Красный кролик - Клэнси Том. Страница 21

— Чудо! Ха! Наш тренер спал! Все герои-игроки спали! А ваши подростки играли с душой и победили в честной борьбе. После этого провала Тихонова надо было расстрелять!

Да, этот человек говорит как настоящий болельщик.

— Я хочу, чтобы мой сын познакомился здесь с хоккеем.

— Сколько ему лет? — В глазах мужчины зажегся неподдельный интерес.

— Четыре с половиной, — ответил Фоули.

— Тот самый возраст, когда надо ставить на коньки. У нас, в Москве, для детворы масса возможностей покататься на коньках, правда, Ваня? — обратился мужчина к своему спутнику, следившему за разговором со смешанным чувством любопытства и беспокойства.

— Проследите, чтобы у него были высокие ботинки, — заметил тот. — В низких можно вывернуть щиколотку.

Ответ, характерный для русских. В этой стране, нередко грубой и безжалостной, забота о детях трогательно искренняя. Русское сердце, нежное и ласковое для детей, превращается для взрослых в ледяной гранит.

— Спасибо. Обязательно учту ваши слова.

— Вы живете в квартале для иностранцев?

— Совершенно верно, — подтвердил Фоули.

— Тогда вам выходить на следующей остановке.

— О, спасибо. Всего хорошего.

Направившись к двери, Фоули обернулся и дружески кивнул своим новым русским друзьям. «Интересно, это сотрудники КГБ?» — мелькнула у него мысль. Возможно, но точно это сказать нельзя. Окончательное решение можно будет принять только тогда, когда он где-нибудь через месяц снова столкнется с этими мужчинами в метро.

Эд Фоули не знал, что за всем этим разговором внимательно следил мужчина, стоявший всего в паре метров от него со свежим номером «Советского спорта» в руках. Этого человека звали Олег Иванович Зайцев. И вот майор Зайцев действительно работал в КГБ.

Выйдя из вагона метро, американский резидент вместе с толпой проследовал к эскалатору. Много лет назад движущаяся лестница подняла бы его к статуе в полный рост Сталина, но ее давно сняли и на ее место больше ничего не поставили. Прохлада ранней осени явилась приятным облегчением после духоты метро. Вышедшие на улицу люди закуривали вонючие папиросы и расходились в разные стороны. До стены, огораживающей квартал для иностранцев, было совсем недалеко. В будке дежурил милиционер в форме. Оглядев Фоули, он по качеству плаща определил, что перед ним американец, и пропустил его, не удостоив ни кивком, ни тем более улыбкой. Русские почти не улыбаются. Это обстоятельство поражало американцев, приезжающих в страну; внешняя угрюмость русских людей казалась иностранцам необъяснимой.

Олег Зайцев проехал еще две остановки, размышляя, следует ли ему подать рапорт о контакте с иностранцем. Сотрудники КГБ сообщали обо всех подобных встречах, отчасти доказывая свою преданность, отчасти демонстрируя постоянную бдительность в отношении даже простых граждан «главного противника», как в их ведомстве называли Соединенные Штаты. Но в первую очередь это было проявлением параноидальной мании преследования, качества, которое открыто поощрялось в КГБ. Однако по роду своих занятий Зайцев имел дело с огромным количеством бумаг, и он не видел необходимости творить еще один бессмысленный документ. Его рапорт лишь мельком просмотрят, в лучшем случае, с любопытством прочтут, после чего уберут в сейф, чтобы больше никогда не извлекать на свет божий. Олег Иванович слишком ценил свое время, чтобы тратить его на подобную чепуху. К тому же, он сам ведь даже не разговаривал с этим иностранцем, разве не так?

Выйдя из поезда на нужной остановке, Зайцев по эскалатору поднялся на улицу, на прохладный вечерний воздух и закурил «Дукат». Вкус у сигареты был отвратительный. Зайцев имел доступ в «закрытые» магазины и мог покупать французские, английские и даже американские сигареты, однако стоили они очень дорого, а его стесненные средства существенно уступали богатому выбору. Поэтому Олег Иванович закурил сигарету известной марки «Дукат», подобно многим миллионам своих соотечественников. Качество одежды Зайцева было чуть выше, чем у большинства его соратников, однако это почти не бросалось в глаза. По крайней мере, внешне он не выделялся из остальных. До дома, в котором жил Зайцев, от станции метро было два квартала пешком. Его квартира номер три находилась на втором этаже — американцы назвали бы этот этаж первым. Зайцева это вполне устраивало, так как он не рисковал свалиться с сердечным припадком, поднимаясь по лестнице пешком в случае поломки лифта, что происходило по крайней мере раз в месяц. Однако сегодня лифт работал. Пожилая женщина, совмещавшая обязанности дворника и консьержки, которая сидела в каморке на первом этаже, закрыла свою дверь. Открытая дверь говорила бы о каких-нибудь проблемах, о которых надо было предупредить жильцов. Значит, сегодня в доме ничего не сломалось. Еще не повод для праздника, но приятная мелочь, за которую надо благодарить бога или кого там еще, кто определяет прихоти судьбы. Докурив сигарету, Зайцев выбросил окурок в урну и прошел к лифту. Кабина ждала внизу с открытой дверью.

— Добрый вечер, товарищ Зайцев, — поздоровался лифтер.

— Добрый вечер, товарищ Гленко.

Лифтером работал инвалид, ветеран Великой Отечественной войны, чему свидетельством были многочисленные ордена и медали. По его словам, он служил в артиллерии. Вероятно, в настоящий момент Гленко был осведомителем и докладывал обо всех происшествиях в доме какому-то сотруднику КГБ, за что получал жалкие крохи в дополнение к пенсии, которую выплачивала ему Советская Армия. Взаимовыгодное сотрудничество. Закрыв двери, Гленко привел кабину в движение. Она плавно остановилась на втором этаже, и Зайцеву осталось пройти последние пять метров до двери своей квартиры.

Войдя в прихожую, он почувствовал запах вареной капусты — значит, на ужин будут щи. В этом нет ничего необычного. Щи являлись основным блюдом русской кухни, вместе с черным ржаным хлебом.

— Папа!

Нагнувшись, Олег Иванович подхватил маленькую Светлану. Девочка, с ангельским личиком и открытой улыбкой, была отрадой в жизни Зайцева.

— Ну, как поживает сегодня мой маленький зайчик?

Олег Иванович взял девочку на руки, и она чмокнула его в щеку.

Светлана ходила вместе со сверстниками в детский сад — еще не начальная школа, уже не ясли. Ее одежда вобрала в себя все яркие краски, какие только можно было найти в стране: в данном случае зеленое платьице, серые колготки и красные кожаные сандалии. Если и были какие-то преимущества в доступе в «Березки», так это то, что Зайцев мог покупать хорошие вещи своей девочке. В Советском Союзе нельзя было достать даже пеленок для новорожденных — матерям обычно приходилось перешивать их из старого постельного белья. А уж об одноразовых пеленках, которыми пользовался весь Запад, вообще речи не шло. Как следствие, родители стремились как можно раньше приучить малышей пользоваться туалетом. Маленькой Светлане, к огромному облегчению матери, это удалось несколько месяцев назад. Следуя на запах капусты, Олег прошел на кухню к жене.

— Привет, дорогой, — оторвавшись от плиты, сказала Ирина Богдановна.

На столе капуста, картошка, и, кажется, немного ветчины. Чай и хлеб. Водки пока что не было. Зайцевы спиртное употребляли, но знали меру. Как правило, они дожидались, когда Светлана ляжет спать. Ирина работала бухгалтером в универмаге ГУМ. Имея диплом Московского государственного университета, она по западным меркам считалась женщиной независимой, однако до полной эмансипации ей было далеко. На крючке у кухонного стола висела сетка-авоська, которую Ирина повсюду носила в своей сумочке. Куда бы она ни направлялась, Ирина всегда озиралась по сторонам, выискивая, нельзя ли купить что-нибудь, к столу или чтобы скрасить унылую квартиру. Любая покупка означала долгое стояние в очередях, но в Советском Союзе таков был удел всех женщин — вместе с готовкой для мужа, независимо от общественного положения, как его, так и ее. Ирина знала, что ее Олег работает в Комитете государственной безопасности, но она понятия не имела, чем именно он там занимается. Ей было известно лишь то, что он получал довольно приличную зарплату и изредка надевал военную форму — в самом ближайшем времени его ожидало очередное повышение в звании. Ирина рассуждала так: чем бы ни занимался ее муж, он со своей работой справляется, и с нее этого было достаточно. Дочь солдата, прошедшего в пехоте через всю Великую Отечественную войну, она хорошо училась в школе, но так и не смогла добиться того, к чему стремилась. У нее были способности к музыке, но недостаточные для того, чтобы поступить в консерваторию на отделение фортепиано. Ирина пыталась писать, но и здесь ей не хватило таланта, чтобы начать публиковаться. Довольно привлекательная, по меркам русских женщин она была худая. Ее каштановые волосы до плеч всегда были хорошо уложены. Ирина много читала, все, что только попадало ей в руки и стоило быть прочитанным, и с удовольствием слушала классическую музыку. Вместе с мужем они время от времени ходили в Большой зал консерватории имени Чайковского. Олег предпочитал балет, поэтому изредка они доставали билеты и в Большой театр, чему, как полагала Ирина, способствовала работа ее мужа в доме номер два на площади Дзержинского. Олег еще не занимал достаточно высокое положение, чтобы его приглашали на торжественные вечера с участием высших руководителей Комитета государственной безопасности. Ирина надеялась, что это произойдет, когда он станет полковником. А пока что они вели жизнь государственных служащих среднего уровня, с трудом сводя концы с концами на две зарплаты. Хорошей стороной было то, что время от времени Зайцевым выдавали приглашение в «закрытые» магазины КГБ, где, по крайней мере, можно было купить хорошие вещи для Ирины и Светланы. И, как знать, быть может, со временем они смогут позволить себе завести второго ребенка. Оба еще достаточно молоды, и маленький мальчик принесет в дом новую радость.