Идеальная девушка (СИ) - Шелкопряд Мария. Страница 47

Встречаться с Дивлиарой я не стала, удовольствовавшись тем, что с ней физически и психически все в порядке. Да и зачем ей нужна пятнадцатилетняя «мать», со штрихкодом рабыни и кучей проблем?

Вместо истории империи теперь я изучала растительный мир и под руководством Сэйи, часто приезжавшей в гости, осваивала кухню. Охота на креветочные пальмы отложилась, скорее всего, теперь никогда и не состоится, но зато возлюбленная Геркахаанона научила меня виртуозно чистить и жарить персиковых каракатиц — излюбленное блюдо Димы, к которому прилагалось два десятка различных соусов. Когда-то персики и каракатицы были чрезвычайно плохо совместимы, но ученые положили этому конец.

Я радовалась каждому новому опыту, будь то информация о древних растениях или сбор бананового гороха в оранжерее — любимого лакомства местных детишек. Почти у каждой семьи здесь имелась оранжерея с этим гибридом. Лэтэтон открывался с совершенно другой стороны, гораздо более притягательной, чем всякие оздоровительные заведения, кишащие, как паразитами, богачами с других планет.

Последствия того, что обо мне, как о телепате, стало известно — Тахипши стремилась сообщить обо мне всем и каждому, в чем преуспела, все никак себя не проявляли, и это создавало ощущение, будто моя жизнь висит на волоске. Отца Димы это настораживало, пугало и лишало покоя, наверное, больше, чем меня саму.

И только Дима верил в лучшее. Верил, что император не прикажет меня убить. Жизнь казалась ему прекрасной. Он много улыбался. Каждый лист, до которого он мог дотронуться, каждый цветок, даже ничем не пахнущий, вызывал у него прилив счастья. По просьбе врачей и Лэтмесшера-старшего, я тщательно следила, чтобы Диму ничего не огорчало. С людьми идеально работал взгляд жительницы Юфофадета — стоило кому-то только замыслить спросить что-то лишнее, как одаренный таким взглядом чувствовал себя неуютно и отказывался от идеи произнести неприятный вопрос вслух.

Я настолько привыкла к улыбке Димы, что сейчас, когда она померкла, это оказалось равносильно тому, чтобы все звезды внезапно погасли.

Мы возвращались с прогулки из дебрей заповедника, каждый витая в тех безмолвных мысленных образах, которые даруют только растения, отрезая нас от суеты и прочей дряни порожденной копошением цивилизации.

— Смотри, кто заявился, — процедил сквозь зубы Дима, остановившись и впившись взглядом в поджидающего нас человека.

Мужчина стоял далеко, но Дима все равно его как-то сразу опознал. Иствен Заррон. Папаша Марка.

К удивлению Димы я выдала тираду из отборных ругательств, каких он никогда в жизни и не слышал. Да, Дима продолжал воспринимать меня как леди, а леди не положено так выражаться, даже если перед ней на дороге возникает человек, которого леди не прочь хорошенько оприходовать дубинкой не жалея сил.

— Интересно, как он просочился через охрану? — Дима сжал кулаки, гадая, выдержит ли его молодое, но нетренированное тело, драку не просто с крепким мужчиной, а с элитным бойцом.

— Напугав их до заикания, разумеется. Расслабься и иди в дом. Он пришел поговорить.

Дима кипел от возмущения но, тем не менее, послушался. Распрямив плечи, я направилась прямиком к человеку, которого много лет ненавидела, впервые глядя на него собственными глазами.

В воспоминаниях Кэпа Иствен был забавным, несколько рассеянным человеком. Прошедшие годы сделали его хмурым, более массивным и широкоплечим, нежели в молодости. Взгляд из мечтательного сделался тяжелым и неприятным, нагоняющим страх на собеседника, но это не могло меня пронять.

Заррон-старший коротко и сухо покончил с положенными при встрече любезностями, перешел к делу:

— Безусловно, вы знаете, о чем пойдет речь.

— Не сомневайтесь.

— Вот-вот начнется то, к чему мой сын стремился в последнее время, — Иствен Заррон все же произносил слова вслух. — Не бросайте его, Слава. Он всего лишь мальчишка, разочаровавшийся однажды в мире.

На какое-то мгновение мне стало его жаль. Вынужден стоять здесь и просить рабыню-малолетку за своего сына! Марк превзошел его мечты и ожидания, для создания новой семьи и воспитания детей Иствен чувствовал себя слишком старым, да и желания такого не возникало. Он ведь и в первый раз не справился, за всю жизнь не смог понять, что творится в голове у сына…

— Для вас же будет лучше добровольно прилететь на суд.

Жалость испарилась. Иствен, маскируя угрозу за заботой, втолковывал что-то о том, что мне все равно не скрыться от императора, а я мстительно размышляла, не пригласить ли его на обед.

Из воспоминаний Кэпа я знала — у его бывшего товарища прямо-таки фобия на модифицированные продукты, это даже на сына перешло. А Сэйя как раз собиралась жарить молодые початки перламутровой кукурузы.

Я знала, она с улыбкой поставит перед гостем тарелку, даже узнав его. А если намекнуть ей, что нужно подать початки как есть — в раковинах… Впечатления будут неизгладимы. Сами перламутровые зёрнышки не имеют никакого вкуса, как и пудра из настоящего, обычного жемчуга, в изобилии встречающаяся в местных магазинах здорового питания, полезные свойства которой я вряд ли когда-нибудь смогу забыть и посмотреть на жемчуг, как на несъедобное украшение. Зато окружающее початки мясо устриц, солоноватое и похожее из-за хлорофиллов на зелёную слизь, имеет странноватый вкус и трудно разжевывается, если не готовить его отдельно.

Специальная тарелка-подставка для поглощения ветви с раковинами ждала Заррона-старшего, способная напомнить о его самом нелюбимом блюде — яйцегрибе с сотней желтков, которым Баст-Н-Аи однажды заставила питаться экипаж целый месяц. И только скорое возвращение Лэтмесшера-старшего воздержало меня от столь мелочного издевательства.

О Кэпе Иствен не думал, видимо, Марк скрыл от него мое участие в его освобождении, и я не стала рыться в его голове. А то, ещё чего доброго выяснится — бросив старого товарища за решетку, Иствен таким образом пытался защитить Кэпа от чего-нибудь, и тогда я в самом деле начну его жалеть.

— Сейчас ему нужна твоя поддержка. Он ведь сделал для тебя то, чего никто больше не мог сделать. Подумай, что с тобой иначе бы было, — продолжал между тем Заррон-старший.

С задумчивым видом я уставилась на его подбородок, и мужчина застыл, ожидая ответа.

Небо, ставшее насыщенно-зеленым, низким и тяжелым, пролилось дождем, но и тогда я не пошевелилась. Это, пожалуй, лучшая месть, нежели заставить Иствена есть вкусные блюда, с любовью и заботой приготовленные Сэйей. Шуршали под крупными каплями вайи папоротников, дождь поднимал с земли маленькие облачка пыли. Мир под дождем казался особенно прекрасным, а Заррон-старший по-прежнему стоял, ожидая ответа.

Дождь превратил его волосы во всклоченную паклю. Имперская форма, хоть и сделана из непромокаемого материала, позволяла воде стекать по шее под воротник, что создавало мерзкое ощущение.

Для меня дождь ощущался более приятно — одежка с Тау Сианерт подходила для подобной погоды больше, чем имперская. Наверно, дело в том, что массивный костюм создавал больше тепла, что контрастировало с окружающей средой. Мои искусственные волосы дождь не взъерошивал, легко по ним стекая, и это внезапно напомнило Иствену о волосах его жены.

Когда-то гладкие и блестящие, увешанные круглыми капсулами подключенных к ней фонариков, сейчас они лежали в коробке, безжизненные и тусклые. Ошибкой было срезать их на память. Глупо ожидать, что какие-то волосы смогут облегчить боль утраты. Всякий раз, открывая коробку, Иствен не мог отделаться от мысли, что сейчас она могла бы еще жить. Если бы не нормальная гравитация, если бы не рождение ребенка. Но ненавидеть сына он не мог…

Два взгляда на одну картину стали складываться вместе, стремительно сходиться, как изображение в двух половинках зеркальных створок, которые движут друг к другу. Песнь квазаров, которую я слышала, считывая Кэпа, отозвалась, вновь зазвучав. Исчезла коробка с волосами. Я вновь видела диковинный корабль, пришедший из дальних глубин галактики, Баст-Н-Аи вновь непоколебимо читала гимны своим богам, отстреливаясь от врагов и не слушая криков Иствена.