Слово президента - Клэнси Том. Страница 61

Она посмотрела на автоколонну. Именно так только и можно её назвать — шесть огромных «шеви сабербенов», выстроившихся один за другим. Три выделены для того, чтобы отвезти в школу Салли — кодовое название «Тень» и маленького Джека — «Ванночку». Три других отвезут в детский сад Кэтлин — «Песочницу». Отчасти, призналась Кэти Райан, это её вина. Ей не хотелось нарушать жизнь детей. Она не могла примириться с тем, что им придётся сменить школы и забыть старых друзей из-за того, что на них свалилось такое несчастье. В конце концов, дети ни в чём не виноваты. Она сделала глупость и согласилась с новой должностью Джека, которую он занимал всего пять минут, и теперь, как это случается часто в жизни, ей придётся примириться с последствиями. Одним из таких последствий станет более продолжительное время, которое дети будут тратить на поездку в школу и на уроки рисования лишь для того, чтобы остаться с прежними друзьями, но, черт побери, почему… — у неё не было чёткого ответа.

— Доброе утро, Кэтлин! — послышался голос Дона Рассела, присевшего на корточки, чтобы обнять и получить в ответ радостный поцелуй от «Песочницы». Кэти не смогла удержаться от улыбки. Этого агента, которому поручили охрану младшей дочери, послал сам Бог. У него были свои внуки, и он глубоко любил детей, особенно маленьких. Он сразу нашёл общий язык с Кэтлин. Кэти поцеловала дочку на прощанье и улыбнулась её телохранителю — просто невероятно, ребёнку нужен телохранитель! Но вспомнив инцидент с террористами, она примирилась с этим. Рассел поднял «Песочницу», усадил в кресло, и первая группа автомобилей отправилась в путь.

— До свидания, мама. — У Салли наступил период в жизни, когда она считала мать подругой и не целовала её при расставании. Кэти соглашалась, хотя это ей и не нравилось. То же самое относилось и к маленькому Джеку — он повернулся и бросил:

— Пока, мам. — Но Джон Патрик младший уже подрос и требовал для себя переднее сиденье, которое и занял на этот раз. Обе группы были усилены после прибытия Райанов в Белый дом, и пока детей будет охранять двадцать агентов. Примерно через месяц, сказали Кэти, это число уменьшится, и дети будут ездить в школу в обычных автомобилях вместо бронированных «сабербенов». Что касается «Хирурга», вертолёт ждал её на лужайке.

Проклятье. Все повторяется снова. В тот раз она была беременна и ожидала рождения маленького Джека, затем узнала, что террористы… ну почему, чёрт возьми, она согласилась на это? Величайшим унижением было то, что она замужем за человеком, считающимся самым могущественным в мире, однако и он и его семья вынуждены подчиняться своим телохранителям.

— Я понимаю вас, док, — послышался голос Альтмана, её старшего охранника. — Чертовски неприятно жить вот так, правда?

— Вы что, читаете мысли? — повернулась к нему Кэти.

— Это входит в мои обязанности, мэм, я знаю…

— Лучше зовите меня Кэти. Иначе к нам с Джеком обоим остаётся обращение «доктор Райан».

Альтман едва не покраснел. Многие «первые леди» напускали на себя вид королев, когда их мужья становились президентами, да и с детьми общаться было непросто, но семья Райанов — это признали все агенты личной охраны — совсем не походила на людей, которых они обычно охраняли. В некоторых отношениях это было плохо, но члены семьи нового президента не могли не нравиться агентам Секретной службы.

— Вот, возьмите. — Альтман передал ей конверт, в котором содержался график её работы на предстоящий день.

— Две процедуры, потом послеоперационный осмотр, — сказала она. Ну что ж, по крайней мере во время полёта она могла работать с бумагами. Удобно, не правда ли?

— Да, я знаю. Мы договорились с профессором Катцем, чтобы он держал нас в курсе дела, — так легче согласовывать наши графики, — объяснил Альтман.

— Может быть, вы проверили уже и моих пациентов? — в шутку спросила Кэти.

Оказалось, что Секретная служба подумала и об этом.

— Да. Из историй болезни мы узнали имена, дни рождения и номера социального обеспечения. Мы сверяем эти данные с информацией, содержащейся в нашей картотеке — там собраны данные на людей, вызывающих у нас подозрение.

Ответный взгляд Кэти нельзя было назвать дружелюбным, но для Альтмана это было работой, и он оставил его без внимания. Они вернулись в здание и через несколько минут подошли к ждавшему их вертолёту. Кэти заметила телевизионные камеры, снимающие на плёнку вылет вертолёта с того момента, как полковник Хэнк Гудмэн включил двигатели.

В помещении оперативного дежурного Секретной службы, расположенном в нескольких кварталах от Белого дома, огоньки на дисплее пришли в движение. Президент Соединённых Штатов, «Фехтовальщик», обозначенный красным светодиодом, находился в Белом доме. «Хирург» — первая леди Соединённых Штатов — находилась в пути. На другом дисплее виднелись огоньки, обозначающие детей президента — «Тень», «Ванночку» и «Песочницу». Та же информация передавалась по кодированной цифровой радиосвязи Андреа Прайс, сидящей у входа в Овальный кабинет с газетой в руках. Остальные агенты уже находились в католической школе Святой Марии и детском саду «Гигантские шаги» — оба учебных заведения располагались недалеко от Аннаполиса — ив больнице Джонса Хопкинса. Полицию штата Мэриленд известили, что дети президента едут по шоссе № 50, и вдоль пути их следования были расставлены полицейские автомобили, чтобы обозначить присутствие полиции. В данный момент за вертолётом, на борту которого находилась «Хирург», следовал ещё один вертолёт морской пехоты, а третий вертолёт, с группой вооружённых до зубов агентов Секретной службы, летел за машинами с тремя детьми. Окажись где-то убийца, замышляющий покушение, он увидит эту демонстрацию силы. Агенты в движущихся автомобилях находились в состоянии обычной боевой готовности. Они осматривали едущие рядом машины, запоминали их на случай, если какая-то будет показываться слишком часто. Автомобили Секретной службы, ничем не отличающиеся от обычных, будут перемещаться в транспортном потоке, занимаясь тем же, но не выдавая своего присутствия. Члены семьи Райанов никогда не узнают, насколько строго их охраняют, если сами не поинтересуются этим, а члены президентских семей редко задавали такого рода вопросы.

Наступил обычный рабочий день.

Теперь в этом не было сомнений. Ей не требовались объяснения доктора Моуди. Приступы головной боли усилились, она быстро уставала. Точно как у маленького Бенедикта Мкузы, подумала она, затем у неё появилась надежда на то, что это приступ малярии. Но тут же её охватила боль — не в суставах, а прежде всего в желудке. Это походило на приближение холодного фронта, высоких белых облаков, за которыми следует обширный мощный шторм, и ей не оставалось ничего иного, как ждать и бояться того, что последует дальше, потому что она знала, что произойдёт. Часть её сознания по-прежнему отвергала это, а часть пыталась укрыться за молитвами и верой, но, словно глядя фильм ужасов и боясь смотреть на экран, она все равно хотела увидеть, что будет дальше, и ужас казался неотвратимым, потому что спрятаться от него было невозможно.

Тошнота усилилась, скоро при всей своей силе воли она не сможет удерживаться от рвоты.

Она находилась в одной из немногих отдельных палат больницы. Снаружи на безоблачном небе сияло солнце — прекрасный день в бесконечном африканском весенне-летнем времени года. Рядом с её кроватью находилась стойка для внутривенных вливаний, и ей в вену вводили стерильный соляной раствор с обезболивающим и питательными веществами, укрепляющими её тело, хотя по сути дела оставалось только ждать. Сестре Жанне-Батисте не оставалось ничего другого. Её тело изнемогало от усталости, и она испытывала такую боль, что потребовалось немалое усилие, чтобы повернуть голову и посмотреть на цветы за окном. Первый мощный приступ рвоты едва не застал её врасплох, но сестра всё-таки успела схватить сосуд. Она по-прежнему оставалась медицинской сестрой и достаточно хорошо владела собой, чтобы заметить в рвотной массе кровь, несмотря на то что сестра Мария-Магдалена поспешила забрать у неё сосуд, чтобы опорожнить его в специальный бак. Она была такой же сестрой ордена милосердия и медицинской сестрой, облачённой в стерильную одежду, резиновые перчатки и маску. Глаза сестры Марии-Магдалены не могли скрыть печали.