Государственные игры - Клэнси Том. Страница 76

Херберт двинулся по кочковатой земле в сторону машины. Он не стал пользоваться дорогой, опасаясь, что по ней мог приехать кто-то еще. От усилий, потребовавшихся на преодоление этого последнего лесного участка, руки его почти онемели. Единственное, на что можно было надеяться, – Джоди все же не примет его за неонациста и не спрыгнет на него с дерева.

Поравнявшись с автомобилем, который оказался лимузином, Херберт решил двигаться дальше. “Скорпион” лежал у него на коленях, и он сунул его под себя, чтобы автомат не было видно. В случае нужды он по-прежнему мог быстро его выхватить. Отъехав от машины, Боб увидел макушки палаток и поднимавшийся за ними дым костров. Разведчик разглядел молодых людей, которые стояли между палатками, глядя в сторону огней. И тут он увидел минимум две, а то и три сотни людей, выстроившихся вокруг площадки на берегу озера. В центре площадки стояли только двое – мужчина и женщина.

Мужчина выступал с речью. Херберт закатил кресло за дерево и прислушался. Большая часть выступления ему была понятна, хотя мужчина говорил по-немецки.

– …этот день положит конец соперничеству на пути к достижению общих целей. С сегодняшнего вечера обе наши группировки станут работать вместе, объединенные общностью цели и единым наименованием “Пламя нации”!

Мужчина выкрикнул название не для риторического эффекта, а чтобы его услышали все. Херберт ощутил, как возвращаются силы и как вместе с ответными приветственными криками толпы растет его гнев. Молодчики заголосили и вскинули руки вверх, как будто их команда только что выиграла чемпионат мира. Херберта не удивили нацистские приветствия и крики “зиг хайль”. При всем при том, что они, конечно же, стремились к “спасению” родины и ко всеобщей победе и что среди них хватало и головорезов, и убийц, но это были уже не фашисты Адольфа Гитлера. И все же они были намного опаснее, потому что имели неоспоримое преимущество перед фюрером: у них был опыт его ошибок. Тем не менее, почти у каждого в руках было что-нибудь из гитлеровской атрибутики – у кого-то штык-нож, у кого-то награда, а у кого-то даже пара сапог. Вероятно, это были предметы, украденные со съемочной площадки. Так что Гитлер по-своему присутствовал и на этом сборище.

Херберт отвернулся от света, чтобы глаза снова привыкли к темноте, и стал высматривать Джоди.

Когда крики немного стихли, он услышал за спиной шепот:

– Я ждала вас тут.

Херберт обернулся и увидел Джоди. Девушка явно нервничала.

– Лучше бы ты подождала меня там, – прошипел Херберт, тыкая пальцем в сторону, откуда они пришли. – Я бы смог воспользоваться хоть какой-то помощью.

Он взял ее за руку.

– Джоди, давай вернемся обратно. Пожалуйста. Это же безумие. Девушка мягко высвободила свою руку.

– Да, мне страшно, но теперь еще больше прежнего мне необходимо бороться с этим.

– Тебе страшно, – зашептал Херберт, – и у тебя навязчивая идея. Ты зациклилась на цели, которая живет теперь в тебе своей собственной жизнью. Поверь мне, Джоди, они не стоят того, чтобы к ним выходить, как ты хочешь.

Выступавший продолжил речь и перекрыл их шепот. Херберт уже жалел, что ему приходится слушать этот голос, доносившийся громко и отчетливо без всякого мегафона. Боб снова прикоснулся к девушке, но та даже не шелохнулась.

– Женщина, что стоит рядом со мной, – говорил немец, – это Карин Доринг, наш второй вождь…

Толпа спонтанно разразилась аплодисментами, и мужчина выжидательно замолчал. Женщина коротко наклонила голову, но ничего не произнесла.

– Карин уже направила своих представителей в Ганновер, – выкрикнул мужчина, когда аплодисменты стихли. – Буквально через несколько минут мы все направимся в “Пивной зал”, чтобы объявить о нашем объединении всему миру. Там мы предложим нашим братьям присоединяться к нам, к нашему движению, вместе мы покажем человеческой цивилизации ее будущее. Будущее, где пот и труд найдут достойное вознаграждение…

Опять послышались аплодисменты и восторженные выкрики.

– …где порочные культуры, вероисповедания и люди будут отсечены от тела сообщества…

Аплодисменты нарастали и уже так и не прекращались.

– …где ярким светом прожекторов будут высвечены наши символы и наши достижения.

Аплодисменты переросли в овацию, и Херберт воспользовался шумом, чтобы достучаться до Джоди.

– Давай же! – выкрикнул он, снова хватая ее за руку. – Эти люди набросятся на тебя, словно стая диких псов.

Джоди смотрела на толпу. Херберт не видел выражения ее лица. У него было острое желание выстрелить ей в ногу, перекинуть поперек колен и пуститься в отступление.

– А если власти в Ганновере выступят против нас – пусть только попробуют! Пусть только попробуют! Больше года гауптман Розенлохер из полиции Гамбурга преследует меня. Если я слишком быстро еду – он тут как тут. Если я включаю музыку погромче – он тут как тут. Стоит мне встретиться со своими товарищами – и он где-то поблизости. Но ему меня не победить. Пусть только попробуют взять нас поодиночке или всех вместе! Они увидят всю нашу организованность и несокрушимую крепость нашей воли!

Джоди, не мигая, уставилась на сборище.

– Я не хочу умирать, но и вести жалкий образ жизни тоже не хочу.

– Джоди, тебе не надо…

Девушка резко выдернула руку. Херберт оставил попытки ее удерживать. Он покатил вслед за ней, проклиная собственное упрямство, которое не позволяло поставить на кресло этот чертов моторчик. Затем он принялся проклинать эту девчонку, которую он понимал и уважал, даже несмотря на то, что та не желала прислушаться к голосу разума. Впрочем, он сам прислушивался к нему не больше, чем она.

Аплодисменты стали стихать, и шаги Джоди показались Херберту очень отчетливыми. Как, наверно, и ближайшему часовому, который на них обернулся. Увидев в свете от костров чужих, он что-то крикнул тем, кто стояли ближе к нему, а мгновением позже направился в сторону девушки. Тем временем остальные выстроились в цепочку с явным намерением не дать пришельцам приблизиться к толпе или к ее лидерам.

Херберт остановился. Джоди продолжала идти навстречу немцам. Крякнув с досады, Херберт покатил вслед за ней.

Глава 48

– В том, что я буду летать, не было даже никаких сомнений.

Пол Худ стоял за спиной Рихарда Хаузена, который пилотировал “лирджет”. Они были уже в небе Франции. Немец говорил громко, стараясь перекрыть гул двух мощных турбореактивных двигателей. Рядом с ним сидела постоянный пилот самолета Элизабет Штрох. Это была привлекательная брюнетка лет тридцати семи, ее французский и английский звучали безукоризненно. Ланг дал ей распоряжение доставить их во Францию, ждать с самолетом, сколько потребуется, и привезти всех обратно. Ее реплики в основном ограничивались переговорами с диспетчерской в Гамбурге; а теперь в Тулузе и сообщениями для пассажиров о графике полета. Если у нее и вызывали интерес рассказы Хаузена, то она этого не показывала.

До того Худ находился в салоне вместе со Столлом и Нэнси. Однако часа через полтора полета он почувствовал, что разделять общество обоих ему больше невмоготу. Со Столлом – из-за того, что тот ни на секунду не умолкал, а с Нэнси – из-за ее нежелания начинать разговор.

Рассевшись на одном из протянувшихся вдоль стен салона плюшевых диванов, Столл без конца бубнил, что никогда не считал себя командным игроком. Что он согласился на работу в Оперативном центре только потому, что был настоящим одиночкой и считал, что им нужен самодостаточный сотрудник, который любит сидеть за своим столом и разрабатывать компьютерные программы или чинить аппаратуру. Столл подчеркивал, что он совсем не “страйкер” и не обязан выходить на оперативную работу. Что он это делает не потому, что такой смелый, а только из уважения к Худу. Остальное время он сетовал по поводу возможных недоработок в “терасканере” и предупреждал, что не дает никаких гарантий.