Уцененный принц (СИ) - Милютина Елена. Страница 29

— Как самочувствие, получше?

— Спасибо, конечно лучше.

— Значит так, рассказывай все по порядку, как на Обене очутился. Ничего не пропускай. Поясняю, у вас на Итонии работает группа с Элланы, расследует деятельность вашей секретной службы, ее начальник слишком много на себя берет. Просто дознавателя я к тебе вызвать не могу, о работе группы знает очень ограниченный круг лиц, так что я передам всю информацию генералу в отставке Саарте. Он возглавляет группу на Итонии.

— С чего начинать, с отлета, или с самого начала?

— С начала давай, что бы картина было в полном объеме! Извини, я записывать буду, что бы ничего не пропустить, но не переживай, дальше меня и Саарте информация не пройдет. Может, твоему отцу и дяде еще будет полезно послушать!

Рон задумался. Пожалуй, надо действительно рассказать все без утайки, тогда будет ясно, почему он просит не отдавать его обратно на Итонию. И жалобой это не будет выглядеть, Император же сам просил с начала и подробнее. Вздохнул и начал…

— Пожалуй, все началось еще два года назад, в университете. Там группа энтузиастов организовала «Клуб молодых реформаторов», обсуждали вопросы реформирования законов Итонии, что бы сделать их более современными. Но вопросы о смене власти, или заговоре против отца не поднимались, могу поклясться! В конце концов пришли к выводу, что Итонии необходима конституция, которая гарантировала бы народу права, а правительству — власть, опирающуюся на закон.

Стали потихоньку ее разрабатывать, в конце концов, получилось то, что устраивало всех, а у нас были представители разных социальных слоев. Я хорошо помню, как мы утвердили окончательный вариант, один экземпляр отдали мне, я хотел показать отцу, переговорить с ним. Но в тот же день не получилось, меня представили вашему брату, герцогу Алларинскому, потом я показывал ему завод, а на следующий день мы с отцом улетали на Парану, на саммит. Все шло как обычно, я тогда и забыл про проект конституции, оставил его в ящике письменного стола, и отцу о нем ничего не сказал. Потом саммит, вы пригласили нас с отцом на Эллану, потом это известие о заговоре на Итонии. Я, ничего не подозревая, полетел с отцом, уже на космодроме к отцу подошел Макс Драмм, глава секретной службы, привез бумаги. Отец просмотрел, велел мне ехать одному, он задержится.

Не заметил, как привезли в тюремный замок, там предъявили приказ отца о моем аресте и отвели в камеру. Как потом выяснилось, в карцер. Там продержали почти сутки, потом вызвали на допрос, обвинили в заговоре, подготовке к убийству отца, и прочих преступлениях. Я все отрицал, да у них особых доказательств не было. Был тот самый экземпляр конституции, в который вложили якобы подписанный мной манифест о вступлении на престол и воззвание к народу. Копии, причем подписаны были моей «простой» подписью, не той, которой я подписывал важные документы, а обычные бытовые бумаги. Я тогда так и заявил, что это фальшивка, пусть предъявят первый экземпляр с моей подлинной подписью. В тот раз меня отпустили в обычную камеру, даже накормили чем-то, но ночью снова повели на допрос, уже в подвал. Там Макс Драмм показал документ, что отец разрешил обращаться со мной, как с обычным заключенным, ну и они начали…

Рон замолчал, вспоминая те страшные часы в подвале. Эльриан слушал с непроницаемым лицом, внутренне содрогаясь от услышанного. Рейджен оказался еще большим идиотом, чем предполагалось вначале. Неужели он не понимал, что его разрешение относиться не к кому-нибудь, а к кронпринцу, как к простому обвиняемому, развяжет руки его врагам! Бедный мальчишка, попасть в такую переделку! И, главное, выдержать, не сознаться, не оговорить ни себя, ни своих друзей! Но дальше рассказ Ронгвальда был еще страшнее.

— Я тогда сознание потерял, очнулся, Драмм отчитывает своих палачей, что не смогли добиться признания, приказал продолжить, до получения результата, без моего признания все дело развалится. Они меня почти четыре дня там держали, без воды, спать не давали, пока врач не сказал, что больше продолжать нельзя, я не выдержу, могу умереть. Тогда уволокли в камеру, врач слегка подлечил, но я уже понимал, что после такого, они меня живым не выпустят. Думал на суде сказать правду, что весь заговор — выдумка. Не вышло. Судили заочно, приговорили всех к смертной казни через повешенье. Оказалось, несколько участников не выдержали и сознались. Вот на их показаниях и был основан приговор. Драмм мне прямо в камере зачитал приговор, и, издеваясь, заявил, что всех сознавшихся уже казнили публично, а нас, представителей знатных семей велено казнить во дворе тюрьмы, так что всю ночь я могу слушать, как сооружают виселицу. И еще добавил, что на мне династия прервется, потому что мой так называемый брат, его сын. Они с мачехой кузены, вот он и получился дебилом, но будет править под его, Макса Драмма руководством, так как после моей смерти отцу придется назначить кронпринцем его. А я уже никому ничего не смогу рассказать. Засмеялся и вышел. В общем, утром нас вывели на двор, руки сковали сзади, поставили под виселицей и стали ждать приговора с королевской подписью.

Холодно было жутко, я все боялся, что начну дрожать, подумают, что боюсь. А приговора все не было. Я так понял, что отец опять не может сам принять решение. Есть у него такая особенность.

— «Да уж, — подумал Эльриан, — это точно. Знал бы Ронгвальд, с кем додумался посоветоваться его отец, Вот бы удивился!»

— Но, наконец, — продолжил Рон, — приехал дежурный офицер с приговором. Нас поставили на подставки, одели мешки на головы и петли на шеи, приговор вручили начальнику гвардии, и он зачитал королевскую волю — приговор не утвержден, дворянам — одиночное заключение, простолюдинам каторга, меня — к королю в кабинет. Макса перекосило, но приказ короля исполнили. Меня к отцу приволокли, руки так и не освободили, я их уже не чувствовал, всего трясет, соображаю плохо, отец выговаривать стал, почти издевался, пригрозил обратно отправить на виселицу. Ну, я и не сдержался, все ему высказал, и про шлюху-жену, и про приблудного сынка-идиота, мне уже как-то все равно было, что он со мной сделает, так горько стало, и за то, что поверил клевете, и за стояние под виселицей в ожидании казни, и за петлю на шее…

А он меня в первый раз в жизни ударил, по лицу, я не удержался на ногах, упал. Встать не получается, руки скованные, ноги не держат. Тут отец и приказал отвезти меня в крепость Нотт, в одиночку, в каменный мешок, без всякого общения, пока он другой приказ не отдаст. Отвезли, камера, каменный мешок, как в средневековье, только стены кафелем покрыты, из удобств — дыра в полу, топчан со старым одеялом и матрас из соломы. Воды — один кувшин в день, хочешь — мойся, хочешь — пей, еду просовывали в дыру в нижней части двери, как зверю. Ни мыла, ни бритвы, ни зубной пасты, ничего. На просьбы один ответ — не положено. В общем, просидел 8 месяцев, зарос, как леший, весь грязный, что бы с ума не сойти старые языки вспоминал, сам с собой говорил, матрас был в клетку, слепил из хлеба фигурки, в шахматы сам с собой играл. Ходил по камере — четыре шага в длину, не меньше 2000шагов в день, отжимался, старался форму держать, ждал, когда отец все-таки обо мне вспомнит. Дождался. Ночью прыснули в лицо парализующий газ, вытащили, побрили, волосы срезали, там колтун был, не расчесать, вымыли наконец-то, и зачитали приказ о высылке на другую планету и о продаже в рабство, как осужденного пожизненно. Тут я понял, что жизнь кончена. Ронгвальда больше нет. Надежды тоже. Обозвали Вилли Джексоном, что бы фамилию не позорить, всунули в космолет, что каторжников по местам заключения развозил, счастье, хоть не в общую клетку, там ночью такое творилось! Везли неделю, привезли на Обен, к Карусу, он сразу в меня вцепился. Но вмешалась его мамаша, забрала, и сразу объяснила, что от меня требуется. Я ее послал, старой шлюхой обозвал. Она меня выпорола, собственноручно, велела привязать к кровати, лицом вверх, вкололи что-то возбуждающее, и тут я понял, что женщина тоже может мужчину изнасиловать! В общем, в конце концов, освободили, мадам заявила, что так всегда будет, пока я сам, добровольно, не стану ее удовлетворять и велела идти в душ. А там один из ее гарема, видимо, со злости, разбил бокал. Я незаметно стекло подобрал, пошел в душ, воду включил, и полоснул по венам на левой руке, по локтевому сгибу. На правой руке не вышло, раненая рука плохо работала, удалось только запястье порезать. Но хватились меня рано, даже сознание не потерял, кровь остановили, мадам ругалась, как извозчик, избили, а на следующий день продали перекупщику. Он радовался, думал заработать на мне, но ему дважды пришлось цену снижать, никто меня не покупал, чуть на утилизацию не сдали. Вот и вся история. Да, забыл, со мной вместе письмо Карусу передали. О чем, не знаю, он его про себя читал.