Луна над рекой Сицзян (СИ) - Шаогун Хань. Страница 50

Так она кричала, пока не засыпала, широко раскрыв рот.

Тётя Чжэнь знала, что в подобной ситуации ни в коем случае нельзя показывать больной своё внимание, иначе её возбуждение и гнев только усиливались. Тётушка таращила глаза, вены на её голове вздувались подобно дождевым червям, одна рука становилась аномально подвижной, раскрытые судорогой пальцы вдруг сами собой начинали то сжиматься, то разжиматься, напоминая змеиный язык, то и дело показывающийся наружу.

По деревне пошли пересуды. Кое-кто говорил, что такая страшная болезнь — не что иное, как неизбежное возмездие тётушке за грехи прошлой жизни. Только авторитет тёти Чжэнь не позволял им прогнать эту бездетную женщину из своей деревни. Распалив себя разговорами, они, не в силах удержаться, шли посмотреть, как живёт сумасшедшая. Тётю Чжэнь это крайне выводило из себя, поэтому она часто сторожила дверь, не позволяя их скользким взглядам проникать внутрь дома и не давая тётушке выползти за дверь, опираясь на стульчик. Заметив краем глаза какое-то движение, она тут же подхватывала бамбуковую жердь и умело наносила удар — бум! — и тётушка, сжавшись, возвращалась за чёрную линию, прочерченную углём на полу. Таков был приказ — ни одна часть тела тётушки не должна была пересекать границу.

Наказав тётушку, она и себя била жердью по босым ногам, показывая тем самым, что искупает вину перед сестрой.

Постепенно тётушка познала всё могущество бамбуковой жерди. На первых порах она резко вскрикивала от боли, затем стала реагировать менее болезненно — ойкнет пару раз, и всё. А в итоге полностью присмирела и при одном виде палки начинала строго соблюдать правила, не совершала лишних движений, лишь съёживалась по ту сторону чёрной линии, медленно облизывая губы.

— А ну вернись в кровать!

— У-у…

— Надела штаны с прорехой и теперь выпендриваешься небось?

— У-у…

— Этот твой Маото не приехал. Ты понимаешь? У него много работы, откуда у него возьмётся время на полоумную вроде тебя? Он не приедет, не приедет!

— У-у-у…

Она заискивающе улыбалась, словно ребёнок, который сам знал, что провинился.

Тётя Чжэнь тоже прочувствовала всю эффективность бамбуковой жерди: если тётушка отказывалась справлять нужду или кушать, она лишь замахивалась палкой, и та тут же становилась послушной.

Однако ей нужно было заботиться ещё об одном инвалиде и остальных сиротах, она не могла целый день только и делать, что караулить тётушку с палкой наперевес. Однажды она надолго задумалась, а потом побежала к старшему сыну и выпалила: «Дамао, сделай ещё одно дело для мамы, построй клетку».

Впоследствии я видел этот бамбуковый шест, брошенный в углу, один его конец уже раскололся. Я также видел клетку, или лучше назвать её клеткой-кроватью — она состояла из решётчатого основания и приделанных к нему мощных кедровых прутьев. Те её части, которых редко касалась рука человека, были покрыты слоем грязи, из-за чего клетка выглядела ещё более угнетающе. В местах состыковки прутьев распоры были вбиты так, что, расколовшись, стали похожи на цветы, — это создавало впечатление прочности и стабильности. Теперь в этой клетке, способной усмирить леопарда или тигра, была заперта осязаемая в своей реальности пустота.

Я был поражён: как тётушка могла жить в таком месте? Неужели это из-за отсутствия детей она сохранила столь мощные жизненные силы? Со слов старшего сына тёти Чжэнь, тётушка практически превратилась в небожителя, не боялась ни голода, ни холода, зимой ей не нужен был ватник, она так и ползала в клетке голышом, но при этом её ладони были даже горячее, чем у молодых. Под конец жизни с ней стали происходить удивительные вещи, объяснения которым не могли дать даже лекари, — она постепенно уменьшалась, тело её обрастало длинной шерстью, кожа стала грубеть и покрылась тонкими трещинами, ноздри расширились и поползли в стороны, а губной желобок сильно вытянулся. И в один день люди заметили, что она стала чем-то походить на обезьяну.

Она продолжала сжиматься, руки и ноги начали атрофироваться, а живот, наоборот, всё больше раздувался. При быстром взгляде на неё в глаза бросались лишь гладкое блестящее тело и два выпученных глаза. Людей ждало новое открытие — теперь она стала похожа на рыбу.

Эта рыба целыми днями билась и трепыхалась, любила свежие овощи и сырое мясо, хотя поедала даже травинки и глину рядом с клеткой. Наевшись, она часто хихикала, но никто не знал, над чем она смеётся. Если её не кормили сырыми продуктами, она становилась недовольной и принималась со всей силы колотить мясистым отростком, похожим на руку, выбивая грохочущий ритм жизни. Однако люди уже привыкли к этому шуму, привыкли до такой степени, что не обращали на него внимания. Взрослые, заглядывавшие в гости к тёте Чжэнь, оставались безразличны к тётушкиной музыке — никто из них не пытался, вытянув шею, заглянуть во внутреннюю комнату. Только дети помнили о ней. Они уже много раз хотели пробраться туда, откуда исходили звуки, но, замеченные и обруганные тётей Чжэнь, каждый раз бросались врассыпную. Как-то раз они дождались, когда тётя с сыновьями уйдут в поле, украдкой собрались возле дома и начали подзуживать друг друга, подбивая пойти и разгадать тайну странной музыки. Затем выстроились в живую лесенку и забрались на подоконник, долго вглядывались в темноту комнаты, пока не разглядели клетку и какое-то существо внутри неё.

— Что это там такое?

— А вдруг это… русалка?

— А она кусается?

— Это саламандра кусается, а русалка — нет.

— А тебе хватит смелости её потрогать?

— Да я даже за нос могу её схватить.

— Ой, она кричит.

— Наверное, у неё животик заболел.

— Может, она хочет выбраться поиграть?

Дети решили, что это существо — их друг.

По выступу стены они добрались до заднего окна, через него запрыгнули в комнату и открыли дверь клетки. Потом без всякой нужды пооткрывали все двери в доме, создав свой собственный, лишённый препятствий во всех направлениях, совершенно свободный мир. Все вместе они освободили существо из клетки и, волоча по полу, вытащили наружу, помимо своей воли на время превратившись в его родителей. Прежде всего ребятишки набрали полный таз воды и искупали существо, с особой тщательностью помыв его попу. Потом взяли красную ленточку и повязали ею торчащую вверх косичку, получившуюся из редких белых волосинок, беспорядочно покрывавших голову существа. Возможно, заплетая косичку, они по неосторожности сильно дёрнули существо за волосы, поэтому оно заплакало: «Ай-яй-яй». Дети на мгновение растерялись, но тут же начали придумывать способ, как сделать, чтобы существо не плакало, как его развеселить. Одна девочка стала его запугивать: «Нельзя плакать, Байху [44] идёт, кто плачет, того он посадит в свою корзину и унесёт». А мальчишка придумал ещё более хитрый способ — принялся щекотать подмышки существа. «Ха-ха-ха», — начали смеяться ребятишки, а вслед за ними и существо засмеялось: «Хе-хе-хе, хи-хи-хи». Несомненный успех прибавил им уверенности, и, преисполнившись энтузиазма, они наперебой бросились щекотать ноги, спину, шею, грудь существа. Их чёрные головы слились в один клубок, и только руки мелькали… В конце концов существо громко вскрикнуло, и глаза его наполнились мутными слезами.

Говорят, она ещё что-то бормотала, но уже ничего нельзя было разобрать. Кто-то утверждал, что она просила немного сладкого картофеля. Согласно другой версии жаловалась, что у неё кружится голова.

Я не знаю, в тот ли самый день умерла тётушка. В любом случае от деревенской родни я узнал только про этот случай, о дальнейших событиях никто не упоминал. Как именно она ушла — в радости или нет? Умерла ли оттого, что все её внутренние органы истощились? Этого я тоже не знал. Сидя у очага в доме тёти, я слушал беззвучную тёмную ночь горной деревни и попивал обязательный перед ужином сладкий чай. На столе стояли четыре блюдца: с кукурузой, тыквенными семечками, нарезанным бататом и рисовыми конфетами. Собрав блюдца, тётя Чжэнь вынесла большую миску с кусками мяса и множество угощений из собственных запасов. Тут были и маринованные рыба, говядина, свинина и оленина, и квашеные перец, молодые ростки чеснока, лук-татарка, редька и папоротник — стол поражал своим разнообразием. Что-то гладкое и жёлтое я сначала принял за маринованные ростки бобов и только потом узнал, что это были маринованные дождевые черви, а нечто круглое и твёрдое рядом с ними — маринованные улитки. Я, конечно, и раньше знал, что пожилые любят полакомиться кисленьким, но сегодня поистине открыл для себя новый мир.