Глазами сокола (СИ) - Довгулева Александра. Страница 11

Они вернулись позже, чем рассчитывал охотник, и сумерки стремительно опускались на город, а потом и танцующие огни заняли своё место на потемневшем небосводе. Сириусу не спалось в ту ночь. Его тянуло на улицу, будто просторная кухня хозяйки стала ему мала. И он поддался этой тяге, хоть и было принято в подобные ночи плотно закрывать двери и окна… На улице было холодно, но голубой свет двойной луны ярко освещал покрытые ночным пологом дома. К удивлению охотника, не один он не спал этой ночью: в его комнате были открыты ставни. И теплящийся огонёк свечи выхватывал из темноты фигурку девушки, сидящую на подоконнике. Сириус смотрел на неё завороженно, как на что-то потустороннее, непонятное, непривычное… И вдруг, она посмотрела на него не таясь впервые за этот день. Их взгляды встретились, и даже ночной полумрак не препятствовал им. Но она отвернулась – и чуда будто и не было. А ведь на какой-то короткий миг событие это действительно показалось чудесным…

Утром девушка была мрачна и почти не улыбалась, вопреки обыкновению. Она отказалась идти на прогулку, а в полдень, когда все трое обитателей дома собрались на хозяйской кухне, она вдруг подскочила со своего места. Из уст девушки полился непрерывный клёкот, будто она хотела сказать о чём-то, но не могла собраться, чтобы подобрать слова. Вид у неё был напуганный. А потом вокруг королевны сам воздух стал каким-то осязаемым и плотным, и будто пух и перья закружили её в вихре. И вот там, где стоял человек, птица расправляет свои крылья, неловко пытаясь сохранить равновесие.

– Бедное дитя! – воскликнула Мельба.

Она притянула заколдованную королевну к себе, баюкала её точно мать заболевшего ребёнка, и плакала. Сириус отвернулся. Он не нашёл в себе сил смотреть на них. А ведь охотник никогда не считал себя слабым…

Глава 11. Безымянная королева

Королева Мирида не была святой, но была праведницей. Это, к огромному неудовольствию рыжеволосой женщины, ныне восседавшей на соколином троне, спасло её в день, когда Бриан Безотцовщина платил по счетам. И проклятье, которое должно было прервать земное существование Мириды, сработало не полностью.

Отчасти заклинательница сама была виновата в том, что случилось: надо было чётче формулировать слова клятвы! Сердце истинной королевы действительно остановилось ещё до восхода солнца, но жизнь её далеко не была прервана. Теперь Мирида не была человеком, так же, как и иным живым существом, по жилам которого текла кровь, а в груди билось тёплое земное сердце. Человеческий облик бывшей королевы канул в небытие, но сама она была всё ещё здесь, сильная, как никогда. И ласточка не могла ничего с этим поделать.

А почему же ласточка? Почему нам не начать называть её иначе? Но вот как?

Очень давно её настоящее имя стало одним из тех слов, которые не стоит произносить никому. Оно уже много столетий не было сказано, спето или записано. Даже сама женщина опасалась его говорить. Порой, правда, когда она оставалась наедине с собой в тишине и темноте комнаты, которую считала своей, особенно, если в комнате было зеркало, её неумолимо тянуло произнести его, хотя бы шёпотом. Может, чтобы проверить, помнит ли она его сама, способны ли её губы произнести это короткое слово, звучание которого ныне было под запретом? Как бы то ни было, ласточка не страдала оттого, что называли её по-разному. За её жизнь ей было дано множество имён. Особенно по душе ей было то, которое три сотни лет назад дал ей шаман одного дикого и немногочисленного народа. Он встретился ей на одном отдалённом остове, который Листурийские мореплаватели нанесут на карты ещё не скоро. По своему невежеству, но видно додумавшись, что ни один мир не может появиться без сил могущественных и потусторонних, они приняли её за богиню. И назвали её словом, которое на их наречии (а ласточка понимала все языки этого мира и несколько из миров соседних) означало «Мерцающая Тень», как та жутковато-таинственная, что обретается каждым предметом вблизи пылающего костра.

Были и другие имена, но, как и многое, они быстро ей надоедали. Даже раболепные идолопоклонники, падавшие ниц сразу же, стоило ей появиться на маленьком южном острове у самого кончика континента, однажды, совсем наскучили. И сегодня проезжающий по счастью мимо путешественник, что откроет остров для всего мира, с лёгким разочарованием отметит, что он необитаем: лишившись возможности видеть земное воплощение своего божества, наивные дикари перестали есть, и вскоре, маленький народ так и остался не открытым.

Вам покажется, что ласточка была жестокой, и вы будете правы. Однако, мучения смертных существ сами по себе не приносили ей радости, так же, как и не вызывали сочувствия. Живя на земле слишком долго, она перестала радоваться этой бесконечной, ни к чему не ведущей жизни. Оттого она и придумывала себе новые увлечения, порой менявшие судьбы множества людей, как и случилось теперь с Эстеврийцами. Хотя далеко не всегда её цели были столь важны для истории мира. Ведь, к примеру, её прошлым развлечением была жизнь в облике маленькой птички, в котором она пробыла ровно одно человеческое поколение. Теперь же ласточка планировала для себя новую роль: доброй и щедрой королевы.

Однако, кое-что ей не нравилось: из-за опрометчивого решения Бриана, женщина теперь была вынуждена действовать совершенно не по тому сценарию, который планировала изначально (увы, свобода выбора человека была вне её власти). Она назвалась Селестой Соколицей, хотя ею не была. Ласточка не могла принять личину живого человека (так уж гласили законы этого мира), но могла создать ощущение у окружающих её людей, порождающее вереницу бесконечных сомнений в собственной способности видеть, слышать и запоминать. Ей удалось сбить с толку и нянек, растивших девушку, и учителей, обучавших её, и почти у всех подруг (кроме одной, которую теперь все считали сумасшедшей). И вот, в памяти всех, образ королевны лишь смутно был связан со светлыми волосами и открытым, почти детским лицом. Он потускнел на фоне рыжеволосой пышногрудой красавицы.

Удалось ей и стать любимой народом королевой. Очень просто завоевать сердце человека придя к нему на помощь в трудную минуту. И теперь, в не знавшем ранее зимы крае в каждом доме славили юную королеву, не пожалевшую ни быстро истощавшейся казны на тепло и пищу для своих подданных. И никто даже не задумался (или не смог признаться в этом) что было странным совпадение стольких таинственных и трагических событий, благодаря которым правительница взошла на престол.

Меж тем, запасы зерна истощались, копчёная и солёная рыба, хранившаяся в пахнущих дымом и древесной смолой бочкой, почти вся уже была роздана, а воды залива, некогда расчерченные клиньями плывущих в порт морских судов, с каждым днём всё сильнее сковывал лёд. Сады не только перестали плодоносить, но и медленно умирали, оставляя чёрные и влажные скелеты стволов ещё недавно прекрасных деревьев.

Мирида была рядом. Преследовала свою мучительницу непрестанно. И уж лучше бы она была всего лишь призраком, мерцающей тенью когда-то живого человека, а не тем, чем она стала (так думала ласточка)! И если уж на чистоту, женщина уже начала жалеть о том, что не оставила в покое прошлую королеву Эстеврии. В конце концов, живого человека из плоти и крови можно было бы и запереть в одной из замковых башен, как поступали часто злодеи древности, или выслать прочь из дворца. Но теперь ласточка ничего не могла сделать со своим личным мстительным духом, денно и нощно отравлявшим её существование…

Она знала: вечные сквозняки, ни с того ни с сего открывающиеся ставни и падающие с полок и столов предметы изящной обстановки, рано или поздно сослужат плохую службу репутации юной королевы. Кухонные девки, конюхи и белошвейки, работавшие во дворце уже поговаривали о проклятье, неведомом, но, несомненно, ужасном (как и положено любому проклятью, наложенному на древний род), унаследованном королевной от преданного забвению отца.

Никакого проклятья не было: это Мирида была тем вихрем северного ветра, что вечно распахивал окна и гасил пламя свечей там, куда приходила ласточка. Дело в том, что когда заколдованная снежинка коснулась руки королевы, и та рассыпалась на тысячи ледяных крупинок, всё её существо этому воспротивилось. И даже потеряв смертное тело, Мирида не поддалась отчаянью и изо всех сил, единственной искоркой угасающей свечи её земного духа, она продолжила цепляться за жизнь. И вьюга, что должна была развеять по свету ледяную пыль, в которую превратилось её тело, стало новым вместилищем души, памяти и устремлений королевы Мириды. И это было удивительным даже для ласточки: только обладатель действительно очень чистого сердца мог стать чем-то столь лёгким и прозрачным, как ветер.