Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ) - Доброхотова Мария. Страница 23

— Уже нет. Их не любят, но не все думают, что они больные.

Жослен кивнул, будто понимал, о чем идет речь. Ему потребовалось несколько минут, чтобы собраться с духом и признаться:

— Фабрис сказал, что отправит меня в лечебницу.

— Кто?

— Фабрис. Так зовут Вашона. Я сказал, что люблю его, и он пригрозил, что отправит меня лечиться.

Таня до боли закусила губу: ей стало до невозможного жаль Жослена. Он доверял своему мастеру и восхищался им, и тот мог бы обойтись с бурными чувствами ученика по-доброму. Таня протянула руку и сжала пальцы Жослена.

— Знаешь, что? — сказала она пылко. — Я думаю, твой Вашон — бурундова трещина, — это было единственное ругательство, которое она выучила на драконьем. Жослен нервно расхохотался:

— Да, тот еще ублюдок! — он сделал глоток вина. — Знаешь, я ведь теперь даже не уверен, кого люблю. Фабриса или его образ? Или его гения? Работы? Себя рядом с ним?

— Если Вашон нормальный человек, он бы говорил с тобой об этом. Спросил, что за чувства ты имеешь. Помог бы тебе, а не ходил по твоему сердцу грязными ботинками. И я очень злюсь на него!

— Да, я тоже.

Жослен налил еще вина Тане, и они снова подняли тост.

— За то, что ты имеешь меня, и Росси, и Влада. А Вашон пусть сидит один между своих картинок! — она сделала глоток.

— Я вижу, что Росси влюблена в меня, — сказал Жослен после короткого молчания.

— Конечно, ты же имеешь глаза, — фыркнула Таня.

— Она — красивая девушка. Милая и добрая. Какие у нее волосы! Она была бы хорошей женой. Но я боюсь, я не смогу никогда полюбить женщину.

— Как жаль для женщин! Ты красивый, думаю, ты нравишься многим. Что ты смеешься? — возмутилась она. — Я говорю честно. Ты красивый.

— И ты могла бы влюбиться в меня? — спросил Жослен неожиданно бархатным голосом, перегнувшись через подлокотник кресла. Его лицо оказалось совсем рядом, Таня чувствовала, как от него пахнет вином и лекарствами, с которыми он возился целый день. Он смотрел на нее из-под опущенных ресниц, свет лампы ронял на его лицо тени, и оттого он казался еще более томным.

— Нет, конечно! Ты как… Эмм… Будто у нас одни мама и папа.

— Брат?

— Брат! Ты мой брат, — объявила Таня.

— Это хорошо на самом деле. Я бы расстроился, если бы и ты в меня влюбилась, — и он снова упал в кресло, а Таня рассмеялась во весь голос. Ей было хорошо и легко рядом с Жосленом, и было радостно видеть, что его грусть немного треснула, обнажая обыкновенную для него веселость.

— Это потому, что я не красивая? И не имею длинные волосы?

Жослен нагнулся и не больно стукнул ее по плечу.

— Хватит говорить глупости! Ты красивая, яркая и сильная, и даже Мангон это видит. А еще ты серьезная, — продолжал Жослен. — Не делаешь глупости, как я. Ты бы никогда не призналась человеку, что любишь его, если бы знала, что между вами ничего не возможно.

— Это потому, что я бурундова трещина, — прыснула от смеха Таня. — Хочешь, расскажу про глупость? — она зашептала. — Я танцевала с Мангоном в этой… как её? Таверне!

Жослен удивленно открыл рот.

— Ты с Мангоном? С этим я-дэстор-кусок-льда?

— Да! Он надел черный плащ и танцевал, будто у него нет замка или дракона внутри. И я с ним! Представляешь?

— Нет, — честно признался Жослен. — Ладно, твоя глупость почти такая же, как моя. Какие мы глупые, Татана, — он сполз с кресла на ковер, подвинулся к Тане и обнял ее. — Молодые и глупые, и оттого все равно счастливые. Намного грустнее быть старым и глупым, как Влад.

— Эй! Не говори про Влада плохое, — нахмурилась Таня.

— А я и не говорю. Он связался с нами, разве он умный?

— Трудно спорить, — согласилась она, удобно устраиваясь у Жослена под мышкой. — Давай еще бутылку откроем?

Они долго сидели на полу гостиной, пили и смеялись. К ним пришел Ильич, погрелся у огня и ушел. Догорели дрова в печи, и сквозь решетку за двумя друзьями наблюдали красные зрачки угольев. Таня и Жослен разошлись уже под утро, когда солнце подобралось к самому горизонту, готовое окрасить его линию в бледно-серый цвет, оба довольные вечером и друг другом.

С утра, пока Таня ворочалась в кровати, мучаясь от отголосков головной боли, Владу принесли письмо. Оно лежало в конверте из дорогой плотной бумаги, запечатанное сургучом с оттиском в форме кристалла. На лицевой стороне размашистым почерком было написано: Владу Страннику от Магистра Сквирла, Лесная улица, дом 5. Влад заперся в лаборатории и аккуратно вскрыл конверт ножом. Он помедлил, боясь увидеть, что написано на гербовой бумаге, коротко воззвал к Богу и вытащил листок.

“Уважаемый доктор, дэстор Влад Странник,

надеюсь, что письмо мое застанет вас в добром здравии. Я слышал, что замок, в который вы отправились лечить неведомую болезнь, сгорел в мятежном огне вместе с его хозяином. Впрочем, говорят, что свет в ваших окнах горит, и к вам даже можно попасть на прием, поэтому я надеюсь, что вы живы, здоровы и планы ваши не поменялись.

Если это так, то я готов вам оказать всю помощь, которая только есть в моих слабых старческих руках. Я получил камни, они будут стоить вам сущие копейки — девятьсот агортов, и еще пятьсот за мое скромное участие в переносе вашей племянницы в оборотный мир. Понимаю, что вы оцениваете мои услуги намного выше, но смею вас заверить, что не возьму и монеты больше заявленного, все-таки вы мой друг и бесценный лекарь нашего города.

Предлагаю вам посетить мою лабораторию завтра, в 23 день месяца Темного дракона, в три часа дня. Я буду готов и буду ждать вас с вашей очаровательной племянницей.

За этим прощаюсь с вами,

ваш верный друг, архимагистр Свирл”.

Письмо заканчивалось размашистой подписью, щедро украшенной закорючками, и датой: 22 число Темного дракона. Влад погладил бороду. Тысяча четыреста агортов! Его средний доход до оплаты всех налогов составлял всего триста агортов в месяц. И Свирлу еще хватает наглости понимать, что его услуги стоят намного выше. Хотя, честно признаться, техномагов на всем свете сыщется едва ли дюжина, уж слишком сложная эта наука, а в Илибурге он был вообще один, поэтому он мог устанавливать любые суммы, которые ему заблагорассудятся.

Таких денег у Влада не было. Он открыл сейф и вытряс оттуда ровно тысячу двести пятьдесят агортов, еще пять сунул в карман, чтобы купить еды на праздничный ужин. Он планировал попрощаться с Таней, как полагается. Владимиру пришлось отправиться к другу, торговцу травами, и занять у него еще сто пятьдесят агортов, чтобы хватило на оплату услуг Свирла. На обратном пути, ежась под холодным ветром, он поймал себя на мысли, что, возможно, его затея того не стоит, что можно найти другой способ отправить Таню домой. Или вообще не отправлять, она вполне успешно приживается в Илибурге в его доме. Влад даже замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Он ясно представил себе эту картину: Таня останется в его лаборатории, станет ему помогать, может быть, пойдет учиться. У него наконец появится настоящая семья, о которой он столько мечтал. Это видение было таким солнечным и приятным, что сердце его зашлось от тоски. Но Влад тут же одернул себя. Что за блажь? У девочки есть своя семья, отец, о котором она говорила. Она так мечтает попасть домой, да и кто бы не мечтал на ее месте? Лишить ее этого — значит поступить, как последний мерзавец, а Влад Странник был кем угодно, но не мерзавцем. Нет, он никогда не стал бы обманывать маленькую Таню, пусть возвращается домой, подальше от драконов и их козней, и будет счастлива. Забормотав проклятия в свой адрес, он поспешил домой.

***

Таня спустилась вниз только к обеду. Заглянула на кухню, схватилась за кувшин воды.

— Что, хорошо вчера провели вечер с Жосленом? — спросил Влад и хитро улыбнулся в усы. Он резал овощи, и все руки у него были красные от свеклы.

— А что вы делали с Жосленом? — тут же вскинулась Росси, которая помогала Владу готовить богатый ужин.

— Разговаривали. И пили. И все! — поспешила она заверить, видя, как вспыхнули гневом глаза подруги. Влад тихонько смеялся, и плечи его подрагивали. Он сам чувствовал себя моложе в компании Тани и ее друзей, вспоминал свою молодость, студенчество в медицинском институте и скудные на еду, но щедрые на выпивку вечеринки.