Луна над рекой Сицзян (СИ) - Шаогун Хань. Страница 8

Юйхэ потёр лоб и молча сел на место. Однако во время перерыва преградил секретарю путь к дверям, всем видом показывая, что у него есть какое-то дело.

Секретарь недовольно покосился на него: ишь, мало того что опоздал, так ещё пристаёт со всякими пустяками. Закончив отдавать поручения другим — перевезти удобрения и очистить пруд от ила, — с усмешкой повернулся к Юйхэ.

А тот вдруг пробормотал:

— Я хочу подать в отставку.

— Что ты сказал?

— Я хочу подать в отставку! — Юйхэ повысил голос.

Секретарь смерил его взглядом.

— Поспорить хочешь? Ты опоздал — я тебя отругал, правильно?

— Правильно, отругал за дело.

— Так о чём же тогда речь?

— Ты нрав, что отругал меня, не прав, что обругал мою мать. Она не виновата в том, что я опоздал, более того, сама боялась, что я могу опоздать. Сегодня она поднялась с рассветом, чтобы сварить мне рис, постоянно подгоняла меня, говорила о том, что в горах снег и идти будет трудно. А ты одной фразой оскорбил её. Какое отношение это имеет к ней? А ну, объясни!

Секретарь Цю остолбенел.

— Это… это… чтобы тебя проучить.

— Ты обругал мою мать — в чём тут наука? Все это слышали, все могут подтвердить.

Секретарь покосился по сторонам, покраснел до ушей, бросил окурок и, хлопнув дверью, ушёл.

Заместитель секретаря нагнал Юйхэ по пути в гору. Поравнявшись с ним, торопливо заговорил:

— Товарищ Юй, ну зачем же вы увольняетесь? Давайте поговорим как следует, давайте обсудим. Сегодня вы опоздали, и эго никак не связано с вашей матушкой. Секретарь вовсе не хотел её обругать, он ведь долгое время был солдатом, привык в армии браниться, не принимайте это всерьёз!

— Удивительное дело! Не воспринимать всерьёз… Этот Цю на дереве, что ли, вырос? Из-под земли откопался? Из раковины выполз? Только у него одного матушка драгоценная, а у других — дерьмо собачье?

— Ну полно, остыньте, бранить матушку и правда дело такое…

— Сегодня шестой лунный день, до Праздника фонарей мы ещё отмечаем наступивший Новый год, надо говорить о радостном, жить в мире и согласии. А он тут ходит, тычет свою персону людям в нос да бранится — это ли не оскорбление?

— Сделаем вот как. Вы постойте покурите немного, а я ему передам ваши слова…

— Ты ему вот что скажи: он приехал сюда в позапрошлом году, и моя матушка варила ему рис, заваривала чай, стирала одежду и латала обувь. Как ему не стыдно? Если он не помнит добра, то и чёрт с ним. Зачем только за добро платить чёрной неблагодарностью? Моей матушке уже скоро стукнет семьдесят лет, за всю жизнь она не сделала ничего дурного, даже муравья не раздавила, даже комара не прихлопнула, у неё давно уже болит голова, ноги, зубов во рту уже не осталось…

Юйхэ и правда вёл себя достойно, и правота его слов была очевидна, а причина гнева — более чем понятна. Заместитель секретаря понимал, что сегодня столкнулся с по-настоящему большой неприятностью и за один перекур вопрос не решить. Вокруг уже собиралась толпа зевак, желавших поглазеть на чужие склоки, и он поспешил закончить беседу.

— Вот ведь как всё вышло. И правда никуда не годится… А давайте я извинюсь. Принесу вам за него извинения, идёт?

— Тебе извиняться незачем, тебя это дело не касается. У каждого преступления есть виновник, просто надо его найти; пусть он придёт в мой дом и объяснится перед моей матушкой, на том и порешим.

— Хорошо, хорошо, не беспокоитесь, придёт, непременно придёт.

На послеобеденном собрании секретарь Цю выглядел как побитый градом тростник, постоянно вытирал рукавом испарину со лба, ни с того ни с сего несколько раз похвалил У Юйхэ за решение какого-то вопроса с лесопосадкой, а когда собрание закончилось, даже окликнул его, — мол, на улице дождь, товарищ Юй, не нужно ли вам одолжить зонт?

Юйхэ надел свою широкополую шляпу и как ни в чём не бывало зашагал прочь.

— Так ведь д-д-дождь же сильный… — заискивающий и запинающийся голос секретаря звучал где-то позади.

Прошло несколько дней, и Юйхэ с нетерпением ждал, когда же у его дверей появится старый Цю. По правде говоря, он только на словах был грозен, а в душе давно смягчился и даже не заготовил никакой уничижительной тирады, чтобы покарать своего собеседника. Обычно даже с коровами, быками, овцами он обращался доброжелательно, что уж говорить о людях, тем более о старших, о начальстве, лишь бы только он явился… Посидели бы, выпили бы чаю, выкурили бы по сигарете, поговорили бы о том о сём, на том конфликт бы и разрешился. На всякий случай Юйхэ даже приготовил вино и угощение. Старый Цю очень любил кусочки засахаренного бамбука, их Юйхэ припас заранее. Он знал про дурной нрав старика, знал, что тот вовсе не был святым. Просто не следовало этому типу не в том месте и не в то время говорить то, что не следует говорить. Разве можно спускать такое с рук?

За дверью послышался велосипедный звонок. Юйхэ прокашлялся и вышел навстречу, но обнаружил, что то был не старый Цю, а всего лишь бродячий лоточник, шастающий со своим товаром от дома к дому.

Где-то в кухне громко залаяла собака, Юйхэ тут же пошёл на звук, но и это был не старый Цю, это явился с корзиной один из родственников, должно быть, хотел занять немного зерна.

Но ведь однажды он должен прийти?!

Юйхэ продолжал ждать, хотя в глубине души понимал, что это напрасно. Маленькие кусочки засахаренного бамбука уже покрылись плесенью, а Цю так и не появился. И вот наконец кто-то сказал Юйхэ:

— Зачем этому Цю к тебе ходить? Он только что получил приказ о переводе, смазал лыжи и уже направился в новое место. Ты, важный гусь, его больше не встретишь.

Услышав это, Юйхэ выкатил глаза и содрогнулся всем телом, ощутив резкую боль в груди. На губах у него показалась алая кровь, и он замертво рухнул наземь.

Он тяжело заболел, целых полмесяца пролежал в постели с повязкой на лбу, исхудал. Теперь он без малейшей радости составлял документы и сочинял праздничные пожелания, не пел песен и не рассказывал историй. Юйхэ боялся представить себе, что односельчане болтают о происшествии, и не осмеливался выйти на улицу и посмотреть людям в глаза, чувствуя себя нелепым и смешным, словно обезьяна. И жена его теперь — жена обезьяны, и сын его — сын обезьяны, и его будущие внуки тоже будут внуками обезьяны! Две капли птичьего помёта, упавшие откуда-то сверху прямо в его чашку с чаем, окончательно убедили его в том, что ситуация зашла слишком далеко. Он принял твёрдое решение действовать. Разузнав, куда именно уехал старый Цю, он начал просить каждого, кто направлялся в ту сторону, передать от него сообщение; покорно просить об одолжении водителя, женщину, собиравшуюся навестить родителей, торговца бамбуковыми циновками, мастера по ремонту зонтов — разыскать ублюдка Цю и сказать ему, что здесь его ждёт человек по имени У Юйхэ и что он вечно будет искать и преследовать его. Цю должен услышать, куда бы он ни спрятался, У Юйхэ найдёт его; даже если тот сбежит на Тайвань, ведь китайский народ непременно освободит Тайвань!

Он не знал, дошло ли это послание. В конце концов он, с трудом переводя дыхание, подозвал сына, наказав ему подготовить соломенные сандалии, два цзиня риса и завтра же отправляться в селение у реки.

— Запомни: как придёшь туда, найдёшь человека но фамилии Цю; держи себя в руках, не нужно с ним ругаться или драться, этого Цю Тяньбао нужно лишь проклясть. Запомни: его надо проклясть восемьдесят один раз, да, именно восемьдесят один. А когда вернёшься, я тебя как следует угощу — три дня буду кормить мясом.

Стоило сыну услышать про мясо, он сразу же загорелся желанием поскорее приступить к делу.

— Может, проклясть весь его род? — В деревне это считалось самым ужасным проклятием.

— Не надо, его дети тут ни при чём. Не выдумывай.

— Сказать, что его отец в выгребной яме поимел лишайную свинью?

— Нет, его родители тут тоже ни при чём. Хватит ерунду болтать.

— Бросить ему в окно коровью лепёшку?

— А кто её будет отмывать, не его ли жена? Она меня не оскорбляла. Не втягивай в это дело невиновных.