Курс русской истории (Лекции XXXIII—LXI) - Ключевский Василий Осипович. Страница 5
Вопрос о монастырских вотчинах
В прошлый час, излагая следствия поместной системы, я указал на затруднение, обнаружившееся в ее устроении уже к концу XVI в.: это — недостаток удобной для испомещения земли. Недостаток этот почувствовался с двух сторон. На степном юге, где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными пространствами земли плодородной, но слабозаселенной, еще нуждавшейся в усиленном хозяйственном обзаведении. В центральных уездах земли менее плодородные были достаточно заселены и обзаведены, но их уже мало оставалось в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное. В изучаемый нами период, когда устанавливалась поместная система, особенно успешно развивалось в Московской Руси землевладение монастырское, создавая государству своими успехами большие затруднения в деле обеспечения военно-служилого класса. Это привело московское правительство в столкновение с церковной иерархией: поднялся вопрос о церковных, собственно о монастырских, вотчинах. Но с этим вопросом, по его значению для государства только экономическим, аграрным, сплелось столько разнообразных интересов, политических, социальных, церковно-нравственных, даже богословских, что он разросся в целое государственное и церковное движение, которое внесло много оживления в жизнь Московской Руси, придало особый характер целому веку нашей истории. Потому это движение важно само по себе, независимо от своей связи с экономическими нуждами государства. Уклонение в сторону, на которое я решаюсь, несколько исправит пробелы нашего изучения. Доселе мы так настойчиво сосредоточивали наше внимание на фактах политических и экономических, что теперь, когда эти самые факты вовлекают нас в другие, более глубокие течения общественной жизни, нам трудно отказаться следовать за ними. Приступая к изучению вопроса о монастырских вотчинах, прежде всего невольно спрашиваешь себя, как могло случиться, что общества людей, отрекавшихся от мира и всех его благ, явились у нас обладателями обширных земельных богатств, стеснявших государство. Условия такого земельного обогащения древнерусских монастырей выясняются в истории их распространения и устроения. Познакомлю вас с ходом того и другого, прежде чем обращусь к самому вопросу.
Распространение монастырей
Монашество появилось на Руси вместе с христианством. Митрополит Иларион, первый из русских посвященный в этот сан (в 1051 г.), вспоминая близкое к нему время водворения христианства при Владимире Святом, писал в одном из своих сочинений, что уже тогда «монастыреве на горах сташа». Какие именно монастыри разумел митрополит, сколько их было при князе Владимире и как они были устроены, — это остается неизвестным. Письменные известия об отдельных монастырях появляются с княжения Ярослава I. Следя за распространением монастырей, приведенных в известность, замечаем, что первоначально они идут вслед за русско-христианской жизнью, а не ведут ее за собою, не вносят ее в пределы, дотоле ей чуждые. Потому в первые два века христианской жизни Руси мы встречаем наибольшее количество монастырей в центральной полосе тогдашней Русской земли по среднему и верхнему Днепру, по Ловати и Волхову, где наиболее сгущено было русское население и с наименьшими затруднениями распространялось христианство. Из 70 монастырей, известных до конца XII в., на эту полосу приходится до 50. Всего усерднее обзаводятся монастырями старейшие общественные центры, господствовавшие над концами древнего речного «пути из варяг в греки», — Киев и Новгород: до конца XII в. в первом известно 15 монастырей, во втором — до 20; остальные рассеяны по второстепенным областным средоточиям южной и северной Руси, какими были Галич, Чернигов, Переяславль-Русский, Смоленск, Полоцк, Ростов, Владимир-на-Клязьме и др. Почти все эти монастыри ютятся внутри городов или жмутся к стенам, не уходя от них далеко в степную или лесную глушь. Но, являясь пока спутниками, а не проводниками христианства, монастыри этим самым с особенной чуткостью отражали переливы исторической жизни. В этом отношении, следя за географическим распространением монастырей, замечаем большую разницу между первыми веками христианской жизни Руси. Из 20 монастырей, известных до XII в., только 4 встречаем в Северной России, отделяя ее от южной чертой по широте Калуги; напротив, из 50 известных новых монастырей XII в. Южной Руси принадлежит только 9. Числом монастырей Новгород, видели мы, перебил первенство у самого Киева, но почти все монастыри, которыми он наполнялся и опоясывался, относятся уже к XII в. Вместе с русско-христианской жизнью быстро расширяется круг монастырей и в других краях Северной Руси: они появляются в Смоленске, Пскове, Старой Русе, Ладоге, Переяславле-Залесском, Суздале, Владимире-на-Клязьме.
Монастыри на северо-востоке
Указав, как движением монастырей обозначился начавшийся в XII в. отлив русской жизни с юга на север, я в дальнейшем обзоре ограничусь монастырями северо-восточной Руси, из которой потом образовалось Московское государство и где возник вопрос о монастырском землевладении. Здесь в XIII в. продолжает расширяться круг городских и подгородных монастырей, указывая на размножение центров общественной жизни. В упомянутых уже северных городах к существовавшим прежде монастырям прибавляются новые, и в то же время являются первые монастыри в других городах — Твери, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Устюге, Москве. Удельное дробление северо-восточной Руси содействует этому распространению монастырей. Во многих городах, где прежде не сидели князья, устанавливаются княжеские столы. Первый князь нового удела старался украсить свою резиденцию хотя одной обителью: город, особенно стольнокняжеский, не считался благоустроенным, если не имел монастыря и собора.
Пустынные монастыри
Но с XIV в. замечаем важную перемену в способе распространения монастырей, и именно на севере. Доселе почти все монастыри как в южной, так и в Северной России, говорил я, строились в городах или в их ближайших окрестностях. Редко появлялась пустынь — монастырек, возникавший вдали от городов, в пустынной, незаселенной местности, обыкновенно среди глухого леса. В первые века нашей христианской жизни пустынножительство развивалось у нас очень туго; пустынная обитель мелькает редким, случайным явлением среди городских и подгородных монастырей. Более чем из 100 монастырей, приведенных в известность до конца XIII в., таких пустынек не насчитаем и десятка, да и из тех большинство приходится именно на XIII в. Зато с XIV в. движение в лесную пустыню развивается среди северного русского монашества быстро и сильно: пустынные монастыри, возникшие в этом веке, числом сравнялись с новыми городскими (42 и 42), в XV в. превзошли их более чем вдвое (57 и 27), в XVI в. — в 1/2 раза (51 и 35). Таким образом, в эти три века построено было в пределах Московской Руси, сколько известно, 150 пустынных и 104 городских и пригородных монастыря.
Монастыри-колонии
Городские и пустынные монастыри различались между собой не одной только внешней обстановкой, но и общественным значением, духом складывавшегося в тех и других быта, даже в большинстве случаев самим происхождением. Городские и подгородные монастыри обыкновенно созидались набожным усердием высших церковных иерархов, также князей, бояр, богатых горожан — людей, которые оставались в стороне от основанных ими обителей, не входили в состав созванного ими монастырского братства. Ктиторы обстраивали монастырь, созывали братию и давали ей средства содержания. Живя среди мира, в ежедневном с ним общении и для его религиозных нужд, такие монастыри и назывались «мирскими». Другие имели более самобытное происхождение, основывались людьми, которые, отрекшись от мира, уходили в пустыню, там становились руководителями собиравшегося к ним братства и сами вместе с ним изыскивали средства для построения и содержания монастыря. Иные основатели таких пустынных монастырей становились отшельниками прямо из мира, еще до пострижения, подобно преподобному Сергию Радонежскому, но большинство проходило иноческий искус в каком-либо монастыре, обыкновенно также пустынном, и оттуда потом уходило для лесного уединения и создавало новые пустынные обители, являвшиеся как бы колониями старых. Три четверти пустынных монастырей XIV и XV вв. были такими колониями, образовались путем выселения их основателей из других монастырей, большею частью пустынных же. Пустынный монастырь воспитывал в своем братстве, по крайней мере в наиболее восприимчивых его членах, особое настроение; складывался особый взгляд на задачи иночества. Основатель его некогда ушел в лес, чтобы спастись в безмолвном уединении, убежденный, что в миру, среди людской «молвы», то невозможно. К нему собирались такие же искатели безмолвия и устрояли пустынку. Строгость жизни, слава подвигов привлекали сюда издалека не только богомольцев и вкладчиков, но и крестьян, которые селились вокруг богатевшей обители как религиозной и хозяйственной своей опоры, рубили окрестный лес, ставили починки и деревни, расчищали нивы и «искажали пустыню», по выражению жития преп. Сергия Радонежского. Здесь монастырская колонизация встречалась с крестьянской и служила ей невольной путеводительницей. Так на месте одинокой хижины отшельника вырастал многолюдный, богатый и шумный монастырь. Но среди братии нередко оказывался ученик основателя, тяготившийся этим неиноческим шумом и богатством; верный духу и преданию своего учителя, он с его же благословения уходил от него в нетронутую пустыню, и там тем же порядком возникала новая лесная обитель. Иногда это делал, даже не раз, и сам основатель, бросая свой монастырь, чтобы в новом лесу повторить свой прежний опыт. Так из одиночных, разобщенных местных явлений складывалось широкое колонизационное движение, которое, исходя из нескольких центров, в продолжение четырех столетий проникало в самые неприступные медвежьи углы и усеивало монастырями обширные лесные дебри средней и Северной России.