Необручница: На острове любви (СИ) - Эфф Юлия. Страница 4

Поэтому сразу после окончания Академии, в свои двадцать два, он успешно прошёл практику и получил чин наместника. Теперь он вынужден был через год заключать контракт на работу в Аднодских штольнях, следующий год отдыхал, восстанавливая здоровье, и затем снова возвращался на остров. Женился он в первый промежуточный год и, начиная со следующего контракта, уже был безотлучно сопровождаем сиррой Амельдиной. Между супругами и по сей день сохранились верные нежные отношения, разве что супругу огорчало отсутствие детей, а ведь им обоим уже приближалось под тридцать.

На моём лице, не исключено, появилось выражение изумления. Мне было сложно понять, почему одарённая магесса не может родить, ведь им, как говорится, Создательница дала всё: красоту, богатство, здоровье и возможности купить всё, чего не было. Госпожа прочитала моё недоумение и кивнула печально, попросила присесть рядом с ней.

— Да, Ана. У нас есть многое, но нет того, что подарило бы будущее нашему роду. Мы исчезнем, Ана, если я не смогу родить ребёнка. И дело не в моём здоровье или здоровье Бриса — в его проклятой работе, которую я ненавижу всем сердцем.

В штольнях, богатых не только рудой, имелись вкрапления особо ценных кристаллов, которые повышали магический фон этого острова. Работавшие здесь лумеры со временем увеличивали уровень своей бытовой магии, если она у них была до приезда. Позже, спустя год или два, приобретённые излишки, конечно, выводились или тратились на всякую домашнюю мелочь: подогреть, приготовить еду, высушить вещи и тому подобную.

Магам-смотрителям и наместникам, которые занимались поиском и сортировкой руды, приходилось намного хуже. Во-первых, превышение маг-резерва приводило к непредсказуемой и опасной для окружающих смене настроения, уменьшению контроля над магией и — этим страдали все наместники — трудностям в воспроизводстве потомства. Проще говоря, жёны, стойко выносившие роль регулировщика баланса магии супруга, фактически брали «огонь» на себя. Что не могло не отражаться на их здоровье. В то же время отказаться от должности было нельзя: магия обязывала. Не хочешь — отдай свой дар Всемирью и живи как лумер.

Выход, безусловно, был предусмотрен. Им пользовалось большинство магов. Они нанимали необручниц либо лумерок с невосприимчивостью к магии. Те помогали магам сбрасывать излишки маг-ресурса на время беременности их жён и некоторый восстановительный период после, для того, чтобы грудное молоко не горчило.

— Я потеряла двоих детей, Ана! — голос госпожи, до этого момента ровный, сорвался. Но женщина сразу взяла себя в руки, словно эта эмоция показалась ей постыдной. — Брис стал заложником своей работы и верности ко мне.

Сказанное не могло не тронуть мою душу и даже перевернуло в некотором смысле представление о счастливой жизни магов, которым мы, лумеры, завидовали и которыми восхищались. Это, должно быть, страшно — знать, что ты не найдёшь продолжения в своих детях. И теперь я поняла, почему у магов всегда было так мало детей. Не каприз, а расплата за свои способности — вот суровая цена за красивую жизнь… Мы, лумеры, страдали от нищеты и голода. Мы порой не могли позволить себе купить красивую одежду или отдохнуть неделю у побережья, забросив работу. Зато мы были свободны хотя бы в рамках той жизни, что у нас была, а маги — нет.

А ещё, оказывается, иногда маги оказывались зависимы от таких, как я, слывущих бесполезными, никчёмными. Пока я не поняла, как именно могу помочь. В горле родился вопрос, который я собиралась задать, но госпожа меня опередила. Взяла за руки и повернула к себе так, чтобы я видела её глаза:

— Ана, помоги! Я знаю, твоё милосердие потребует большую жертву, но… Когда-нибудь всё закончится, и тогда ты будешь обеспечена, ты сможешь уехать из своей нищеты, поселиться в каком-нибудь красивом месте, открыть свою лавку и не зависеть ни от кого. Это немало, поверь, Ана!

Вторую фразу я прекрасно поняла. О подобном мне говорила матушка, готовя к отъезду. Но слова о жертве… Что такого страшного я должна была сделать?!

Госпожа заметила мой испуг, и слёзы заблестели в её глазах, она склонила голову, пряча эмоцию. До какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы рассказывать всё это малознакомой лумерке? Эдрихамы были единственными из наместников, кто до сегодняшнего дня не прибегал к услугам лумерянок, поэтому на меня были возложены большие надежды… Я слушала и сострадание заставило меня погладить склонённую голову, словно я утешала свою любимую младшую сестру и брата. В этот миг могущественная госпожа маг мне казалась маленькой беззащитной девочкой.

Сирра Амельдина почувствовала и моё прикосновение, и жалость, но, слава свету, не истрактовала как моё согласие. Она порывисто поднялась, сходила к туалетному столику и вернулась с платком в руке, вложила его в мои пальцы:

— Я покажу тебе, как, Ана! Но, клянусь, пока ты сама не будешь готова, я не потребую у тебя этой жертвы! Если ты захочешь, то уйдёшь, бросишь меня, и никогда мужчина, который станет для тебя первым, не заподозрит тебя в бесчестии… Но, прошу, Ана! Дай мне шанс. Не говори сразу нет! А когда ты положишь мне на стол этот платок, я без слов пойму, что ты готова помочь мне. Ана, ты обещаешь мне подумать?

Я медленно кивнула, и госпожа вздохнула с облегчением. В конце концов, от меня не требовали здесь и сейчас принести жертву. Маги всегда слыли людьми чести, ибо, по слухам, за напрасно данные обещания их наказывало ощутимо.

Тот день я считала необычным, но не знаковым. О случаях, когда лумерек нанимали маги, мы слышали постоянно. Но уже спустя год я буду вспоминать его как переломный в моей жизни. Изменится моё представление о магах и магии. Изменюсь я сама и мои желания. Придёт день, и я сама стану магессой с особыми потребностями в любви — необручницей. От госпожи Аны, моей первой (клянусь, это так!) любви, я получу дар, который много позже унаследует мой старший сын. Это будет много позже…

А я пока я, неуверенная в себе лумерка, пожалела ту, что молила меня о странной помощи. Как женщина, как мать, как супруга любящего и верного мужа.

Глава 2, в которой я привыкаю

Говорят, человек привыкает ко всему за сорок дней. Я вспомнила эту мудрость через полтора месяца службы у Эдрихамов. В самом деле, меня многое перестало задевать, удивлять, в голове нет-нет, да и возникали мысли, которым, возможно, моя госпожа была бы рада. Я никогда не узнаю, нарочно ли хозяева подводили меня к выполнению главного пункта договора, или же всё происходило само собой. В любом случае, я не хочу верить, что они были настолько расчётливы.

Мне было удобно и спокойно служить госпоже. Конечно, мелкие несуразицы поначалу очень смущали, но постепенно я сама стала воспринимать их как обыденную потребность, равную утолению голода или сну.

В первую ночь я заснула легко после купания, массажа и сытного ужина. Мне позволили есть столько, сколько я захотела, заметив, что моему телу явно не хватает веса. И вдруг, ночью, я проснулась от ритмичного стука и вскрикиваний. Первая мысль спросонок была — грабители проникли во дворец, убили хозяина, а госпожа кричит. Сердце заполошно билось некоторое время, пока я не поняла, что межкомнатная стенка слишком тонкая, и я просто слышу происходящее в соседней хозяйской комнате.

Стоило это понять, и я готова была убежать (знать бы ещё, куда!) из комнаты, лишь бы не слышать тех звуков. Родители обычно занимались этим осторожно, по ночам и на своей кровати тоже за тонкой перегородкой. Мы, с сёстрами, конечно, старались делать вид, будто спим, а утром — словно ничего не заметили. Матушка как-то намекнула, мол, мужчинам иногда нужна ласка, без неё они становятся раздражительными. И в самом деле, никто не мог так усмирять суровый нрав отца, как матушка. Поэтому если вдруг ты не спала ночью и была вынуждена слушать пыхтение в дальнем углу домика, то это твоя проблема, значит, плохо поработала днём, и нечего лезть в дела взрослых…

Дышать под подушкой было сложно, и я, накрыв ею ухо, лежала с открытыми глазами до конца. Мне почему-то показалось, что стоит мне закрыть их, я начну себе представлять происходящее. Разве так кричат, когда приятно? Это больше походило на истязания.