Чужой (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич. Страница 84
— Зачинщики беспорядков определены?
— Да, самчанин. Это третий отряд. На ужине они неожиданно начали кричать, что бояться находится рядом с Агдан, а затем к ним присоединились другие девушки. Сейчас вся «Анян» выступает единой командой против ЮнМи.
— Хорошо, я вас поняла. Выезжаю, буду примерно через сорок минут. До моего прибытия ничего не предпринимать, вести переговоры о добровольной сдаче.
Время действия: одиннадцатое марта, вторая половина дня
Место действия: исправительное учреждение «Анян»
С лёгким интересом смотрю на ошарашенную начальницу, явно поражённою сообщением о начале моей жёсткой и бескомпромиссной голодовки. Интересно, что она будет делать? Аджума находится в сложной ситуации. Девки, увидев меня, начинают разом визжать и разбегаться во все стороны, не обращая внимания на попытки охраны им противодействовать. У меня есть большие сомнения в том, что отбывающие срок настолько дремучие для столь сильной веры в магию и потустороннее. Скорее всего, девчонки решили замутить флэш-моб — «увидишь Агдан, визжи и беги», которым можно парализовать налаженный ритм работы исправительного учреждения. Противостояние с администрацией — один из определяющих столпов жизни заключённых. Не готовиться же, в самом деле, по пятому разу к Сунын, когда есть возможность весело провести время?
Вчера вечером первый отряд, в полном составе, категорически отказался ночевать со мной в одной камере. Дело дошло до жёсткого противостояния с охраной. В итоге, после рассмотрения требований несчастных, не желавших «умереть, оставшись во власти тёмной колдуньи», меня вежливо, под белы рученьки, препроводили в карцер. А сегодня я, проведя ночь в одиночке, а на завтраке посмотрев на визжащих и разбегающихся мартышек в человеческом обличии, объявил о своём отказе принимать пищу до тех пор, пока администрация не прекратит нарушать мои права, даденые законом.
— О чём ты говоришь⁈ — закрыв после моего ультиматума, приоткрывшийся было рот, спрашивает аджума.
— У меня нет нарушений, наказанием за которые является содержание в карцере.
— Причина не в твоём поведении, а в том, что заключённые отказываются находиться рядом с тобой!
— Разве это основание для превращения меня в отшельницу? Или здесь всё делается по желанию зэчек, а не по правилам администрации?
Несколько секунд смотрим друг другу в глаза.
— Я буду жаловаться! — гордо и громко заявляю я, демонстрируя возмущение. — В ООН, в Лигу наций, в Международный трибунал и Всемирную лигу сексуальных реформ!
— Куда-аа⁈
— Куда только смогу! А адвокаты «JEONG HYANG» помогут это сделать. Лишение общения считается особо жестокой пыткой, особенно для несовершеннолетних. Весь мир узнает какой беспредел творится в «Анян»! Я ещё в Америку напишу! В Национальную академию искусства и звукозаписи. Проинформирую, как с их лауреаткой обращаются. Да за такое, они больше ни одного корейца к «Грэмми» на пушечный выстрел не подпустят! И во Всемирное общество научной фантастики пожалуюсь! Чтобы любого хангук сарам метлой гнали вместо номинации на премию «Хьюго»!
Начальница молчит, видимо растерявшись от вороха претензий.
— Прекрати говорить со мной подобным образом! — помолчав примерно десять секунд, требует она.
— Каким?
— Без уважения!
— Хотите держать меня в карцере по сфабрикованному обвинению в нарушении правил поведения? — мотаю головой, отгоняя внезапное видение Вито Корлеоне и предупреждаю: — Не выйдет, госпожа директор. Я всем расскажу о вашей неспособности поддерживать порядок в вверенном вам учреждении. А быстрее всего об этом узнают зэчки. Им даже не нужно будет об этом говорить. Они сами всё прекрасно поймут, когда увидят ваши «странные танцы» со мной. После этого в «Анян» порядок будут наводить криминалс!
— Этого не будет никогда! — восклицает начальница и, видимо ощутив усталость от разговора, отправляет меня в одиночку.
«Ну вот», — думаю я, бодро шагая в сопровождении охранниц в свою нору. — «С голодовкой вопрос решился сам собой. Достали. Вынудили использовать оружие „судного дня“. Хорошо бы так всегда было. Чтобы не принимать решения самому…»
Четырнадцатый лепесток унесён ветром…
Лепесток пятнадцатый
Время действия: четырнадцатое марта
Место действия: исправительное учреждение «Анян», медицинский кабинет
— А последнее сотрясение мозга случилось после того, как мне на голову упал миномёт… — практически с гордостью сообщаю я, заканчивая перечислять список «фейлов», которыми одарило меня прошлое.
Судя по выражению лица врачихи, которая зачем-то решила заполнить «Опросный лист первичных пациентов», моему телу действительно есть чем похвастаться. Черепно-мозговая травма, полученная ещё ЮнМи в ДТП. Далее — остановка сердца и клиническая смерть длительностью в одиннадцать минут, кровоизлияние в мозг, потеря памяти, гормональный шторм, попытка выжечь лазером глаза, изменение их цвета, контузия при артиллерийском обстреле, баротравма ушей и, последнее, — удар по затылку тяжёлой металлической трубой в музее воинской части. У любого человека столь богатый «послужной список» вызовет уважение.
— А! — восклицаю я, вспомнив упущенный момент и решив добавить его к сказанному. — Ещё антифаны прислали якобы подарок, на самом деле оказавшийся ловушкой. Коробка с заражёнными лезвиями, которые чуть было не перерезали мне сухожилие на пальце. Тогда бы я никогда больше не смогла играть на рояле.
— Вот, видите? — говорю, протягивая руку к аджуме. — Ещё след остался. Такая тоненькая полоска. Видите?
Однако тётка почему-то не горит желанием рассматривать мой палец. Наоборот, сидя на стуле перед компьютерной клавиатурой, она отклоняется назад, словно желая держаться от меня подальше.
— И чем были заражены лезвия? — отстранённо интересуется она.
— Трупным ядом. Разложившуюся крысу нашли в другой коробке.
— Как же ты выжила?
— Сама тогда удивилась! — восклицаю я, стараясь выглядеть при этом как можно искреннее. — Но теперь понимаю, почему. Судьба берегла меня для «Анян»…
— Действительно, ради этого стоило выжить, — расслабляясь, хмыкает врачиха и задаёт следующий вопрос из «листа». — Бывают ли у тебя перебои в работе сердца?
— Нет, — отрицательно мотаю головой в ответ. — После того, как я умерла, с тех пор оно меня не беспокоило.
Смотрим с аджумой друг на друга секунды три.
— Чёрный юмор? — спрашивает тётка.
— Почему? — удивляюсь я. — Честное слово, чувствовала его только тогда, когда в «Кирин» кросс бегала. Там да, оно беспокоило. Билось где-то в горле.
Собеседница окидывает меня оценивающим взглядом.
— ЮнМи, — проникновенно произносит она. — Ты ведь умная девушка и не можешь не знать, что длительное голодание очень вредно для организма. Ну-ка, покажи мне язык.
С готовностью выполняю просьбу.
— Вот, — осмотрев предъявленную часть тела, удовлетворённо констатирует аджума. — Всего третий день отказа от пищи, и уже огромный налёт на языке. На, полюбуйся!
«Да уж… — думаю я, брезгливо рассматривая в полученном зеркальце появившиеся отложения. — А я ещё подумал, когда сегодня зубы чистил, язык какой-то странный… Вон оно чё, оказывается!»
— Последствия будут только нарастать, — озабоченным голосом предупреждает врачиха. — Нельзя настолько беспечно относиться к своему здоровью. После аварии прошло уже много времени, но твоя память так и не восстановилась. Это показывает, что твой мозг по-прежнему не функционирует должным образом. А вместо поддержки и лечения ты лишила его полноценного питания. Ты что, — хочешь стать сумасшедшей?
Как-то об этом моменте я и не подумал… О своих мозгах. Точнее о мозгах ЮнМи… Короче, об общих мозгах. Они ведь, действительно, стукнутые. И если их не кормить… И вправду, кто его знает, как они себя поведут? Отключат сами себе какую-нибудь часть, в целях экономии, а я — «чудить начну»… Народ обрадуется, на обследование потащит, а оттуда — в дурку. Вот весело будет…