Новые приключения Гулливера - Клугер Даниэль Мусеевич. Страница 4

3

Значительную часть пространства моего жилища занимали собственноручно сделанные мною стол и табурет. Когда я беседовал с кем-то из посетителей, прочие, как правило, прогуливались по столу (а кое-кто катался по нему в карете или верхом), дожидаясь своей очереди. При этом некоторые признавались, что поверхность столешницы менее гладкая и ровная, чем, например, поверхность мощенной камнем дороги, ведущей от столицы к морскому побережью. Меня несколько уязвляли подобные заявления, ибо я гордился добротностью и тщательностью своей работы. Но я был вынужден признать: многие детали, прекрасно замечавшиеся маленькими человечками, были недоступны моему восприятию. Точно так же и поверхность, казавшаяся мне и внешне, и на ощупь идеально отполированной, воспринималась ими как весьма бугристая.

Так или иначе, по утрам меня обычно навещали не менее десятка знатных особ, главным образом придворных дам (что послужило однажды вполне смехотворным основанием поистине невероятных подозрений на мой счет; но об этом я рассказываю в другом месте). Иные из них являлись ни свет ни заря и терпеливо дожидались моего пробуждения. В сущности, меня не оставляли в одиночестве ни на мгновенье. Исключение составляло время завтрака. Великан, поглощающий пищу, вызывал отвращение у лилипутов. Впоследствии мне довелось убедиться в естественности такой реакции. Пока же я наслаждался покоем, поедая регулярно поставляемые к моему столу нежнейшие окорока и цельные говяжьи туши, запивая их восхитительным на вкус лилипутским вином. За завтраком я выпивал не менее двух бочек; впрочем, это составляло чуть менее нашей пинты.

Покончив с завтраком, я попросил одного из двадцати четырех слуг, убиравших остатки трапезы, передать ожидавшим меня посетителям, что не смогу уделить им должное время вследствие легкого недомогания, ставшего следствием вчерашнего холодного ветра с моря. Я объяснил, что мои чиханье и кашель способны причинить вред здоровью уважаемых особ, и потому предложил им перенести общение со мною на два-три дня.

Слуга быстро спустился со стола с помощью веревочной лестницы; через четверть часа он вернулся и сообщил о выполнении моего распоряжения. Вслед за тем, от имени остальной челяди, он попросил разрешения оставить меня па сегодня, ибо, как он выразился, их состояние здоровья является необходимым условием добросовестного обслуживания. Если, по его словам, они захворают из-за моей простуды, завтра обо мне некому будет заботиться.

Я позволил им удалиться, но лишь после того, как появится флестрин-наздак. Тогда упомянутый слуга самоотверженно согласился остаться, предложив отпустить остальных. Я же посоветовал ему дожидаться прибытия его превосходительства Гурго снаружи. Мое предложение пришлось ему по душе — насколько можно было судить по той поспешности, с которой он воспользовался веревочной лестницей.

Оставшись один, я положил перед собою платок с вчерашней находкой. В кармане брюк у меня лежала карманная подзорная труба. Выкрутив одно из увеличительных стекол, я вооружился им вместо лупы, чтобы приступить к осмотру загадочных костей. Как я уже говорил, вчера они не вызвали во мне чувства, сходного с тем, какое могли вызвать человеческие кости нормального размера. Поэтому побудительным мотивом к осмотру послужило любопытство, вполне простительное для корабельного хирурга. Появилась возможность тщательнее изучить внутреннее устройство лилипутского тела и понять, только ли размеры тела отличают нас друг от друга? Ответ на этот вопрос я поначалу пытался найти в лилипутских книгах. Но оказалось, что в этой стране существует категорический запрет на изучение устройства человеческого тела и даже на изображение костей и внутренностей.

Когда я развернул платок, череп откатился в сторону, подобно средних размеров бусинке. Взяв его двумя пальцами, большим и указательным, я задумчиво повертел его в руках. Нет, воистину мы с лилипутами слишком разные существа. Ничто в этом желтоватом шарике неправильной формы не вызывало в душе моей никаких чувств.

Я поднес череп к глазам и взглянул на него сквозь увеличительное стекло. В ту же минуту пальцы мои дрогнули, так что я едва не уронил рассматриваемый предмет. Ибо теперь-то я ясно увидел настоящий человеческий череп, бывший некоторое время назад вместилищем мыслей и суждений, подобных тем, которые зарождались в моей голове.

Вдобавок я понял, сколь поистине ужасной была моя находка — ведь этот человек, возможно, еще при жизни оказался злодейским образом замурован в стену!

Тотчас новая пугающая мысль пришла мне в голову. Вспомнив о том, что жилище мое некогда было лилипутским храмом, я тотчас вспомнил и об ужасном обычае человеческих жертвоприношений, присущем некоторым примитивным культам. Что я знал о лилипутской религии? Ничего, кроме невнятного рассказа о религиозном расколе между тупоконечниками и остроконечниками. Как в свое время сообщил мне кормолап Гурго, непримиримые враги не могли решить, с острого или тупого конца следует разбивать за завтраком вареное яйцо.

Более я ничего не знал о религиозных воззрениях лилипутов. Следовательно, можно было предполагать что угодно, в том числе и существование кровавых жертвоприношений сродни тем, с которыми столкнулись испанцы в Мексике.

Увлеченный изучением вечерней находки, я пропустил момент появления кормолапа. Потому меня застал врасплох его испуганный возглас:

— Куинбус Флестрин, что вы делаете?!

Я оторвался от изучения останков и поприветствовал Гурго. Он не ответил. Несмотря на мелкость черт, я ясно различал неописуемый ужас на его лице. Я успокаивающе улыбнулся, но на улыбку мою он ответил совсем странно. В руке его появился меч, он угрожающе выставил его вперед и в то же время осторожно попятился к краю.

— Если вы осмелитесь приблизиться ко мне, я позову на помощь, — объявил он тонким дрожащим голосом. — Учтите, на улице меня ждет эскадрон конных лучников. Они живо забросают вас отравленными стрелами.

— Что это значит? — растерянно прошептал я (тут следует отметить, что в разговоре с лилипутами я всегда стремился сдерживать громкость своего голоса, дабы не причинять им неудобства). — Что я такого сделал?

— Вы еще спрашиваете? — возмутился кормолап, не убирая своего оружия. — После того, как я застал вас за чтим отвратительным занятием? — при этом он указал острием меча на кости. — Какой ужас! А ведь я считал нелепыми слухи о вашем каннибализме!

Только теперь я понял причину его нелепого поведения. На столе валялись обглоданные мною за завтраком говяжьи кости. Кости, лежащие здесь же, были восприняты моим другом как часть чудовищной трапезы. К тому же, стоя внизу, он не мог окинуть взглядом весь стол, и распалившееся частностями воображение дорисовало чудовищную картину каннибальского пиршества.

Я постарался развеять его подозрение и рассказал, при каких обстоятельствах обнаружил останки. Поскольку я в свою очередь заподозрил лилипутов в принесении человеческих жертв, то некоторые детали осмотра были мною утаены от его превосходительства.

После моих объяснений лицо его превосходительства не только не прояснилось, но, казалось, омрачилось еще больше; правда, он убрал меч в ножны и принялся слушать меня с удвоенным вниманием. Я рассказал ему об уловке, которой я воспользовался, чтобы избавиться от присутствия слуг и посетителей. Гурго облегченно вздохнул. По его словам, особенности отношения лилипутов к смерти таковы, что публичное рассматривание останков умершего считается кощунством. К счастью, согласно мнению лилипутов, я человеком не являюсь, и значит, обнаруженные кости он видит как бы в одиночку. Я хотел было поднять его, но остатки недоверия заставили его превосходительство отказаться от моей помощи. Кормолап воспользовался веревочной лестницей. Поднялся он ловко и быстро, хотя время от времени я ловил на себе подозрительные взгляды флестрин-наздака. Всякий раз я успокаивающе улыбался ему, забывая о том ужасном эффекте, который оказывали на лилипутов мои огромные зубы.