Тверской Баскак (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus". Страница 34

— Мы тут потолковали между собой… — Его взгляд вновь кольнул меня настороженностью. — Не все согласны со мной, но вот Зуб, да еще кое-кто, сочли возможным прислушаться… — Тут тысяцкий замялся и, переглянувшись со своим спутником, добавил. — Но есть опасения. В общем, такое дело. Прошлой зимой ты попросил, и мы твою просьбу уважили. Зерно всем миром тебе собрали. Теперь люди хотят видеть, что ты слово свое держишь.

Я уже понял весь расклад, и куда он клонит. Эта лодчонка, как доказательство всех тех небывалых слухов, что ходят обо мне по городу. Она словно убеждает, что вложиться в меня можно и нужно, что возможно у меня в запасе еще не одно такое чудо. За этим они и пришли сюда. Глянуть еще раз и еще раз удостовериться, что перед ними не волшебство какое, а дело рук человеческих. Их манит реальность будущей прибыли, но и останавливает не менее реальная опасность попасть в просак.

Все эти мысли читаются на мрачном челе замолчавшего тысяцкого, но я тоже молчу и жду, что же он выберет. Мой взгляд давит на боярина, и тот, резко оборвав тишину, заканчивает свою мысль.

— Так вот что, наместник, я тебе скажу. Ежели ты свой прошлый долг погасишь, то мы с Алтыном готовы обсудить наше с тобой товарищество.

Перевожу взгляд с одного на другого и держу паузу. Мне надо подумать. Урожай собран, и зерно у меня есть, но планы на него у меня были другие. Мыслилось мне сначала его продать, а долг вернуть уже серебром, но по прежней цене. Если же я отдам зерно сейчас, то на продажу у меня ничего не останется. Они, конечно, в своем праве. Я обещал расплатиться осенью, и вот она осень пришла. Нужно держать слово, но делать этого мне очень не хочется.

Неожиданно в голове появляется мысль, как выйти из положения с выгодой для всех, и я неспешно, словно бы обдумывая, озвучиваю его.

— Хорошо! Я готов вернуть долг с процентами, как договаривались, но…

Замолкаю, и Лугота раздраженно не сдерживается.

— Что опять⁈ До чего же ты скользкий тип, фрязин!

Мне всю жизнь до этого говорили, что я слишком добрый и доверчивый, так что воспринимаю последнюю фразу как комплимент и продолжаю свою мысль.

— Я верну ваши тридцать и плюс проценты, еще семь мешков, как мой вклад в наше общее предприятие. Ты, Лугота, их примешь и всех кредиторов успокоишь, но раздавать не будешь. Все вернем после зимних торгов. Я брал его по цене четверть гривны за два пуда, но если все получится как надо, то на ярмарке мы продадим его по пол гривны за пуд. Эту разницу я считаю мы должны поделить поровну между мной и моими заимодавцами. Так я думаю, будет справедливо.

Переглянувшись с купцом, Лугота неодобрительно покачал головой.

— Многим это не понравится. Ты брал зерном и обещал вернуть зерном, а сейчас меняешь правила на ходу. Нехорошо!

На такую предъяву я уже нашел ответ.

— Я не только эти правила меняю. Как ты, наверное, заметил, новая цена вообще зависит от смены правил. Грядут перемены, тысяцкий Твери. — Глядя ему прямо в глаза, протягиваю открытую ладонь. — И тут либо ты со мной вместе будешь строить великое будущее города Твери, либо навсегда останешься старостой этой забытой богом деревушки.

Почти черные прищуренные глаза держат меня под прицелом слишком долго, и моя рука продолжает висеть в пустоте. Я уже начинаю подумывать, что опять ошибся, но тут громадная пятерня тысяцкого сжимает мою ладонь, и над самом ухом звучит его голос.

— Постарайся, чтобы мне не пришлось жалеть об этом дне.

Низкий частокол кремля на холме, давящее серое небо, а вдоль укатанной зимней дороги немногочисленные избы посада.

«Вот такая она ныне Москва».

Усмехаясь про себя, шагаю вслед за Куранбасой к крайней избе с покатой соломенной крышей. Половец распахивает дверь, и из нутра по носу сразу же бьет вонью гнилой соломы. Сбиваю с валенок снег и вхожу в вонючий теплый закуток сеней, так называемой веранды в русской избе.

«Плевать! — С радостью захлопываю дверь. — Главное — тепло, и нет этого поганого пронизывающего ветра».

К не самым приятным запахам, преследующим меня повсюду в этом времени, я уже привык. Как показала практика, это не великая проблема. Когда ты можешь самым банальным образом замерзнуть насмерть, тепло, какое бы оно не было вонючее, для тебя во сто крат желанней.

Мы здесь уже почти две недели. Приехали в самом начале декабря, сразу же как установился санный путь и начался подвоз хлеба с Низовских земель. В кремль не полезли, там и без нас тесно, остановились в крайней избе на посаде. Тут как раз сходятся дорога с востока, из Владимира, с трактом на юг-запад, на Брянск и Черниговщину.

Хлеб идет в основном большими обозами по десять-пятнадцать саней с охраной, ибо и в мирные времена на дорогах Русских неспокойно, а ныне и подавно. Хотя иногда встречаются смельчаки, едущие самостоятельно на одних дровнях, так называемых крестьянских санях. Но все равно и тем и другим мимо меня не проехать, ибо дороги только две, и обе проходят мимо нашей избы.

Другие приезжие купцы, как и мы, не хотят платить лишнего и предпочитают жить здесь в слободе, а не в кремле. Либо ночуют где-то поблизости и двигаются дальше на Тверь, либо распродают свой товар здесь же на московском посаде. Тем более, что купить есть кому. Кроме нас здесь еще пара новгородских купцов, торговый гости из Пскова, интендант епископа Дерптского, да представитель торговых домов Любека из Риги. Кто-то из них представляет крупных оптовиков, желающих сэкономить, а кто-то просто пытается урвать свой гешефт так же, как и мы. Купить подешевле, а потом впарить подороже на Тверской ярмарке.

Поскольку верхний предел цены на Тверской ярмарки известен и незыблем, то, понятное дело, здесь цена ниже. Мотивация понятна. Не хочешь тащиться в Тверь, лишний раз рисковать на зимних лесных дорогах или торопишься, и не хочешь ждать января, то продавай здесь оптом, но естественно подешевле. Поэтому все покупатели на Москве предлагают ниже четверти гривны за два пуда. Все, кроме нас! Мы даем ту самую ярмарочную цену, что будет через месяц в Твери, и потому реальных конкурентов у нас нет. Слухи разносятся быстро и нам даже зазывать никого не надо, все и так прямиком рулят к нашей избе.

У двери в горницу стоит часовой, паренек лет пятнадцати. По нашим меркам подросток, а в этом времени уже вполне годный для службы. А как иначе, если люди с трудом доживают до сорока. Получается пятнадцать почти середина жизни. Я набрал два десятка таких пацанов из своих, так сказать, невольников. На серьезное оружие и броню у меня денег не было и нет, но и планы у меня на них изначально совсем другие. В моем видении, будущая пешая часть армии делится на два рода войск, на стрелков и на копейщиков.

Так наименее затратно и больше всего подходит к тактике Гуляй-города. Этот первый набор моей будущей армии я определил как стрелков и отдал в обучение Куранбасе. Наставник из половца вышел суровый, и несмотря на то, что учиться начинали с одним луком на десятерых, парни стирали пальцы в кровь. Дальше пошло легче, к концу лета у нас уже был десяток арбалетов, а к декабрю два. К тому времени, когда каждый из них с пятидесяти шагов уже уверенно клал в цель три стрелы из четырех, к обучению присоединился еще и Калида. Держать строй, стрелять и перестраиваться по команде, да и вообще всю прочую воинскую науку уже вбивал в их головы он. Так что к началу сборов в Москву у меня уже было двадцать бойцов, вполне пригодных для охраны моих торговых операций.

Подходим к двери, и часовой, завидев нас, вытягивается в струнку. Удовлетворенно хмыкнув, толкаю скрипучую створку и прохожу в горницу. Здесь уже веет настоящим теплом, и я скидываю тулуп прямо у дверей. Потирая замерзшие руки, думаю о том, что пока все идет хорошо, и я доволен.

Союз заключенный с Луготой сработал на все сто. Вспоминаю, как он своим авторитетом поручился за меня перед обществом, ну и, конечно, возврат долга тоже сделал свое дело. В товарищество вошли из основных торговых людей: купцы Алтын Зуб и Путята Заречный, а из боярства только Острата и сам тысяцкий. Еще кто-то по мелочи, но тех я даже не помню по имени. Главное, сумму собрали и с конца сентября по весь октябрь мы скупали все то зерно, что шло по Волге с юга. Когда река замерзла и установился санный путь, я решил выдвинуться южнее в Москву и встречать караваны там. Идея оказалась разумной. В этом я убедился сразу же по приезду в Москву, увидев что такой умный я тут не один. Здесь, как я уже говорил, таких умников собралось немало, и они мне совсем не обрадовались, а когда я стал скупать зерно по ярмарочной цене, то и вовсе завыли от ярости.