1924 год. Старовер - Тюрин Виктор Иванович. Страница 31

«Развели буржуев на свою голову, – подумал я тогда в шутку. – Вот они и жируют на нашем пролетарском горбу. Вот куды бедному лавочнику податься?»

Можно было, конечно, питаться в рабочих столовых общества «Нарпит». В их меню и был неизменный картофельный или гороховый суп, котлета с водянистым картофельным пюре и свекла со сметаной, а в завершение обеда – компот из сухофруктов. Это весьма сомнительное удовольствие обошлось мне в сорок две копейки, при этом я пообещал себе, что больше моей ноги не будет в этом заведении.

Был еще один вариант. Домашние обеды. В газетах нередко встречались объявления, где рабочим и служащим предлагалось воспользоваться такой услугой, как домашняя кухня. Приходишь в семью в заранее оговоренное время и ешь полноценный обед или ужин. Правда, в этом случае желательно жить поблизости, а не в противоположной части города. «Вкусно, как у мамы!», – печатали в газетах. Интересно было попробовать, тем более что за обед из трех блюд с чаем и домашним печеньем просили семьдесят копеек. Разница с трактиром не то чтобы солидная, но, скажем так, довольно существенная. При этом, несмотря на цены, как я успел заметить, трактиры и рестораны по вечерам были полны народа.

Выйдя из трактира, решил, пока время есть, попробовать решить свой квартирный вопрос. Правда, я не собирался прямо с ходу снимать комнату, просто сначала присмотреться, что сдают и по какой цене. Адреса, которые у меня были, я нашел в газетных объявлениях, правда, самая свежая из этих газет была недельной давности. Мне до чертиков надоело спать на жестком топчане, да и вещи положить было некуда, но при этом обживаться здесь я не собирался. В заявлениях, которые отобрал, писали, что готовы сдать солидному, положительному мужчине без вредных привычек, а вот об условиях и о цене не было ни слова.

Хозяйка, жившая по первому адресу, Авдотья Никифоровна, мне не понравилась с первого взгляда: тощая, как вобла, с поджатыми губами и страдающим взглядом. В квартире было полно икон и пахло лампадным маслом. Цена мне подходила, зато не устраивали правила жития в ее квартире. Не стал даже выслушивать наставления до конца, оборвал ее на полуслове, попрощался и ушел.

За двадцать минут добрался до второго адреса, но там уже взяли квартиранта. Решил, что на сегодня с меня хватит квартирного вопроса, и решил просто прогуляться по городу, которого я практически не видел. Пока добирался до центра, по дороге разглядывал вывески различных фирм и контор. Труднопроизносимые названия, такие как «ДРЕВБУМСБЫТ» и «ТКАЦКОЖПРОМТРЕСТ» разбавлялись нормальными названиями, как, например, булочная-кондитерская «Кооператор» или продуктовый магазин «Красноярский рабочий». Были и смешные названия, такие как «Пивной зал „Красный Пекарь“ артели общества инвалидов». Проходя мимо похоронного бюро, отметил, что помимо гробов и венков там предлагали погребальные процессии трех категорий.

Набрел по пути на государственный магазин посуды, закрытый по случаю воскресенья. Остановившись у витрины, стал рассматривать выставленную продукцию – расписные тарелки с агитационным орнаментом, состоящим из коммунистических лозунгов и символов. «Да здравствует съезд Советов. 1920 год», «Кто не работает, тот не ест», «Кто не с нами, тот против нас». Из всей посуды мне понравился только чайный сервиз «Жница», на котором не было никаких надписей и пролетарской символики.

Я рассматривал не только вывески и витрины, но и людей, которых по случаю выходного дня на улицах было много. Мужчины, женщины, семьи с детьми, молодежь.

НЭП не только дал работу и утраченное за последние годы благополучие, но и позволил простым людям приобщиться к буржуазным благам: театр, рестораны, заграничная мода и стрижки в якобы парижском стиле. Вот только средств на подобные удовольствия хватало далеко не у всех, поэтому благополучие нэпманов вызывало зависть и негодование у пролетариев. У интеллигенции нувориши вызывали раздражение и брезгливость, так как они считали их пошлыми носителями низменной психологии.

Именно это я сейчас и наблюдал. Группы пролетариев, громко разговаривая, шли вразвалку и лузгали семечки, но при этом, как я успел заметить, нередко с завистью смотрели вслед модно одетым коммерсантам. Интеллигенция неторопливо прогуливалась, негромко беседуя, сторонясь шумных компаний и бросая неодобрительные взгляды на новых буржуев. А нэпманы, хоть и кичились своими модными костюмами и перстнями на пальцах, при этом старались обходить подальше компании простого народа. Даже несмотря на общую толпу, можно было разглядеть расслоение людей по социальным признакам.

Мне это быстро наскучило, и я стал разглядывать мужскую часть населения, подбирая себе будущий гардероб. Для начала остановился на пиджаке, рубашке с отложным воротничком, брюках и туфлях. Некоторое время размышлял о том, что покупать: новую одежду или б/у, но потом решил, что мне пока рано выделяться из толпы, а значит, придется обойтись подержанными вещами.

Не успел я об этом подумать, как у меня за спиной неожиданно прозвучал чей-то громкий, молодой и задорный голос:

– Папиросы «Зефир», «Дукат», «Пушка»! Мужчины, не робей, налетай поскорей!

Не успел папиросник закончить свой рекламный спич, как его эстафету перехватил звонкий голос другого уличного продавца:

– Пирожки горячие! С пылу, с жару, покупай сразу пару!

Не успел я сделать несколько шагов, как услышал новые призывные крики:

– Квас! Русский квас! Вкусно и здорово!

Спустя несколько минут отвлекся на упругие формы двух молоденьких барышень, затем с интересом смотрел на их брезгливые мордашки, когда те обходили кучу еще свежего навоза, над которым кружились мухи. Возникла мысль о знакомстве, но развития она не получила, так как отвлекло пение мальчишки, стоящего в компании грязных и оборванных беспризорников:

Купите бублички,

Горячи бублички,

Гоните рублички,

Да поскорей!

И в ночь ненастную

Меня, несчастную,

Торговку частную,

Ты пожалей…

Тут же мечется, тыча кепкой в грудь прохожим, один из его приятелей, чумазый паренек, лет десяти, в рванине:

– На хлебушек! Христа ради! На пропитание подайте!

Близких контактов у меня до сих пор с ними не было, но я сразу обратил внимание, как народ старательно обходит эту компанию по дуге, а некоторые из дам так и вовсе прикрывают носы надушенными платочками. Вскоре и сам скривился от вони, идущей от беспризорников. Кинул попрошайке в кепку десять копеек, но, стоило мне увидеть кровавые расчесы у него на лице и шее, сразу шагнул в сторону и ускорил шаг.

«Вот черт блохастый! – ругнулся я про себя на беспризорника. – Не хватало от тебя еще насекомых нахватать, харя чумазая!»

Через какое-то время мне надоела толкучка, и я завернул в ближайший проулок, где неожиданно наткнулся на здание военкомата Восточно-Сибирского военного округа. У закрытой двери стоял часовой со скучающим лицом. Винтовка со штыком, с ремня свисают подсумки. Рядом с ним на стене висел плакат с мощным красноармейцем, размахивающим винтовкой со штыком, и надписью «Красная армия – защитник завоеваний Октября».

Пройдя дальше, вдруг услышал ровный топот сапог и хоровое пение куда-то марширующих красноармейцев:

Так пусть же Красная

Сжимает властно

Свой штык мозолистой рукой,

И все должны мы неудержимо

Идти в последний смертный бой!

«Сжимает властно свой штык мозолистой рукой, – задумчиво повторил я слова песни, как вдруг неожиданно мне пришли в голову пошлые стишки, прочитанные когда-то в интернете. – Что-то мне это напоминает. М-м-м… Мы, онанисты, народ плечистый, нас не заманишь сиськой мясистой… Стоп. Это вроде творение Маяковского, местного пролетарского поэта. Или нет?»