Луна над рекой Сицзян (СИ) - Шаогун Хань. Страница 30

Теперь голубем владела лишь одна мысль — спасайся!

Утром, едва проснувшись, человек почувствовал, что ему чего-то не хватает; прогнав остатки сна, он вспомнил, что голубя больше нет. Посмотрел на пустую клетку за окном, и сердце у него сжалось.

Ему так и хотелось отвесить самому себе парочку затрещин. Что же делать? Его «голубиная» сделка не удалась; благодаря ей ему удалось добиться расположения мастера по найму рабочих, однако «выдвижение кандидатов» ничем хорошим не закончилось. Чёрт, секретарь коммуны явно хотел пристроить чьего-то сынка, видимо, чтобы угодить папаше-начальнику. Сначала секретарь припомнил Мацюэ старые счёты по поводу кражи собак и еды, отметил, что его идеологическое перевоспитание ещё не окончено, отчитал за вызывающее поведение. Потом вдруг улыбнулся и похлопал по плечу, сказав, что революционная работа важна, что горным районам особенно нужна образованная молодёжь, и именно новое поколение таких специалистов, как ты… Тьфу, вот ведь двуличный пройдоха!

С улицы его позвал старик-бригадир. Закашлялся и просунул свою лысую голову в дверь:

— Ещё не завтракал? Уже время давать свисток. До обеда будешь разгребать помойную яму.

— Бригадир, у меня… рука болит.

— Вчера у тебя спина болела, а сегодня — уже рука?

Мацюэ встал с кровати и согнул правое запястье, словно не мог им пошевелить:

— Ох, боюсь, это перелом. У меня, должно быть, опухоль кости…

— Тогда… тогда иди смотреть за коровами.

— Смотреть за коровами…

Бригадир не обратил внимания на его усмешку, взял сигарету и вышел. У дверей обронил:

— Поешь поскорее чего-нибудь. Я собрал немного острого перца и огурцов, тут, у порога. Хватит лениться.

Уже в который раз этот старик приносил Мацюэ поесть. Да и вообще заботился о нём — учил относиться к людям по справедливости, находить лекарственные травы от простуды, строгать деревяшки и латать дырки в соломенной шляпе. Правда, при этом не понимал, какой прок от голубей, и полагал, что кормить следует только куриц-несушек.

Мацюэ был тронут, но нисколько не раскаялся в своей уловке со сломанной рукой. Ему так не хотелось ковыряться в грязи и навозе! Почему-то он вспомнил, как шесть лет назад впервые прибыл в деревню, — эх, каких же иллюзий он тогда себе понастроил! Без ведома матушки сменил прописку и, припрятав в мешке среди вещей томик стихов, выбил себе направление в село. Он мечтал купаться под струями водопада, петь во весь голос в горах, добывать огонь в лесу и вместе с друзьями основать что-то вроде «Города солнца» из утопии Кампанеллы [30]. Ещё он собирался заняться самообразованием и стать специалистом по метеорологии или лесному хозяйству, так сказать, вступить в храм современной науки. И конечно, ему хотелось иметь заслуженные честным трудом мозоли на ладонях и шрамы на ногах. Когда он в первый раз отправился в горы рубить бамбук, то, рассчитывая на свою молодость и силу, нарубил больше ста цзиней [31], несмотря на уговоры. Во время спуска с горы Мацюэ начал отставать от бригады, испытывая жгучую боль в плечах, с каждым шагом замедляясь. Наконец на крутом повороте тропинки вязанка бамбука упёрлась в скалы так, что он не мог идти дальше. Где-то в траве раздалось шипение — мимо проскользнула змея, и он зарыдал как ребёнок.

Позднее его отыскал старый бригадир с факелом в руках.

Но даже тогда он не лишился бодрости духа. Так что же заставило его сейчас разыграть этот спектакль с рукой? Он и сам толком не понимал. Знал одно: царящие в коммуне порядки сильно меняют людей. Дружелюбие и энтузиазм быстро исчезают, уступая место расчёту и козням. Дискуссии о Троцком и Джиласе [32] прекратились, тетради с заметками по социологии были разодраны на самокрутки, даже огороды, и те зарастали бурьяном. Споры с начальством, ссоры с крестьянами, перепалки с товарищами по поводу и без — всё чаще по вечерам он задумывался о том, что же делать дальше. «Время летит быстро и больше не повторяется…» Они часто пели эту индийскую песню.

Один за другим его товарищи исчезали из деревни. Кто-то благодаря записке от отца отправлялся в армию, кто-то устраивался на завод или поступал учиться, некоторые открыто заявляли, что в жизни главное — деньги и женщины, и без прописки тайком возвращались в город. Даже девушка на другой стороне горы с головой ушла в заботы об одежде, еде и заработке, перестала посылать записки с голубем; от неё больше не приходило вестей… От всей некогда сплочённой семьи образованной молодёжи у Мацюэ остался только голубь. Словно тень.

Теперь у него не было даже тени.

Разве человек может жить без тени? Или он уже не человек?

В доме было давно не топлено. Влажная солома не хотела загораться. Прогноз погоды из маленького радиоприёмника сообщал, что в ближайшие дни будет идти дождь. Он выключил радио.

Рядом с приёмником лежало письмо от одноклассника: «Брат, ты напрасно тратишь силы. Надо, чтобы тебя продвинули по службе, этого не так сложно добиться. Постарайся понравиться начальству, получится? Если нет, тогда надо заставить конкурентов бояться себя. Доставь им неприятности, пусть у них болит голова, заставь их платить! У моего дядьки Лугуна был подобный опыт…»

Прежде чем поджечь бумагу, он перечитал письмо и горько усмехнулся. Да уж, нынче слабые боятся стойких, стойкие боятся свирепых, а свирепые боятся тех, кто не страшится смерти.

Цзинцзин поблагодарил серого голубя. Если бы не он, Цзинцзина разорвал бы орёл. Спасаясь бегством, он то пикировал, то взлетал, но огромный враг не упускал его из виду, накрыв, как тёмное облако. В суматохе погони Цзинцзин напоролся на заиндевевшие ветки, лишился нескольких перьев и повредил крыло. Боли он не почувствовал, но это сказалось на равновесии, да и скорость полёта заметно уменьшилась. И вот в этот-то решающий миг он и увидел другого голубя. «Кур-р-р, кур-р-р!» — был ли это призыв? Цзинцзин устремился за серым голубем через заросли фиников, проскользнул над площадкой для молотьбы и юркнул в узкую щель между жерновами. Сюда орлу было не пробраться. К тому же где-то поблизости были люди, громко лаяли собаки, так что хищник не осмелился спуститься и, немного покружив в вышине, улетел ни с чем.

Цзинцзин махнул крылом серому голубю, издав мягкое и дружелюбное воркование. Тот улетел, но вскоре вернулся, приведя с собой целую стаю. И какая же весёлая это компания! Большие и маленькие, белые и серые, голуби один за другим садились на землю и вспархивали, перелетая с места на место, воркуя и курлыкая. Все с любопытством рассматривали своего нового, белого как снег товарища.

Цзинцзин, услышав их приветствия, поспешил ответить тем же, однако его рассказ, описание озёра и рисовых полей крайне изумили собеседников. Ему казалось, что он объяснил всё предельно ясно, но новые друзья так и не поняли, о чём это он. Как бы то ни было, их встреча положила конец его одиночеству; он снова был частью стаи. Верно говорила матушка: без стаи нет смысла в жизни. Между товарищами всякое бывает, даже драки из-за еды или пары, но рядом с ними ты в безопасности, есть с кем говорить, играть и веселиться, встречать новый день радостной песней… Они перелетали с крыши на крышу, с одного поля на другое… Постепенно Цзинцзин приучился есть пшеницу и гаолян.

Он наедался досыта, пил вдоволь, но так и не перестал озираться по сторонам и искать. Ему не удалось забыть родные места и своего человека. Там, в горах, синеют озёра, в долинах горбятся домики. Разве он не должен лететь в бревенчатую хижину, чтобы взять записку в маленькой бамбуковой трубке? Разве ему не следует на закате сидеть на знакомой старой ветке, ожидая возвращения хозяина? Как жить вдали от дома?

Конечно, здесь есть друзья, много еды и мягкие гнёзда из травы, но нет чего-то самого важного.