Закон отражения - Клименко Анна. Страница 32

Старший испытывающее посмотрел на Шениора.

– Тебе приходилось когда-нибудь сталкиваться с зеркальником? Нет, конечно же нет… Иначе ты бы не сидел сейчас в этой келье.

Дэйлор молча кивнул.

– Зеркальник опасен тем, что, как зеркало, может отражать воспоминания своей жертвы. Вот, к примеру… Если тварь встречает храброго и сильного воина, у которого недавно кто-то из близких соединился с предками, он, вне сомнения, примет облик этого родича. И, уж поверь, далеко не у всякого дэйлор, будь он трижды храбрец, поднимется рука на собственного отца… А как только замешкался – надежды нет. Когти у зеркальника сочатся ядом, да таким, что любой убийца позавидовал бы…

Вампир замолчал и застыл, вперив взгляд в серую стену за спиной Шениора. Потом, словно очнувшись, коротко передернул плечами и продолжил:

– Но, конечно же, речь не об этом. Как оказалось позже, Норл д’Эвери был одним из тех дэйлор, что избраны священной землей, нашим последним пристанищем, для великих деяний. Ему было видение – город в теле горы, и глас Дэйлорона рек – «да будет это место колыбелью воинов». Вера Норла в силу земли была сильна в то время, и он отправился на поиски затерянного города. Прошло пять зим, прежде чем он нашел то, что искал; окрыленный надеждой услышать еще раз голос, Норл стал слушать – и услышал. Но то не Дэйлорон говорил с ним – а колодец Памяти.

Соблазнившись Знанием, воин заглянул в черную воду. Касание судьбы показалось чем-то незначительным и неопасным, тем более, что тогда колодец согласился поведать о том, как именно изменится судьба. Он сказал, что Норл никогда больше не будет истреблять тех, кто принадлежит народу Зла. Тогда благородный д’Эвери не поверил в пророчество темной воды, но, спустя год, с небольшим отрядом попал в засаду людей. Была страшная битва, все дэйлор погибли, и только Норл остался в живых – да и то ненадолго: раны его были таковы, что шансов дожить до утра почти не оставалось. Потом… Все оказалось просто: мимо летел один из n’tahe, как ты понимаешь, мой создатель. И утро я встретил уже не-дэйлор.

Старший замолчал, внимательно глядя на Шениора. Затем усмехнулся.

– Поучительная история, не правда ли? Я всю сознательную жизнь истреблял Зло – и сам стал им.

Дэйлор только покачал головой.

– Старший… Но ведь все это могло случиться и без вмешательства колодца?

– Хороший вопрос, Шениор. Колодец тебя предупредил, что сам ты никогда не узнаешь, где именно надломилась судьба. Но – поверь мне. За восемьсот лет были и другие, кто искали истину. Их участь незавидна.

– Тогда… Почему вы не уничтожите колодец? Если он так опасен? Отчего, в конце концов, не заложите тоннель, ведущий к нему?

Вампир усмехнулся.

– А зачем мне это делать? Колодец памяти еще дождется своего часа. Часа, когда он действительно будет нужен, когда на карту будет поставлено слишком многое… И, согласись, Шениор, только мы решаем – смотреть в него или нет. Вот и подумай, не слишком ли многим ты готов пожертвовать ради истины? Стоит ли оно того?

Шениор так и не смог ответить на этот вопрос. Ни тогда, когда об этом спросил вампир с волшебными, искрящимися глазами, так похожими на сапфиры чистейшей воды, ни позже, когда дни покатились один за другим, уходя без возврата, словно растворяясь в тишине и прозрачном воздухе гор.

Старший сам взялся за обучение наследника. Оказалось, что его белые и тонкие пальцы с одинаковым успехом держат и перо, и меч. Будучи вампиром, он потребовал, чтобы Шениор приходил на занятия после заката, когда солнце уже исчезало за линией горизонта, и только багровая полоска у черной кромки леса напоминала о прошедшем дне. И каждый вечер дэйлор поднимался из лабиринтов на небольшое плато, и каждый вечер Старший уже ждал его там, стоя на самом краю площадки, над пропастью, созерцая белоснежные пики в темнеющем небе и розоватую дымку, что опутывала темные каменные громады. Будто знал, когда именно Шениор выходит из своей кельи – и открывал портал, чтобы достичь места первым.

Страх перед олицетворением зла исчез. Теперь вечно молодой не-дэйлор был просто Учителем, одну за одной вскрывающим перед Шениором сокровищницы древнейшего искусства. И, забывая о стертых в кровь руках, синяках и царапинах, Шениор, как мучимый жаждой глотает родниковую воду, жадно поглощал Знание.

Гораздо хуже дело обстояло с магией: Шениор, как ни старался, не мог дотянуться до Силы – хоть Старший и утверждал, что она разлита повсюду, в воздухе, земле и воде. Дэйлор ее просто-напросто не видел, не ощущал, и ничего не мог с собой поделать. Терпение же вампира казалось безграничным; снова и снова он заставлял Шениора погружаться в глубокую медитацию, где Сила должна была открыться ему, и раз за разом убеждал молодого дэйлор, что он обязательно сможет творить волшбу, что надо только работать – и со временем все придет. Отчаявшийся Шениор, правда, сильно в этом сомневался. Магия ускользала от него, далекая и неподвластная.

Прошел месяц. Затем еще один. Лето стремительно катилось на убыль, и в воздухе уже застыли удивительная прозрачность, покой и светлая грусть – какие может дать только осень.

Шениор обучился грамоте, начал разбирать даже старое наречие дэйлор, по легендам, вложенное в уста первого дэйлор самим Творцом. И Старший уже не обезоруживал своего ученика первым же выпадом.

Тогда настало время наук, с которыми должен быть знаком наследник одного из правящих домов – стратегии, тактики, риторики…

Норл д’Эвери продолжал учить Шениора искусству владения оружием. Продолжал попытки разбудить дремлющее восприятие Силы. Преподавание же прочих наук перепоручил пожилому ученому дэйлор по имени Зуртах, сославшись на неотложные дела.

Что и говорить, Шениору было очень интересно, что это за ежедневные дела появились у Старшего. То, что вампир занимался ими исключительно в то время, когда скрипучий голос Зуртаха нагонял на Шениора дрему, мучительную из-за невозможности разлечься и уснуть прямо под носом у наставника, еще больше подогревало любопытство.

А потом дэйлор все-таки выяснил, в чем дело: оказывается, те часы, пока он слушал монотонное бубнение Зуртаха, Старший совершенствовал навыки фехтования Миртс.

Девушка сама сказала ему об этом, когда они обедали в общем зале. Сказала – и мечтательно улыбнулась, словно эти уроки значили для нее гораздо больше, чем просто тренировка.

Шениору стало неприятно при мысли о том, что страшное существо, не-дэйлор, так много значило для Миртс. И дело, пожалуй, было вовсе не в том, что девушка предпочла не его, Шениора, а кого-то другого, в этом он не видел ничего обидного, – а в том, что этот «кто-то» был отголоском древнего Зла, которому должны были противостоять все дэйлор. Он хотел поделиться с ней своими мыслями, но вовремя передумал. Потому что Миртс наверняка бы обиделась, и Шениор тогда остался бы совсем один.

Дни бежали друг за другом, уходя в сизую дымку, что окутывала подножия гор долгими вечерами. И Шениор чувствовал, что еще немного, и он сольется с этой звенящей тишиной, с холодным воздухом, растворится в глубокой синеве неба. Покой царил в горах, и дэйлор сам не заметил, как стал частичкой этого покоя. Разве что… колодец изредка беспокоил его во сне, вкрадчиво шептал на ухо, дразня.

Подумай, Шениор, разве не стоит тусклая череда твоих дней одного-единственного момента истины? Или одного мига славы?

И дэйлор по-прежнему не знал, что ответить. Но за день выматывался настолько, что не оставалось сил на полемику с мягким голосом; дэйлор засыпал, так и не успевая ничего ответить.

Но пришел день, когда застывший в хрустально-прозрачном воздухе покой разлетелся вдребезги, как уроненный на каменные ступени тонкий бокал.

– Старший хочет нас видеть.

Миртс стояла в дверном проеме, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Черные косы отливали синевой в пятнах света, как оперение ворона. На губах – приветливая улыбка, но в глазах – двух блестящих кусочках черного агата – тревога.