у людей.

Пока я в своих мыслях, Камаль уже перенервничал и, кажется, тронь — вздрогнет, как от удара током. Он-то не знает, на что у меня стопор есть, а на что нет…

Подхожу к нему ближе, осторожно кладу руку на плечо — так и есть, он еле удержался, чтобы не дернуться, киваю на рубашку:

— Положи вот сюда. И сядь, не стой. Ты красивый… а фамильные родинки есть, или приметные татуировки?

Кажется, до него медленно доходит, что что-то не так. Он садится, потом осторожно поднимает на меня взгляд:

— Вы шутите… или нет?

Ага, дошло наконец-то.

— Я шучу. Думала, что ты это поймешь, но потом не стала тебя останавливать. Мне понравилось.

— Да, меня здорово научили выполнять приказы… — он отвечает не мне, а, скорее, каким-то своим мыслям, и эти мысли его не очень радуют. Внезапно он закрывает лицо руками, а потом вообще прячет его в коленях. То ли плачет, то ли смеется… все это неудивительно, учитывая сегодняшние события, да и вообще напряжение последних дней.

Теперь я с полным правом могу обнять его и погладить по спине, стараясь упокоить прикосновением, а потом накидываю на него эту несчастную рубашку:

— Все, тихо, все хорошо будет… сегодня точно останешься здесь, завтра поговорим. Расскажешь, что сможешь.

Что было между тем, как он поцарапал машину, и визитом в клуб? А после клуба и до того, как он у нас стал работать? Жаль, сейчас не время спрашивать, как бы ни было мне интересно. Правда, один вопрос все-таки можно задать:

— А почему моя фирма?

— Сами подумайте. Простите, я не хотел грубить, просто я не знаю, а вы лучше знаете, чем могли их заинтересовать. Со мной же они не откровенничали.

Действительно, глупый вопрос — он-то откуда знает? А вот мне как раз повод для размышлений.

Камаль

Виктория показала мне соседнюю комнату и сказала, чтобы я устраивался спать. Я даже шутить не стал, не боится ли она, что я ночью ее зарежу — сил не было на глупые шутки. Хотя все-таки не удержался от искреннего удивления:

— Вы там меня даже не закроете, не привяжете?

Кажется, я ее рассмешил. Но я теперь вижу, как беспечно люди относятся к своей безопасности, как доверяют кому ни попадя… раньше я совсем об этом не задумывался.

Казалось, что я просто провалюсь в сон, как только упаду на подушку. Вначале так оно и было — я заснул, а потом что-то разбудило, кажется, какой-то сон, и — все. Сон как отрезало. Зато стали приходить непрошеные мысли, которые так часто приходят ночью или под утро.

Я снова вспоминал, о чем думал с первого дня работы здесь, когда меня представили моей непосредственной начальнице: «Как бы мне хотелось быть именно тем, кем я казался окружающим: парнем не особо большого ума, которого на работу взяли исключительно за внешние данные и который ничего не скрывает от своей работодательницы. Без постыдных тайн, без такого прошлого, как у меня; тем, кто не ждет каждую минуту, что его раскроют. И не важно, что я еще ничего плохого не сделал и не сделаю. Не дожидаясь, что меня раскроют, надо было признаваться самому. Я бы так и сделал, вот только так хотелось еще хоть день прожить чужой беззаботной жизнью, которой у меня никогда не было и не будет. Признаваться очень страшно, причем страшнее всего было увидеть лицо Виктории, когда она осознает, что я предавал ее доверие с самого начала».