Лучший друг моего парня 2 (СИ) - Манич Мария. Страница 5

Останавливаю суетливое движение, которым наматываю шарф, и, выгнув бровь, смотрю на Марка. Он сейчас серьёзно? Или этот человек вообще не умеет быть серьёзным?

— На мне колготки с начёсом, швыряться трусами будет проблемно.

— Как хочешь… — обиженно пожимает плечами младший Гейден.

Он положил руку на комод, стоящий поблизости, и перенёс вес с правой ноги на левую. Цепко следит за каждым моим дёрганым движением, что-то там себе отмечая и додумывая.

Шапку я так и не нашла, поэтому докручиваю шарф до самых ушей и, махнув на прощание близнецу, выбегаю на крыльцо.

Не удерживаюсь и бросаю взгляд на соседний мрачный дом. Окна нигде не горят, хотя уже почти стемнело. Зимой всегда темнеет рано, за городом без небоскребов и освещённых улиц это особенно заметно.

Чёрный «порш» на месте. Значит, Мирон там. Внутри. Дожидается брата. Возможно, и к Соколову заглянет на огонёк. Я ведь ушла.

Я давно поняла, что у Мирона Гейдена очень сильная связь с братом. Возможно, для этого парня вообще нет ничего более важного в этой жизни, чем собственный близнец. Возможно, только к нему он может и умеет испытывать тёплые чувства. Но ведь я сама лично видела, как Мирон улыбался девушке на гонке. Еве. Как он ласкал её взглядом, как его голос изменился и стал мягче, когда он к ней обращался. Как он поспешил вытащить её из машины, перевернувшейся в аварии, и передал врачам.

Ева была особенная. Такой, какой мне для Гейдена никогда не стать.

Я сама упустила свой шанс. Не согласилась на его условия. Продала душу другому. Зато теперь живу одна, не переживаю за неоплаченную учебу и имею в своём пользовании платиновую банковскую карточку, на которую раз в месяц стабильно капает крупная сумма.

Только это и имею.

Тоска сжимает сердце.

— Ангелина Исаева?

Из темноты, отделяясь от стволов деревьев, выходит невысокая фигура. Женщина. Сбиваюсь с шага, останавливаясь. Я собиралась вызвать себе такси, но, задумавшись, прошла намного дальше места, где делаю это обычно. Вышла за охраняемую территорию коттеджного поселка и оказалась на простой проездной улице, ведущей к нему.

Ни о каких фонарях здесь нет и речи. Только небольшой отблеск фар проезжающих мимо машин.

Вот чёрт.

Сглатываю вязкую слюну, беспомощно суя руки в карманы пальто.

— Я Валентина Головина. Но ты ведь и так знаешь, кто я? — говорит тихо, но четко, так чтобы даже в шуме дороги я могла различить каждое её слово. — Как тебе с грехом на сердце жить, девочка?

Липкий пот выступает на коже. И даже сердце на миг перестаёт биться, сбиваясь с привычного ритма.

— Вы меня с кем-то перепутали, — произношу, еле шевеля губами.

Мой оживший кошмар выходит из тени и подходит совсем близко. Я делаю шаг назад, втягивая голову в плечи. Боюсь, ударит.

Головина впивается в моё лицо пустыми впалыми глазами. На голове у неё чёрная траурная повязка, закрывающая уши, волосы стянуты в тугой узел на затылке. Валентина женщина в теле, когда-то, видимо, обладавшая отменным здоровьем, сейчас выглядит так, словно из неё высосали всю жизнь.

И мне ужасно тошно от одной мысли, что я косвенно могу быть причастна к тому, чтобы сотворить с человеком такое.

— Я видела твои фотографии. Ты очень красивая. И такая молодая. Ты могла подружиться с моим Ванечкой.

— Вы перепутали, — повторяю настойчивее, пятясь назад.

Сумка соскальзывает с плеча.

— Нет.

— Что вы хотите?

— Справедливости, — её голос твёрд и адекватен, но в глазах загорается безумный огонь.

Мне кажется, ещё секунда, и она вцепится в моё лицо, а потом вытолкает меня прямо на дорогу.

Я уже готова развернуться и дать деру в сторону коттеджей и охранной будки, как рядом с визгом тормозит машина, обдавая мои ботинки коричневой смесью из талого снега и грязи. Ослепляет светом фар.

Бросаюсь к «порше», одновременно Мирон выпрыгивает с водительского места наружу.

Мы встречаемся взглядами, и я, на миг выпадая из реальности, чуть не кидаюсь к нему на шею…

— В порядке? — спрашивает.

— Да.

— Сзади есть место.

Опускаю глаза вниз и огибаю Гейдена по дуге, улавливая во влажном морозном воздухе аромат его туалетной воды.

Забравшись в тёплый салон, натыкаюсь на внимательный и любопытный взгляд Марка, сидящего вполоборота на первом сиденье.

— Интересно… — задумчиво произносит парень, привлекая к себе внимание. — Может, расскажешь?

— Что рассказать?

— Что такое интересное я пропустил. И почему мой брат ведёт себя как воспитанник английского пансиона, где растят джентльменов?

Цепляюсь взглядом за спину в тёмной толстовке. И неотрывно слежу, как Мирон подходит к Валентине Головиной и что-то говорит.

Меня топит чувство стыда. Начинает привычно тошнить, и я боюсь, что из-за этого придётся снова выбираться наружу.

Сгибаюсь пополам, упираясь лбом в сведённые колени. Пытаюсь дышать.

Мирон возвращается в машину через пару минут, хотя по моим ощущениям прошло намного больше.

Мягко закрывает дверь и заводит мотор.

Сжимаюсь в комок ещё больше, готовясь к любым обидным словам, но ничего не происходит. Мы выезжаем на трассу и едем в полной тишине до самого города.

— Так, мне кто-нибудь, скажет, когда вы успели потрахаться? — разрывает молчание невинный вопрос Марка.

3.1

От любознательности младшего Гейдена хочется засмеяться. Я не собираюсь посвящать его в подробности и тонкости наших с его братом взаимоотношений. О том, что эти отношения вообще имели место быть, знают только три человека.

Я. Мирон. Саша.

Марк, строя догадки, становится в нашем тройничке четвёртым участником.

Смотрю в тёмный затылок Мирона, покусывая губы. Он ничего не скажет? Да и зачем ему…

Это для меня наша ночь и утро были большим событием. Девственность теряют всего раз. Мой первый раз был без красных лепестков роз на простынях, без романтично зажжённых свечей и бутылки дорогого алкоголя, но он запомнился мне другим. В ту ночь мы с Мироном не играли друг с другом. Были максимально честными, обнажёнными не только физически, но и душевно. Мы оба этого хотели. И всё было потрясающе, волнующе и страстно. Почти безболезненно.

Если закрыть глаза, я будто до сих пор вижу покадровую нарезку из воспоминаний. Мирон на мне. Во мне. Он меня целует, глубоко и жадно. И вколачивается в моё тело, выбивая из моего рта такие утробные звуки, на которые я, кажется, раньше была неспособна.

Свожу ноги вместе и отворачиваюсь к окну, прижимая к губам кулак.

Сколько у него уже было девушек после меня? Сравнивал ли он? Целовал так же, как меня? Или брал их безэмоционально и грубо? Ему нравилось?

Как-то одна моя знакомая сказала, что Мирон Гейден трахается только на своих условиях. Тщательно выбирает, как и с кем будет это делать.

В универе вообще ходило много слухов вокруг Мира, а впоследствии их становилось только больше.

Я бы ничего не стала менять в нашей единственной ночи.

Кроме аварии, которую устроил Соколов. Оборвал жизни двоих людей. Теперь я тоже несу на плечах это бремя. Стала соучастницей.

Встреча с Валентиной Головиной, матерью парня из второй машины, была делом времени. Я знала, что она выйдет на меня, попросит ответить за враньё. Пристыдит.

Да, я знаю, кто она. И мне категорически запрещено с ней разговаривать, впрочем, как и приближаться.

Мне запрещено, а ей всё дозволено. И терять Валентине уже нечего, потому что она и так потеряла в аварии, устроенной Соколовым, единственного сына. А я ради него солгала, сказав, что вторая машина вылетела на встречку первой и спровоцировала аварию.

Мне стыдно… и горько. Вначале казалось, будет легко. Что такого? Сказать всего несколько неправдивых слов. Мы живём в лживом мире, где каждый хоть раз в жизни соврал. Кто-то врёт каждый день. Святых нет. В моём окружении уж точно. Моё окружение любит деньги. Всё покупается. Любовь. Правда. Я.

— Больше двух говорят вслух, — влезает в мысли голос Марка.