Курс русской истории (Лекции I—XXXII) - Ключевский Василий Осипович. Страница 83

Москва — этнографический центр Великороссии

Москву часто называют географическим центром Европейской России. Если взять Европейскую Россию в ее нынешних пределах, это название не окажется вполне точным ни в физическом, ни в этнографическом смысле: для того чтобы быть действительным географическим центром Европейской России, Москве следовало бы стоять несколько восточнее и несколько южнее. Но надо представить себе, как размещена была масса русского населения, именно великорусского племени, в XIII и XIV вв. Колонизация скучивала это население в междуречье Оки и Верхней Волги, и здесь население долго задерживалось насильственно, не имея возможности выходить отсюда ни в какую сторону. Расселению на север, за Волгу, мешало перерезывающее движение новгородской колонизации, пугавшей мирных переселенцев своими разбойничьими ватагами, которые распространяли новгородские пределы к востоку от Новгорода. Вольный город в те века высылал с Волхова разбойничьи шайки удальцов-ушкуйников, которые на своих речных судах, ушкуях, грабили по Верхней Волге и ее северным притокам, мешая своими разбоями свободному распространению мирного населения в северном Заволжье. Паисий Ярославов в своей летописи Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере (XV в.) имел в виду именно эти XIII и XIV века, когда писал, что тогда еще не вся Заволжская земля была крещена и много было некрещеных людей: он хотел сказать, что скудно было там русское христианское население. С северо-востока, востока и юга скоплявшееся в междуречье русское население задерживалось господствовавшими там инородцами, мордвой и черемисой, а также разбойничавшими за Волгой вятчанами и, наконец, татарами; на запад и юго-запад русское население не могло распространяться, потому что с начала XIV в. там стояла уже объединившаяся Литва, готовясь к своему первому усиленному натиску на восточную Русь. Таким образом, масса русского населения, скучившись в центральном междуречье, долго не имела выхода отсюда. Москва и возникла в средине пространства, на котором сосредоточивалось тогда наиболее густое русское население, т.е. в центре области тогдашнего распространения великорусского племени. Значит, Москву можно считать если не географическим, то этнографическим центром Руси, как эта Русь размещена была в XIV в. Это центральное положение Москвы прикрывало ее со всех сторон от внешних врагов; внешние удары падали на соседние княжества — Рязанское, Нижегородское, Ростовское, Ярославское, Смоленское — и очень редко достигали до Москвы. Благодаря такому прикрытию Московская область стала убежищем для окрайного русского населения, всюду страдавшего от внешних нападений. После татарского погрома более столетия, до первого Ольгердова нападения в 1368 г., Московская страна была, может быть, единственным краем Северной Руси, не страдавшим или так мало страдавшим от вражеских опустошений; по крайней мере за все это время здесь, за исключением захватившего и Москву татарского нашествия 1293 г., не слышно по летописям о таких бедствиях. Столь редкий тогда покой вызвал даже обратное движение русской колонизации междуречья с востока на запад, из старых ростовских поселений в пустынные углы Московского княжества. Признаки этого поворота встречаем в житии преп. Сергия Радонежского. Отец его, богатый ростовский боярин Кирилл, обнищал от разорительных поездок со своим князем в Орду, от частых набегов татарских и других бедствий, бросил все и вместе с другими ростовцами переселился в глухой и мирный московский городок Радонеж. Около того же времени многие люди из ростовских городов и сел переселились в московские пределы. Сын Кирилла, решившись отречься от мира, уединился неподалеку от Радонежа в дремучем лесу скудоводного перевала с верхней Клязьмы в Дубну, Сестру и Волгу. Лет 15 прожил здесь преп. Сергий с немногими сподвижниками; но потом их лесное убежище быстро преобразилось: откуда-то нашло множество крестьян, исходили они те леса вдоль и поперек и начали садиться вокруг монастыря и невозбранно рубить леса, наставили починков, дворов и сел, устроили поля чистые и «исказили пустыню», с грустью прибавляет биограф и сподвижник Сергия, описывая один из переливов сельского населения в Московскую область, по-видимому не лишенный какой-либо связи с рассказанной им же ростовской эмиграцией. Таково одно условие, вытекавшее из географического положения Московского края и содействовавшее его успешному заселению.

Река Москва — транзитный путь

То же географическое положение Москвы заключало в себе другое условие, благоприятствовавшее ранним промышленным ее успехам. Я только что упомянул о реке Москве как водном пути между Верхней Волгой и средней Окой. В старое время эта река имела немаловажное торговое значение. Изогнутой диагональю прорезывая Московское княжество с северо-запада на юго-восток и нижним течением связывая город Москву с бассейном Оки, а верховьями близко подходя к правым притокам Верхней Волги, она служила соединительной хордой, стягивавшей концы обширной речной дуги, образуемой двумя главными торгово-промышленными путями междуречья. Одно явление указывает на такое торговое значение реки Москвы. Очень рано на самом перевале с Верхней Волги в Москву возник торговый пункт Волок на Ламе (Волоколамск). Этот город был построен новгородцами и служил им складочным местом в их торговых сношениях с бассейном Оки и с областью средней Волги. Так географическое положение Москвы, сделав ее пунктом пересечения двух скрещивавшихся движений — переселенческого на северо-восток и торгово-транзитного на юго-восток, доставляло московскому князю важные экономические выгоды. Сгущенность населения в его уделе увеличивала количество плательщиков прямых податей. Развитие торгового транзитного движения по реке Москве оживляло промышленность края, втягивало его в это торговое движение и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами.

Политические следствия

Рядом с этими экономическими следствиями, вытекавшими из географического и этнографического положения Москвы, из того же источника вышел ряд важных следствий политических. С географическим положением города Москвы тесно связано было генеалогическое положение его князя.

Москва — младший удел. Значение этого для ее князей

Как город новый и окрайный, Москва досталась одной из младших линий Всеволодова племени. Поэтому московский князь не мог питать надежды дожить до старшинства и по очереди занять старший великокняжеский стол. Чувствуя себя бесправным, точнее, обездоленным среди родичей и не имея опоры в обычаях и преданиях старины, он должен был обеспечивать свое положение иными средствами, независимо от родословных отношений, от очереди старшинства. Благодаря тому московские князья рано вырабатывают своеобразную политику, с первых шагов начинают действовать не по обычаю, раньше и решительнее других сходят с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей, не задумываясь над старинными счетами, над политическими преданиями и приличиями. Это обнаруживается как в их отношениях к другим князьям, так и в ведении ими внутренних дел своего княжества. Они являются зоркими наблюдателями того, что происходит вокруг них, внимательно высматривают, что лежит плохо, и прибирают это к рукам. Первые московские князья выступают смелыми хищниками. Недаром один из них, Михаил Ярославич, перешел в потомство с прозванием Хоробрита, т.е. забияки: он в 1248 г. врасплох напал на своего дядю великого князя Святослава и вопреки всякому праву согнал его с владимирского стола. Первый московский князь Александрова племени, Даниил, по рассказу летописца, точно так же врасплох напал на своего рязанского соседа князя Константина, победил его «некоей хитростью», т.е. обманом, взял его в плен и отнял у него Коломну. Сын этого Даниила Юрий в 1303 г., напав на другого соседа, князя можайского, также взял его в плен и захватил можайский удел в самых верховьях р. Москвы, потом убил отцова пленника Константина и удержал за собой Коломну: теперь вся Москва-река до самого устья стала московской. Московский князь — враг всякому великому князю, кто бы он ни был: казалось, самая почва Москвы питала в ее князьях неуважение к прежним понятиям и отношениям старшинства. Даниил долго и упорно боролся с великими князьями, собственными старшими братьями — с Димитрием переяславским, потом с Андреем городецким. Но по смерти Димитрия он сблизился с добрым и бездетным его сыном Иваном и так подружился, что Иван, умирая в 1302 г., отказал свой удел московскому своему соседу и младшему дяде помимо старших родичей. Даниил принял наследство и отстоял его от притязаний старшего брата, великого князя Андрея. Но враги старшинства, московские князья были гибкие и сообразительные дельцы. Как скоро изменялись обстоятельства, и они изменяли свой образ действий. Татарский разгром надолго, на весь XIII в., поверг народное хозяйство Северной Руси в страшный хаос. Но с XIV в. расстроенные отношения здесь начали улаживаться, народное хозяйство стало приходить в некоторый порядок. С тех пор и московские князья, начав свое дело беззастенчивыми хищниками, продолжают его мирными хозяевами, скопидомными, домовитыми устроителями своего удела, заботятся о водворении в нем прочного порядка, заселяют его промышленными и рабочими людьми, которых перезывают к себе из чужих княжеств, толпами покупают в Орде русских пленников и на льготных условиях сажают тех и других на своих московских пустошах, строят деревни, села, слободы. С XIV в. можем следить за ходом этого хозяйственного домостроительства московских князей по длинному ряду их духовных грамот, начинающемуся двумя завещаниями третьего московского князя из Александрова племени — Ивана Калиты. Эти грамоты объясняют нам, почему к половине XV в. в Северной Руси привыкли смотреть на московского князя как на образцового хозяина, на Московское княжество — как на самый благоустроенный удел. Следы этого взгляда находим в одном памятнике половины XV в. Это сухой генеалогический перечень русских князей, начиная от Рюрика. Здесь, между прочим, читаем, что Всеволод Большое Гнездо родил Ярослава, Ярослав родил Александра Великого, Храброго, Александр — Даниила, а Даниил — Ивана Калиту, «иже исправи землю Русскую от татей». Итак, северное русское общество считало Ивана Калиту правителем, умевшим очистить свою землю от воров, водворить в ней. общественную безопасность. Навстречу этому взгляду идут указания с другой стороны. В приписке на одной рукописи, писанной в Москве в конце княжения Ивана Калиты, читаем хвалу правдолюбию этого князя, давшего Русской земле «тишину велию и правый суд». Канонист А. С. Павлов приписывает тому же князю введение в действие Земледельческого закона, византийского земско-полицейского и уголовного устава, составленного, как предполагают, императорами-иконоборцами в VIII в. Если так, то можно думать, что Иван Калита особенно заботился об устройстве сельского населения в своих владениях. Так, благодаря своему генеалогическому положению, чувствуя себя наиболее бесправным князем среди родичей, московский удельный владетель рано выработал себе образ действий, который держался не на преданиях старины, а на расчетливом соображении обстоятельств текущей минуты.