Кристина - Куксон Кэтрин. Страница 22

Я быстро села в кровати. Решено — завтра вечером я опять пойду к большой излучине, и если он заговорит со мной, не стану глупить, я отвечу ему. Но это было еще так далеко — я не знала, как дожить до завтрашнего вечера…

И он пришел — после целого дня глаженья белья и уборки спален. К половине седьмого солнце село; было намного прохладней, и вечер выдался не такой приятный, как накануне.

После ужина я вымыла посуду и, стараясь не выдать своего волнения, объявила:

— Я пойду немного прогуляюсь, мама.

Она подняла глаза от штопки.

— Хорошо, девочка.

Ронни сидел у стола. Когда я заговорила, он быстро вскинул голову, и на какой-то ужасный момент мне показалось, что брат напросится сопровождать меня, но, к счастью, этого не произошло. Он снова принялся за книгу. Он постоянно читал книги из библиотеки, но с той ночи, когда я велела ему убираться из моей комнаты, он уже не разговаривал со мной как прежде, а был очень немногословен. Иногда он не смотрел на меня по нескольку дней.

Я быстро надела пальто и вышла. Дойдя до конца улицы, с трудом сдержала себя, чтобы не побежать. Нет, надо идти спокойно, он может оказаться на любом участке берега. Потом мои шаги замедлились. Что, если его там вообще нет? От этой мысли мне стало не по себе. Очень медленно я приблизилась к реке.

Насколько я могла видеть, по обоим берегам никого не было. Я подошла к камням, перебралась по ним на противоположную сторону и пошла вдоль воды. Потом остановилась, как и накануне вечером, и стала рассматривать сады. Опять над рекой появился туман, но на этот раз он принес с собой холод, и в сердце моем тоже было холодно. Медленно, очень медленно я побрела назад. Снова переправилась через реку и пошла обратно. Так и не встретив ни души, я уже почти достигла наших домов, как вдруг увидела на противоположном берегу одетого в черное отца Эллиса. Он шел по полю к реке. В моем теперешнем состоянии острого разочарования я не хотела разговаривать даже с ним, но он узнал меня и помахал рукой. Я подождала, пока он достигнет берега, и, разделенные пространством воды, мы стали перекликаться.

— Как дела, Кристина?

— Хорошо, святой отец, — хотя мне было вовсе не хорошо, и я думала, что хорошо уже не будет никогда.

— Я зайду как-нибудь на следующей неделе.

— О, отлично, святой отец, маме будет приятно.

Теперь у отца Эллиса был другой приход, но он время от времени по-прежнему навещал нас. После того воскресенья, когда отец Говард прочитал свою памятную проповедь о морали, двое молодых священников были переведены в другие приходы. Такие перемещения стали повторяться почти каждый месяц. Поползли слухи, что в пресвитерии возникли проблемы.

— Правда, сегодня было жарко?

— Да, святой отец.

— Матери лучше?

— Да, святой отец, немного лучше.

— О, это хорошо. Я молюсь за нее каждый день.

— Большое спасибо, святой отец.

— Ты так быстро взрослеешь, Кристина. Мы уже сто лет не гуляли с тобой… надо как-нибудь поболтать с тобой как раньше.

— Да, святой отец, да.

— Ну что ж, до свидания, Кристина.

— До свидания, святой отец.

Он пошел прочь, помахав мне рукой, а я стала подниматься на холм.

В последующие две недели я ходила на реку каждый вечер. Я чувствовала себя забытой и одинокой. Мама не могла понять причину моей печали и говорила:

— Ты слишком много работаешь. Такой тяжелый труд тебе не по силам. Вся эта стирка… Ты просто не создана для этого.

Я смотрела на нее, улыбалась и спрашивала:

— А ты?

— Я — другое дело, дочка.

И после подобного ответа я чувствовала себя еще более одинокой.

В последующие недели случилось только два более или менее заслуживающих внимания события: Дон Даулинг купил автомобиль, а отец Эллис, разговаривая с Ронни, вышел из себя. Последнее произошло во время его обещанного визита к нам. Увидев на кухонном столе какую-то книгу, он взял ее и, держа на вытянутой руке, спросил:

— Кто это читает?

Выходя из подсобки и застегивая рубашку, Ронни твердо ответил:

— Я, святой отец.

Священник какой-то момент смотрел на него, потом перевел взгляд на книгу, потом вновь положил ее на стол. Я видела, что ему стоит больших усилий казаться веселым и общительным как обычно.

— Что ж, Ронни, я никоим образом не хочу обидеть тебя, но, мне кажется, ты еще не готов читать Мартина Лютера. Надо тренировать собственный разум, прежде чем браться за подобные книги.

— Почему?

Голос Ронни прозвучал резко и отрывисто — это был вызов. Началась дискуссия.

— Довольно! — попыталась прервать спорщиков мать, но отец Эллис поднял руку и произнес:

— Нет, миссис Уинтер, оставьте его в покое, пусть говорит.

Я накрывала на стол и намазывала хлеб маслом; большая часть того, о чем спорили священник и брат, была куда выше моего понимания, но, помню, я была поражена тем, как много знает наш Ронни, а вот эти его слова и меня заинтересовали:

— Нам говорят, святой отец, что сатана был падшим ангелом и что его изгнали с небес. Однако небеса, как нас учат, есть награда для хороших людей. Как в таком случае вы можете объяснить, что он вообще попал туда? И есть ли такая сила, что может обратить на небесах добрых людей в порочных?

Отец Эллис уже собирался ответить, но Ронни с безрассудной, как мне показалось, смелостью, быстро вставил:

— И вы говорите, Бог не создал зла, но нас учат, что Бог создал все, и нет ничего, что не было бы создано им. Тогда откуда же взялось зло?

— Я не могу ответить на все твои вопросы за минуту, — проговорил отец Эллис, начиная сердиться по-настоящему. — Великие умы думали над ними целую жизнь, и если ты хочешь найти на них ответы, я тебе помогу. Но не стоит нападать на церковь и на Всемогущего Бога из-за своего ограниченного интеллекта.

— О, святой отец, простите меня, — заламывая руки, начала мать и, угрожающе взглянув на Ронни, добавила — Когда вернется твой отец, у меня будет что рассказать ему.

— Не надо, миссис Уинтер. Мы все проходили через эту стадию и не должны сердиться на них, вот и все.

Отец Эллис пробыл у нас недолго. Когда он ушел, мать, держа руки на коленях, безнадежно взглянула на Ронни. Потом сказала:

— Ну что ж, парень, ты напросился на страшные неприятности.

— О, мама, ради Бога! Ты же не ребенок. Сейчас тысяча девятьсот тридцать девятый год, и человек не падает замертво, если поспорил о чем-то со священником.

Он встал и вышел, а мать повернулась и посмотрела на меня. Я чувствовала себя так же, как она: поругался со священником — хорошего не жди. Мать была очень суеверной женщиной, и это передалось от нее мне: я не стригла по пятницам ногти, никогда не ходила под лестницей-стремянкой, а если на столе лежали перекрещенные ножи, я быстро разбирала их и крестилась, чтобы в доме не было ссор. Если падала картина или за камином стрекотал сверчок, мы знали, что это признак смерти, а если кто-нибудь умирал на нашей улице, за ним наверняка должны были последовать еще двое. Поэтому мы ожидали крупных неприятностей.

Как-то раз к нашему парадному входу подъехал на своей машине Дон Даулинг. Автомобиль его был не новый, но хорошо отремонтированный. Гудок звучал так громко, что все жители повыскакивали на улицу. Тетя Филлис у двери не делала ни малейшей попытки скрыть свою гордость за сына. Мы с матерью стояли на ступеньке нашего крыльца.

— Я и не знала, что ты можешь водить машину, Дон, — заметила мать.

— Так ведь я тренировался некоторое время, тетя Энни. Идите садитесь. И ты, мама, — он жестом пригласил мать.

Но моя мать покачала головой, тетя Филлис — тоже. — Ну, а ты? — Дон повернулся ко мне.

Я отступила в прихожую и, засмеявшись, сказала:

— Нет, только не я, Дон. Машины внушают мне ужас.

Дон не стал настаивать. Провожаемый взглядами всей улицы, он тронулся с места, свернул за угол, проехал переулком за домами и вновь выехал на главную дорогу.

Машина съехала по склону холма и скрылась из глаз. Почувствовав, что нужно как-то отреагировать, мать повернулась к тете Филлис и сказала: