Государственные игры - Клэнси Том. Страница 34

Беллон же являлся одним из самых яростных и жестких поборников справедливости из тех, кого знал Херберт. И полковник старался вытащить сопротивлявшуюся и голосившую “Жандармери” из болота ее собственной бездеятельности.

Тем не менее Беллон оставался подотчетен властям, а эти власти недолюбливали Соединенные Штаты. Они в свою очередь испытывали очередной острый приступ национализма. Дело дошло даже до того, что из словарей выкидывались английские слова, из меню исключались американские блюда, а с экранов убирались голливудские фильмы. Мысль о том, что США попали в положение, когда французы могли бы оказать им помощь, вызывала тревогу. А от мысли, что придется идти на поклон к этим душителям всего американского, Херберт просто приходил в отчаяние. Да и само заявление о согласии оказать эту помощь звучало бы едва ли не абсурдно!

– У Бернара возникли местные проблемы, – заговорил Альберто, – и он ищет возможные связи между преступными элементами во Франции и в Германии. В прошлом месяце он обратился к “Большому И”, ну, а те связались с Дарреллом, и он помог Бернару получить часть необходимой информации.

– Что за информацию хотел Бернар? – Херберт все еще продолжал барабанить пальцами по подлокотнику. Ему просто очень-очень не хотелось идти на поклон к французам.

– Тут нет этих сведений, поскольку они идут под грифом “только для прочтения”, – ответил Альберто. – Придется сходить за ними к Дарреллу.

– Сходи, – приказал Херберт, – и позвони мне, как только что-то узнаешь.

– О'кей, у вас есть там доступ к защищенной линии? – поинтересовался Альберто.

– У меня нет времени до нее добираться, – ответил Херберт. – Придется тебе воспользоваться тем, что есть, и позвонить на аппарат в моем кресле. И еще, введи в курс дела генерала Роджерса.

– Конечно. И поскольку он все равно будет спрашивать, что сказать ему о вашем местопребывании?

– Скажи, что я собираюсь проверить кое-какие предположения относительно “хаоса”.

– А-а, так у вас же там как раз наступает сезон, не так ли? – уточнил Альберто.

– Верно, – подтвердил Херберт. – Ежегодное сборище больных маньяков. И по этому поводу у меня возникает вопрос номер два. Есть ли у тебя какие-то сведения о том, где обычно проходят ключевые мероприятия в рамках “дней хаоса”?

– Что-то вроде дома сумасшедших? – пошутил Альберто.

– Не смешно, – одернул его Херберт.

– Извините, уже ищу.

Херберт расслышал пощелкивание компьютерных клавиш.

– Нашел, – сообщил Альберто. – Последние два года многие участники начинали празднование с тоста в “Пивном зале” Ганновера в шесть часов вечера.

– Что для меня и не удивительно, – прокомментировал Херберт. Он помнил, что печально известный “пивной путч” тоже начинался в мюнхенском “Пивном зале”. Тогда, в 1923 году Гитлер сделал первую, правда неудачную, попытку захватить власть в Германии. Только в отличие от Гитлера эти люди явно рассчитывали на успех.

Еще полчаса телефонных переговоров Херберт потратил на поиски автомобиля с ручным управлением. Несколько компаний сдавали в наем машины, оборудованные для инвалидов, но при этом с шофером, а Херберту водитель был не нужен. Он собирался отправиться на разведку в самую гущу празднования “дней хаоса” и не хотел подвергать его лишнему риску.

Наконец он отыскал бюро проката, где имелась необходимая машина, и хотя, как оказалось, автомобиль не был оборудован ни пуленепробиваемыми стеклами, ни катапультирующимся водительским креслом – Херберту пришлось лишний раз заверить лишенного чувства юмора служащего фирмы, что, выясняя это, он просто так шутит, – он приказал подогнать машину прямо к отелю.

Решив принять надлежащий облик, Херберт стянул с себя галстук и белую рубашку и облачился в подаренную сестрой фуфайку с надписями “Меня зовут Херберт” спереди и “Боб Херберт” сзади, а поверх ее надел спортивную куртку, и направился вниз. С помощью швейцара Херберт загрузил остававшееся полностью раскрытым кресло в специальное отделение автомобиля, устроенное вместо снятого заднего дивана. Положив на соседнее с водительским сиденье раскрытый атлас, съемный телефон со своего кресла, а также выданного ему Мэттом Столлом “электронного переводчика”, он вывел новенький “мерседес” на шоссе.

Нелепо, подумал Херберт, грустно и нелепо, что человек с ограниченной подвижностью – единственное, чем располагает в Германии вся американская агентурная разведка. С другой стороны, он был человеком с опытом, твердыми убеждениями и мощной организацией за спиной. Люди шли на оперативную работу, имея за душой даже меньшее. Гораздо меньшее. И хотя Херберт вовсе не ожидал, что останется совсем незамеченным, он давно подписался под бытующим в разведке изречением:

"Никогда нельзя недооценивать вероятности того, что кому-то может быть что-то известно, и никогда нельзя недооценивать того, что может выболтать беспечный, глупый или пьяный человек”. В “Пивном зале” он с большой вероятностью рискует принять изрядную порцию коктейля из всего перечисленного выше.

Еще больше, чем просто сохранить независимость, Херберт рвался снова очутиться в деле. Теперь он знал, что, должно быть, ощущал Майк Роджерс, когда снова сам “вскочил в седло” во время операции в Корее.

Дорога от гостиницы заняла менее двух часов. Это была поездка практически по прямой, по проходившему с севера на юг автобану, на котором существовали лишь рекомендуемые ограничения скорости от 100 до 130 километров в час. Правда, тех, кто двигался медленнее ста тридцати, тут называли “графинями” – неторопливыми, величавыми матронами.

Херберт придерживался скорости около девяноста миль в час. Он приспустил боковые стекла и наслаждался освежающей яростью ветра за окном. Даже на такой скорости он не упускал прелестей ландшафта земли Нижняя Саксония. Его угнетала мысль, что эти очищающие воздух леса и веками существующие поселения дали убежище одному из самых опасных расистских движений за всю историю цивилизации.

Вот вам и рай, думал он. Херберт уже не раз сталкивался с подобным. Везде найдется свой змей, а то и не один и на каждом дереве.

Когда он впервые оказался с женой в Ливане, он поначалу тоже иначе относился и к людям и к красотам страны. Ярко-голубое небо, древние строения, от весьма скромных до потрясающих волшебной роскошью, благочестивые христиане и мусульмане. В 1946 году французы ушли отсюда, а религиозные “братства” развязали безжалостную войну между собой. В 1958 году морские пехотинцы США помогли затушить пламя, однако в семидесятом оно разгорелось вновь. В конце концов Соединенные Штаты снова вернулись. В 1983 году небо над Бейрутом оставалось по-прежнему голубым, а здания все также вызывали уважительное благоговение, когда мусульманский террорист-самоубийца взорвал американское посольство. В результате пятьдесят человек погибли, еще больше получили ранения. С тех пор красота уже никогда не воспринималась Хербертом как нечто невинное или даже просто привлекательное. И даже сама жизнь, когда-то столь богатая и полная обещаний, теперь больше походила на отсчет времени до момента, когда они с женой снова смогут воссоединиться.

Ганновер красиво контрастировал с видами сельской местности и…, с самим собой. Как и Гамбург, он был сильно разрушен бомбардировками во время Второй мировой. Современные здания и широкие пространства перемежались с островками архитектуры шестнадцатого века, отделанными деревом домами, протянувшимися вдоль тесных улочек, и старинными барочными садиками. Но при всей своей прелести все это было чуждо ему. Херберт предпочитал настоящую глубинку, в которой собственно и вырос. Речка, комары, лягушки и универсамчик на углу. Однако, проезжая по улицам, он был удивлен поразительной непохожестью этих двух лиц города.

Все совпадает, подумал Херберт, направляясь в сторону Ратенауплац. Вдобавок этот город имеет и два очень разных человеческих лиц.

Большинство ресторанов и кафе были расположены в одной из самых причудливых частей города. Но за очарованием старинной архитектуры скрывался гадюшник. Херберт без труда нашел нужное место, просто последовав за тремя бритоголовыми мотоциклистами. Было ясно, что те направляются ну никак не в местный Музей современного искусства Шпренгеля.