Прыжок - Лапперт Симона. Страница 4

— Вуаля. — Розвита поставила перед Эгоном четвертинку розового вина и мельком погладила его по щеке. Ему нравилось, когда она так делала, хотя он знал, что был не единственным, кого Розвита одаривала подобным вниманием.

— Пора бы уже научиться расставаться со старым хламом, — сказала Розвита. — И я имею в виду не бинокль.

Эгон отложил бинокль и кончиком пальца столкнул каплю конденсата с графина на столешницу.

— Они уже и пол заклеили, — пожаловался он. — Заклеили мозаику терраццо, Розвита. Это поколение сенсорных экранов не остановится ни перед чем.

— Не преувеличивай, — сказала Розвита. — Если бы ты наконец обзавелся современным мобильником, я бы добавила тебя в группу о мероприятиях в Ватсапе, чтобы ты всегда был в курсе концертов или моих венских кулинарных курсов. А еще присылала бы тебе фото туфель и шляп перед покупкой, чтобы узнать твое мнение.

Эгон вновь взял бинокль и покачал головой.

— Говорю тебе, пройдет несколько десятилетий, и западная цивилизация будет состоять из рахитичных сгорбленных существ с увеличенными большими и указательными пальцами. Повезет, если к тому времени они еще будут знать, что такое «концерт».

Розвита хрипло рассмеялась и, уходя, похлопала его по плечу.

— Кто-то и сам скоро сгорбится от вечного брюзжания.

Эгон улыбнулся. Чаще всего Розвита говорила то, что люди хотели услышать. И только с теми, кто ей действительно нравился, она была откровенна.

Когда на площадь опустились сумерки, в кафе зашла девушка со сломанным телефоном. Судя по всему, его починили; она печатала и водила пальцем по экрану до того увлеченно, что даже не подняла взгляд, когда Розвита подошла к ее столику.

— Латте макиато, пожалуйста, — сказала девушка.

Розвита скрестила руки на груди.

— Хорошо, но стоить будет двадцать пять евро.

Девушка оторвалась от телефона и недоуменно посмотрела на нее.

— Корова будет вспенивать молоко прямо у меня на глазах? За что такая цена?

— Нет, конечно, — ответила Розвита, — но столько стоит такси до «Старбакса», где делают латте макиато, и обратно сюда. Стоимость напитка, разумеется, уже включена.

Девушка закатила глаза.

— Есть тут хотя бы вайфай?

— Еще чего не хватало, — сказала Розвита. Она стояла и пристально смотрела на бедную девушку, пока та наконец не схватила сумку и не удалилась.

— Не ты ли недавно хвалилась своим новым оптоволоконным роутером? — спросил Эгон, когда девушка ушла.

— А еще в моем латте макиато превосходная пенка, — похвалилась Розвита. — Но поздороваться и хотя бы глянуть в глаза — необходимое условие, без которого ассортимент моего кафе резко сужается.

Эгон откинулся назад и смотрел вслед уходящей Розвите. Ну что за женщина! Когда-нибудь он пригласит ее на свидание. Когда-нибудь, когда случится чудо и он наберется смелости.

Финн

Ее присутствие волновало его. И если быть честным с самим собой, именно это волнение рядом с ней привлекало его больше всего. Даже больше, чем ее низкий голос, пятна от травы на коленях или ее незагорелые груди — правая чуть больше левой. Когда он шел с Ману, ему казалось, что у каждой обыденной ситуации есть будоражащее закулисье, куда только она может его пустить. Подле нее он был уверен, что ничего не упустит. Он наслаждался обманчивым чувством, что все меняется к лучшему, что рядом с Ману он и сам меняется, становится лучшей версией себя. Это было капризное чувство, оно зависело от взгляда Ману. От ее прикосновений. От того, как долго она обнимала его на прощание, отворачивалась ли от него во сне. Финн наблюдал за тем, как Ману крадется к пожелтевшему газону у административного здания, к клочку земли под водосточным желобом, ко входу в полицейский участок, где стоял большой цветочный горшок. Она передвигалась в темноте быстро, почти бесшумно, черная кепка скрывала ее светлые волосы, в одной руке она держала ручные грабли, в другой — лопатку. В освещенных окнах первого этажа Финн видел двух полицейских, каждый сидел за своим письменным столом, один из них, насупив брови, что-то печатал, второй, что напротив, необычно часто зевал и украдкой поглядывал на коллегу: возможно, на его экране было что-то, не связанное со службой.

— Пс-ст! — Ману взмахом грабелек подозвала Финна к себе.

Так же быстро и бесшумно добраться до цветочного горшка ему не удалось, но, по крайней мере, он не активировал висевший над входом датчик движения. Ману со знанием дела втыкала лопатку в почву вокруг растения — кипрея мохнатого, как она ему ранее сообщила. Она взялась за основание, провернула горшок, чтобы растение отделилось, и осторожно потрясла, чтобы вытянуть растение с корнем. Грабельками Ману убрала лишнюю землю с корней.

— Давай, — прошептала она и указала на полиэтиленовый пакет с мокрой тряпкой в руке Финна.

Он раскрыл пакет. Ману усадила туда цветок и обернула корни мокрой тряпкой. Финн чувствовал запах солнцезащитного крема на щеках Ману, настолько близко было ее лицо, ему хотелось коснуться пушка на ее висках, провести пальцами по ее крупным ушам.

— Осторожнее, не сломай отростки, — шепнула Ману. — Это же настоящая жемчужина. У него даже корни съедобные.

У головы Ману возбужденно кружилась оса и несколько раз пыталась сесть на козырек ее кепки. Финн хотел отогнать ее. Щелчок, ослепляющий свет. Взмах его руки активировал датчик движения. Ману вздрогнула от испуга.

— Бежим, — прошипела она и сорвалась с места вместе с растением прежде, чем Финн успел понять, что произошло.

Он вскочил и бросился вслед за Ману.

— Стоять! — крикнул выбежавший на улицу полицейский. — Сейчас же остановитесь!

Но Финн и Ману не послушались, они бежали и смеялись, бежали по пустынным улочкам Старого города, между стенами которого настоялся горячий воздух раннего лета, бежали под разбухшими грозовыми тучами, сулившими дождь, долго бежали даже после того, когда бежать уже не было необходимости, бежали на стройку в поле на окраине города, где начинался лес. Ману протиснулась между высокими ограждениями, пересекла заброшенную стройплощадку, снова пробралась через забор на другой стороне и, раскинув руки, упала на кучу песка под зеленым брезентом на опушке леса. Она отдышалась и вытерла кепкой пот со лба. Финн прилег рядом.

— Ты быстро бегаешь, — сказал он.

Ману ухмыльнулась и поставила пакет с растением в траву около себя.

— Еще одно спасли.

— От чего? — спросил Финн.

Ману приподнялась.

— Пойдем со мной, я тебе кое-что покажу. — Она подняла кипрей, аккуратно обернула покрепче тряпку, которая слегка ослабилась, вокруг корней, взяла растение на руки, точно ребенка, и направилась в лес.

Финн включил фонарик на телефоне, чтобы видеть, куда ступает.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — волновался он. — Я слышал, здесь водятся дикие кабаны, у них сейчас как раз поросята народились.

Ману, не останавливаясь, повернулась к нему, продолжая шагать задом наперед.

— В худшем случае проведем ночь на дереве, — засмеялась она.

«Ну отлично, — подумал Финн, — теперь она знает, что я трус». Ману уверенно пробиралась сквозь чащу, придерживая ветки то левым, то правым локтем. Финн пытался повторять за ней, но ветки постоянно вонзались ему в бока или прилетали в лицо, через каждые несколько шагов он спотыкался о корни и даже случайно схватился рукой за крапиву. Он завидовал решимости Ману, но понимал, что, вероятно, никогда бы не встретил ее, будь у него хотя бы половина ее смелости. Тогда бы он уже давно отправился в большое велопутешествие, тогда бы уже давно катил свой велосипед по неаполитанскому или нью-йоркскому асфальту. «Но вот в конце мая, — думал Финн, — в конце мая я решусь, и, кто знает, может быть, Ману поедет со мной». Он вспомнил, как впервые увидел ее в один из последних теплых дней прошлой осени на островке безопасности у заправки. Она стояла, окруженная астрами, цинниями и анемонами — цветами, названия которых он узнал только после знакомства с ней. Уже темнело, ноги Финна забились после целого дня на велосипеде. Ману подпрыгивала среди цветов и размахивала руками.